Игра Бродяг - Литтмегалина

затмевающее белоснежное лицо Шванн, вокруг которого пламенем вились потоки ее волос. Губы Шванн слегка изогнулись в улыбке, и Наёмнице подумалось, что, пусть они и ярки как кровь, но холодны, как у неживой. Прекрасные переливающиеся насмешливые глаза Шванн обратились на нее, и Наёмнице снова захотелось уменьшиться, превратиться в тусклую искорку, а потом и вовсе погаснуть. Никогда еще она не ощущала себя настолько ничтожной.

— Не правда ли они невыразимо странны, господа? — осведомилась Шванн у своей невидимой свиты. — Они, разумеется, не такие, как мы. Более того: их превосходит даже тот скот, что нам прислуживает. Порой я задаюсь вопросами, на которые принимаюсь искать ответы, даже если заранее убеждена, что обнаружить их невозможно. Вот сейчас я спрашиваю себя: что они представляют собой, эти бродяги? Действительно ли они — то, чем кажутся? В чем они схожи с нами, как бы невероятно это ни звучало? И в чем они отличны от нас? Может быть, в боли?

— Ты просто от безделья маешься, кровожадная сука, — прошипела Наёмница и затем хрипло вскрикнула, поддавшись ужасу: — Отпустите нас!

Кошмар приближался к кульминации. Вогт безмолвствовал, никак не помогая Наёмнице вытребовать их общую свободу. Глаза Шванн сверкали, как обледенелые изумруды.

— Этой ночью, господа, мы узнаем их сущность.

— Вогт, — испуганно позвала Наёмница. — Вогт?

Вогт упал на четвереньки. Его глаза, оказавшись вровень с глазами Шванн, неотрывно смотрели в них.

В Наёмнице гасли последние искры понимания.

Это зрелище завораживало ее и приводило в ужас. На ее руках поднялись тонкие волоски. Вогт тянулся к Шванн, не произнося ни слова, его глаза выражали лишь любопытство и кротость. Он походил на золотистого доброго зверя. Шванн почти неосознанным движением протянула к нему руку…

И Вогт осторожно, мягко лизнул ее ладонь.

— Что ты делаешь? — спросила Наёмница. — Недоумок, ты сошел с ума, так?

И опять ее никто не слушал.

Ее сознание оплывало, как свечи. Ее слепил желтый дрожащий свет. В шуме смеха и голосов она перестала различать собственные мысли. Вогт был мягок, нежен, безмозгл, ему было легко. Наёмнице же казалось, что большего унижения она в жизни не испытывала, хотя, конечно, испытывала — да сто раз.

Сейчас она вертелась в клетке волчком, впав в совершенное безумие, а к ней сквозь решетку тянулись руки. Она видела их уже и там, где их не было. Сплошь руки, руки, руки. Иди к нам, иди, и мы разорвем тебя в клочья. На нее выплескивали вино до тех пор, пока красная жидкость не пропитала всю ее рубаху, заставив ткань облепить тело, и ее маленькие, торчащие груди походили на твердые яблочки, которые всё норовили оборвать. По ее голове и телу ударяли обглоданные, обслюнявленные кости, и всякий раз Наёмница вздрагивала от отвращения.

Гости Шванн были совсем уже пьяные, глаза самой Шванн полны жестокого блеска. По клетке стучали — бум, бум, БУМ. В своем неистовстве они готовы были разорвать их на части. Затем клетку начали раскачивать, заставляя Вогта и Наёмницу беспомощно валиться друг на друга. Рана Наёмницы вскрылась, кровь каплями выступила на рубашке, невидимая на винном фоне — красное на красном. Шванн, обхватив прутья руками, прижалась лицом к решетке и жадно втянула ноздрями воздух. Ей не надо было видеть кровь, ведь она могла ее чуять.

— Достаньте оборванку, — потребовала Шванн. — Я хочу поиграть с ней.

Наёмница в ужасе отпрянула к стенке клетки. Это все. В руках Шванн она обречена. Вдруг Вогт поднял голову и то ли пропел, то ли выкрикнул дрожащий высокий звериный звук. Что-то было в этом звуке… что-то, проникающее в самое сердце, и даже бушующая в Наёмнице ярость погасла.

Она больше не чувствовала на себе морозящий, колющий взгляд Шванн. Без сил она сжалась в комок в углу клетки и закрыла глаза. Вокруг нее все сходило с ума, звуки смешались в монотонный рокот. Чуть позже, подняв тяжелые веки, она увидела, как Шванн протягивает что-то Вогту, а он берет это губами с ее ладони. Вся поверхность его кожи излучала сияние, словно его покрывала мягкая золотистая шерсть. Улыбнувшись, Шванн погладила его по щеке. Казалось, хозяйка замка позабыла о своих планах насчет Наёмницы и обо всех этих гнусных, бесчеловечных вопросах, что так часто приходили ей в голову. Все, чего ей хотелось — это трогать золотистую шерсть и смотреть в сияющие, полные преданности глаза.

***

Если бы не храп и пульсация боли в голове, Наёмница никогда бы не проснулась. Она чувствовала себя растерзанной. Рядом (собственно, где же еще, учитывая размеры клетки) безмятежно спал свернувшийся калачиком Вогт. Омерзительные раскатистые звуки совершенно определенно издавал не он.

Наёмница села, прислонившись спиной к холодной решетке, положила на колени сцепленные пальцы и хмуро оглядела разгромленный зал. Повсюду красовались объедки и подсыхающие винные лужи. Скатерть, стянутая со стола, валялась комом, обсыпанная осколками посуды. Из кома торчали чьи-то ноги, поросшие черными волосами. Эти ноги и храпели — вернее, их владелец. «Свинопир, — подумала Наёмница. — Прекрасное начало прекрасного дня». Она ударила Вогта ногой, чтобы разбудить его. Вогт засопел и перевернулся на другой бок.

Наёмница поменяла положение на более удобное и начала размеренно обрабатывать носком ботинка Вогтову спину. На пятнадцатый раз она перестаралась — Вогт взвизгнул, как щенок, зато наконец проснулся, вскочил и вылупил на нее свои светлые зенки.

— Доброе утро, — промямлил он.

— Ты вправду так считаешь? — поинтересовалась Наёмница.

В проеме двери вспыхнула облаченная в красное Шванн, и Наёмница уставилась в свои ободранные коленки. Пока Шванн дошелестела до них стелющимся за ней подолом своего пламенного платья, мышцы Наёмницы затвердели как камень. Вогт же с очевидным нетерпением ожидал, когда Шванн приблизится к ним. Наёмница испытала вспышку ледяной злобы. Проклятый недоумок, он совершенно не понимает исходящей от Шванн опасности. «Эта его тупость, — объяснила она себе, — кого угодно доведет до бешенства».

— Подними взгляд, оборванка, — раздраженно приказала Шванн. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Вогт пялился на Шванн во все глаза. Без всяких требований.

Наёмница неохотно отлепила взгляд от коленок.

— Умоляю простить меня, госпожа, — процедила она с почтительностью, сочащейся фальшью. От гнева она раскалилась добела. И лишь подозрение, что после ночного веселья, переполненного излишествами, утро Шванн тоже не радужное, чуть остужало ее. — Я вас не заметила.

На прекрасном мрачном лице Шванн мелькнула гримаса недовольства. Наёмница украдкой ухмыльнулась. Она представила, как Шванн начинает утро с того, что долго и мучительно выблевывает полупереваренные остатки того изобилия, что было употреблено вчера, и ухмыльнулась еще раз.

— Вам-таки удалось пережить эту ночь, —