Всё, что необходимо для смерти - Анастасия Орлова

звуки ударов, и я слышу их, лишь пройдя несколько шагов вглубь тёмного переулка. Перед моими глазами из полумрака вырастает упитанная фигура Сандерса. Он стоит спиной и не замечает меня. Перед ним четверо сандерсят не без натуги держат за руки поставленного на колени Винтерсблада. Судя по тёмным пятнам на их лицах, им хорошо досталось, прежде чем они смогли скрутить полковника. Сандерс отводит ногу далеко назад, словно в каком-то неуклюжем балетном па, а потом со всей силы бьёт сапогом пленника.

От нахлынувшей ярости у меня перехватывает дыхание, по телу прокатывается волна крупной дрожи, а рука инстинктивно тянется к револьверу, но его нет — в Траолии запрет на ношение оружия.

— Отставить! — рявкаю я с такой злобой, что перехватывает горло.

Сандерс замирает на одной ноге, готовый к очередному удару, солдатики заметно дрейфят, ослабляя хватку. Дождь усиливается.

— Вы охренели, майор?

Я не слышу себя. В ушах стоит стальной звон, пальцы сжимаются так крепко, что ногти впиваются в ладони.

— Нападать на офицера в первый день перемирия? В Траолии? Это трибунал!

Сандерсята совсем теряются, отпускают Винтерсблада, прячут руки за спины. По званию я гораздо старше их вожака, и со мной проблем у них будет больше.

— Пошли вон отсюда!

За неимением револьвера я готова разорвать их голыми руками и едва себя сдерживаю. Мальчики это видят, срываются с места, как школьники на перемену, бегом выметаются из подворотни, даже не оглядываясь на своего старшего товарища.

— И ты тоже! — это уже Сандерсу.

Он бросает взгляд на поднимающегося с колен избитого полковника, потом на меня, что-то шипит сквозь зубы и медленно уходит. С неба припустило как из ведра. Я не провожаю майора взглядом — и это роковая моя ошибка. Смотрю на Винтерсблада, ливень смывает кровь с его губ и подбородка. Вдруг лицо полковника искажает страх, Винтерсблад бросается ко мне, но не успевает. Резкая боль пронзает правый бок, я оборачиваюсь, встречаюсь глазами с Сандерсом. На опухшем лице — злорадная гримаса. Он вытаскивает из-под моих рёбер нож, высвобождая волну крови и боли, и даёт дёру.

Жизнь Сандерсу спасло лишь то, что Скади упала на руки Винтерсбладу, и полковнику стало некогда с ним разбираться.

— Штепсель в дроссель! — пробормотал он, опуская женщину на мостовую.

Она была ещё в сознании, но сильная боль парализовала тело. Мужчина откинул полу её кителя, задрал рубаху, осмотрел рану. Кровь толчками выхлёстывалась из-под рёбер, смешиваясь с дождём.

— Прижми здесь, крепко, — он сунул ей платок и прижал ладонь к ране; подхватил Скади на руки, выскочил из переулка.

Из-за разыгравшейся непогоды улицы Детхара быстро опустели. Винтерсблад бежал, пытаясь среди круговерти домов, размытых бликов фонарей и падающей с неба воды воскресить в памяти тот путь, что проделал вчера вечером. Ему повезло, и нужная дверь отыскалась быстро.

Майя прихорашивалась перед зеркалом в своём будуаре, когда в её дверь загрохотали так, словно хотели сорвать её с петель. Хозяйка осторожно приоткрыла щёлочку, выглянула наружу (кого там принесло в такую погоду?), и едва успела отскочить, чтобы не получить дверью по лбу. В прихожую ворвался Винтерсблад с какой-то женщиной на руках. На ней была военная форма, а белая рубашка под расстёгнутым кителем насквозь пропиталась кровью.

— Шентэл, что это? — Майя вжалась в стену, пропуская полковника в спальню. — Это… это ты её?

Винтерсблад бросил на хозяйку такой взгляд, что та прикусила язык и больше глупостей не спрашивала.

— Клади её на кровать, я принесу полотенца и тёплую воду! — деловито засуетилась Майя.

— Тонкую иглу, шёлковые нитки и крепкий алкоголь, — догнал её срывающийся голос не успевшего отдышаться Винтерсблада.

Женщина вернулась быстро, даже догадалась налить виски в чашку, чтобы удобнее было дезинфицировать в нём иглу и нить.

— Может, и ей глоточек, чтобы не так больно? — робко поинтересовалась она из-за плеча мужчины.

— Разберёмся, — полковник вытащил из кармана бумажник и ключ от гостиничного номера, сунул их в руки Майи. — Номер триста восемнадцать, — он уже вставлял нить в иглу, — поживи там. Будут спрашивать — скажи, что снял тебя на все пять дней отпуска. Иди!

Женщина понимающе кивнула, открыла бумажник.

— Ох, этого слишком много, Шентэл! — удивлённо воскликнула она. — Я возьму лишь за пять дней.

— Бери всё, — нетерпеливо развернулся к ней Винтерсблад, отвлёкшись от Скади, — и уйди отсюда!

Майя хотела изобразить обиду на столь грубый тон, но, глядя на внушительную сумму в бумажнике, передумала. В конце концов, ситуация не располагала к светской любезности. Женщина положила бумажник на край комода, оставив в нём пару купюр, и удалилась, прихватив с собой всегда готовую на случай внезапной продолжительной «миссии» сумку и зонт.

Скади, на какое-то время потерявшая сознание, пришла в себя.

— Где мы? — едва слышно прошептала она. — Это же не госпиталь? Нельзя в госпиталь…

— Т-ш-ш-ш, — Винтерсблад склонился над ней, убирая с лица женщины мокрые волосы, — не госпиталь. Глотни! — приподнял её голову, прижимая к губам чашку с виски.

Разумеется, он понимал, что, появись в госпитале Детхара два офицера враждующих сторон в таком виде, да ещё и во время перемирия, крупные неприятности ждут обоих: мало того — от своего командования, так ещё и власти Траолии вмешаются. И объясняй потом, как оно на самом деле было.

— Не страшно, не страшно, — прошептал он, имея в виду рану, — справлюсь. И не такие штопал, — но Скади его уже не слышала.

***

Я не помню почти ничего. Так, какие-то бессвязные обрывки. Помню боль и холод. Помню, что лежу под одеялом на чьей-то широкой постели, и меня бьёт озноб. Очень долго не могу согреться. И ничего не вижу. То ли зрение на время отказывает, то ли просто нет сил открыть глаза. Но дрожь колотит меня так, что звенят пружины в матрасе. И это продолжается сотню лет. А потом вдруг становится нестерпимо жарко. Так, будто подо мной развели костёр. Одеяло прилипает к коже, дышать тяжело, больно, в горле сухо. Бок под рёбрами горит адским пламенем, и мне кажется, что дальше моего тела не существует — вместо него лишь боль.

Пытаюсь вспомнить, что же произошло, не оторвало ли