Будни Севастопольского подполья - Борис Азбукин

— Я пойду с тобой, — тихо сказал он.

— Идем, — обрадовался Миша. Ему тоже до жути тоскливо было оставаться одному. — А потом пойдем к тебе. Тут ведь рядом.

Держась поближе к хатам, они стали спускаться по улице.

Темна ты, севастопольская ночь! Ты всегда была другом, молчаливым и верным союзником тех, кто глухими тропами пробирался из лесу в поверженный город, кто призрачными тенями скользил средь уличных развалин, оставляя на стенах листовки, кто скрывался в пещерах и на конспиративных квартирах, готовясь к очередной схватке с врагом.

В тот томительный час, когда Виктор и Миша, онемев от душевного напряжения и тревоги, ожидали взрыва, Коля Михеев, Костя Белоконь и Петька в Аполлоновой балке на ходу поезда выбрасывали из вагонов кули и ящики с продовольствием, а на Лабораторной в штабе подполья печатался увеличенным тиражом двадцать первый номер газеты «За Родину». Словом, это была обычная трудовая будничная ночь подполья.

Лида с Жорой, пристроившись на ящике в подземелье, в две руки записывали радиосводку с фронта, Кузьма с Ваней в кухне на столе тискали и складывали стопками газету, а Ревякин рассматривал туристскую карту Крыма, отмечая нужные места. По ней точный маршрут не составить, но все же лучше хоть такая, чем никакой.

От подпольщиков, служивших в полиции, он получил сведения, что один из отрядов, входящих в состав партизанского соединения, расположен в лесах неподалеку от селения Татар-Османкой. Эти сведения совпадали с теми, которыми он уже располагал.

Александр решил ускорить подготовку к походу, опасаясь, как бы партизаны под давлением карательных отрядов не отошли в другое место.

Взяв лист бумаги, Александр стал составлять список идущих в лес. Последним он включил Кузьму Анзина.

На заводе «Вулкан» Кузьме не повезло. Паспорт, сделанный Людвигом, вызвал подозрение Хольтмана, управляющего заводом, который, как оказалось, проживал в том доме, где значилась прописка Кузьмы. Хольтман сообщил в полицию, и Кузьме пришлось бежать с завода.

Из подземелья поднялась Лида и передала мужу свежую радиосводку с фронта.

— Почитай, Саша… Ой!.. Что такое?!

Пол под ногами покачнулся, стекла в окнах задребезжали. Александр прислушался. Из подземелья выскочил Жора. Лицо его светилось улыбкой.

— Слышал, Саша? — спросил он и отбросил назад рассыпавшиеся волосы.

Б-бу-бух, бух! Тра-ах! — прогремели новые взрывы. Дом дрожал, лампочка выписывала над головой круги.

— Это на станции рвутся снаряды и мины, — определил Александр. — Пойду взгляну. — Он надел кепку, накинул поношенное пальто и быстро вышел во двор.

— Пойдем, Иван, и мы поглядим, — сказал Кузьма.

Они выбежали из дому и, догоняя старшину, поднялись через сад в гору, За горбом Зеленой горки грохотало, вспыхивали и гасли сполохи, окрашивая небо трепетным огненным заревом. И вдруг, точно прорвавшись через невидимые преграды, зарево пожара охватило весь небосклон, осветив рейд, городские холмы и слободки Южной стороны.

Жители Лабораторной, Лагерной и Зеленой горки выбегали из хат, прятались в убежищах и щелях. Мать Милы, решив, что станцию бомбят советские самолеты, торопила дочь спуститься в подвал. Мила, улыбаясь, успокаивала ее:

— Мамуся, ну чего ты боишься? Это же не бомбы, а снаряды рвутся. Все идет как надо.

— Что ты говоришь?! — всплеснула руками мать. — Сколько наших людей погибнет!

— Успокойся. Если и пострадают, то один-два жандарма. А сколько наших бойцов погибло бы от этих снарядов на фронте!

Мила прошла в свою комнатку и прильнула к окну. Зарево осветило станцию, дом Кочегаровых у железнодорожных тупиков, и она увидела Виктора и Мишу. Они стояли возле калитки и смотрели на буйно рвущееся в небо пламя пожара. Миле захотелось открыть окно, поздравить товарищей с удачей. Увы! Это было невозможно.

Взяв со стола сверток с письмами и бланками для поддельных справок, Мила вместе с матерью вышла во двор, но прежде чем спуститься в погреб, спрятала сверток под застреху дровяного сарая.

Когда Александр, Кузьма и Ваня взобрались на вершину Зеленой горки, на балковских путях вовсю полыхал пожар. Пламя, охватившее весь состав, обливало зловещим светом темные груды развалин вокзала, платформы, цистерны с бензином. Людей видно не было — охранники, жандармы и железнодорожники попрятались в бункерах. В конце ветки, на которой бушевал пожар, задыхаясь, пыхтел маневровый паровоз и, истерично гудя, тащил две платформы с авиационными бомбами, спеша отвезти в безопасное место.

Едва платформы скрылись за поворотом, пламя взметнулось вверх.

Взрывы следовали один за другим, сливаясь в сплошной гром канонады. Снаряды и мины с треском рвались на привокзальных слободках, на Историческом бульваре, падали в бухту. Взорвались накаленные жаром цистерны с горючим. Столбы пламени взлетали к облакам и огненным дождем опадали на землю. Казалось, вулканические силы прорвали земную кору, превратив котловину в клокочущий ад.

— Вот это работка! Молодцы ребята! — вырвалось у Александра. — Теперь станция закупорена.

— А кто подорвал? — полюбопытствовал Ваня.

— Не мы с вами! — оборвал его Александр. — Нам тоже надо действовать. Понял?

Кузьма дернул Ревякина за рукав и кивнул на дорогу, ведущую из города к вокзалу. По ней спускалась вереница грузовых машин с жандармами и солдатами.

— Сейчас оцепят весь район. Наверняка и сюда доберутся, — сказал он.

— Пошли, полюбовались и хватит.

Александр вышел на тропу, ведущую к дому. Товарищи последовали за ним.

IV

Утром жандармы арестовали всех железнодорожников, работавших в ночной смене. Вел допрос следователь полиции безопасности. На южных слободках шли облавы на партизан. Балковские пути были оцеплены солдатами. Возле составов с продовольствием выставлена охрана. На путях, в железнодорожных мастерских, возле товарной и технических контор шныряли агенты полиции. Все взято под надзор. Каждый шаг следовало теперь рассчитывать.

Раньше других это почувствовал Виктор. Утром, придя на работу, он увидел в конторе вокзального полицейского Ганса Эрика, невысокого рыжего немца, который разговаривал со счетоводом конторы. Обычно Эрик не заходил к ним, околачивался на перроне или возле «бангоф-офицер». Увидев Виктора, Эрик подошел к нему.

Манеры у Эрика вкрадчивые, на прыщавом лице улыбка, а глаза беспокойные. Он всегда казался Виктору каким-то скользким, вроде живого бычка, — рукой не ухватишь.

Виктор насторожился, скуластое лицо его окаменело. А Эрик все старался втянуть его в разговор. Чтобы избавиться от расспросов, Виктор поспешил уйти на пути. Раскладывая рапортички по вагонным карманам, он то и дело ловил на себе взгляды охранников.

Покончив с рапортичками, Виктор перебрался на другой путь, куда подали состав, и стал списывать номера. Переходя от вагона к вагону, он увидел вдруг Эрика, шмыгнувшего за платформу и издали следившего за ним. Не подавая виду, что заметил, Виктор подходил все ближе и ближе. Эрик перебежал к тупику, где стоял служебный вагон полевой жандармерии, вскочил на подножку и скрылся за дверью.

Сегодня Коле и Косте удалось при погрузке состава отложить в двух вагонах несколько ящиков с галетами, консервами и сигаретами. Костя попросил Саню выяснить, где в сформированном маршруте поставлены помеченные им вагоны, так как ночью предстояла работа продотряду.

Саня отсчитал от головы состава помеченные стрелой вагоны и решил завернуть к Мише Шанько, чтобы предупредить его о предстоящем ночном рейде. Но тут он увидел идущую ему навстречу Милу. Вид у нее был подчеркнуто строгий и неприступный. Саня замедлил шаг.

— Не останавливайся и к Мише не ходи, — шепнула Мила на ходу и, не взглянув, прошла мимо.

И тут Саня заметил жандарма, который стоял возле машинного, помещения и наблюдал за ними.

«Ай да Мила! Сыграла что надо!» — с благодарностью подумал он и пошел прямо на угольный склад.

Репрессии и слежка усилились не только на станции. Во всех районах города шли облавы на партизан. Заборы запестрели приказами, которые требовали у населения выдачи партизан. Теперь не только с наступлением комендантского часа, но и днем на слободках и в городе ходили вооруженные патрули.

Александр и Жора, возвращаясь из школы с Северной стороны, не без удовольствия наблюдали за тем, как по улицам метались жандармы. Через Машу они узнали, что Майер неистовствует. Они радовались удачной диверсии на станции.

Дома Ревякин застал Лиду на кухне. Она стояла, прислонившись головой к косяку окна, и плакала.

— Что с тобой, Лидуша? — сбросив пальто, Александр поспешил к жене. — Ты что, больна?

— Нет, нет… не я. Казалось, ком застрял в горле, не давая ей говорить.