Шотландская любовь - Карен Рэнни

– А как ее звали? – спросила Шона – не из любопытства, а чтобы досадить Мириам.

Мириам поглядела на нее с таким видом, словно Шона была дворовой кошкой, внезапно обретшей способность говорить, и, не ответив, обратилась к отцу:

– Неужели обязательно вспоминать покойных?

Шона едва сдержалась, чтобы не отвесить американке оплеуху.

Фергус воспользовался возможностью вставить словечко – наверняка потому, что безошибочно истолковал выражение на лице сестры.

– Пришлась ли вам Шотландия по вкусу, мисс Лофтус? – осведомился он.

– Странное место, – ответила Мириам. – Здесь так пусто. И вы все очень странно говорите.

Фергус улыбнулся – но улыбка вышла слегка фальшивой.

Шона обратилась к Элизабет:

– Вы служили сестрой милосердия в Крыму?

– Я понимаю, что у вас в Гэрлохе нет котла, – ответила та, – как здесь удобнее всего согреть воды?

– Просто позвоните в звонок, – сказала Шона, отчаянно надеясь, что мыши не перегрызли шнуры. – Кто-нибудь обязательно принесет вам то, что нужно.

Сиделка кивнула.

– А что до Крыма, – она порывисто встала, – я была там вместе с сестрами мисс Найтингейл. – Она в первый раз посмотрела Фергусу в глаза. – Я вас не помню. – Она обратилась к американцу: – Пойду приготовлю вашу спальню, сэр.

С этими словами Элизабет покинула столовую.

Окончание ужина сильно напоминало страшный сон. Может, она и впрямь заснула, рухнув от усталости на свежевзбитую перину? Шона смежила веки, досчитала до десяти, снова открыла глаза – но ничего не изменилось.

Фергус улыбался Мириам, однако выражение его глаз ее тревожило. Она точно знала, чего стоил ему этот спектакль, и так же точно знала, что Элизабет солгала.

Элизабет Джеймисон бежала наверх с такой скоростью, словно за ней гналось чудовище. Это же надо было – приехать к нему домой! Сидеть за столом напротив него, видеть, как подрагивают от боли уголки его рта, как в глазах появляется пустота, когда он смотрит на нее.

Ей много, очень много раз говорили, что на войне солдаты очень привязываются к сестрам милосердия. Сиделка становится раненому матерью, сестрой, любовницей и другом, и нужно очень внимательно следить, чтобы не ответить взаимностью на такие чувства – иначе возникнет недолговечная связь, основанная на боли и исцелении.

Фергус был легендой в своем полку – и в ее палате, боевой офицер, который даже в худшие времена следил, чтобы никто не падал духом. Когда умирал очередной храбрец, он держал речь перед своими людьми. Он не позволял им погрузиться в пучину отчаяния. С кем-то шутил, кого-то выслушивал, но неизменно бывал с ранеными каждый день. Их лидер, их брат, товарищ по оружию.

Разве можно было его не любить?

Она не единственная попала под власть его обаяния. И вот теперь они оба здесь – в его родовом замке.

Элизабет открыла дверь в спальню мистера Лофтуса – и, закрыв ее за собой, прижалась лбом к прохладному дереву. Она должна быть спокойной и ничем не выдать своих чувств.

Элизабет боялась, что, если даст себе слабину, тотчас же разрыдается.

Глава 10

Гордон держал путь в мастерские. Нынче утром он взял не карету, а одну из лошадей, которых купил в Инвернессе и забрал с собой в Ратмор. Молодая беспокойная кобылка, будучи не до конца объезженной, занимала все его внимание, а ее мягкий шаг делал дорогу приятной.

Облака мчались по небу, как будто Господь в гневе дул на них, подгоняя. Вереск дрожал на ветру: сквозь пурпур проглядывала зелень. Травы стояли гордо, почти что навытяжку, и салютовали пролетающему мимо ветру.

И Гэрлох, и Ратмор уютно устроились в лощине между Бан-Ломондом с севера и Лох-Мором с юга. К востоку лежала деревня, Инвергэр-Виллидж, куда уходили в мирное время жить члены клана Имри, слишком многочисленного, чтобы с удобством разместиться в Гэрлохе без острой на то нужды. А на западе располагалась фабрика Инвергэр-Уоркс.

Инвергэр-Виллидж изначально являл собой «совместное предприятие». Когда члену клана приходило время оставить военные походы, он получал от лэрда небольшой надел земли, который мог использовать по своему усмотрению, под пашню или под пастбище.

Сто лет назад несколько стариков объединили свои наделы, и получилась общая территория. Так появился на северном берегу Лох-Мора Инвергэр-Виллидж. После сорок пятого года никто из жителей деревни уже не присягал Имри на верность, но все равно они обращались с лэрдом и его семьей с любовью и уважением.

Примерно в то же самое время его предок, Брайан Макдермонд, вместе со своим кланом снялся с места и пришел в Нагорье. Спустя несколько лет он исчез, и больше его никто не видел. Его семья потребовала от Имри объяснения этому таинственному исчезновению, и началась междоусобная вражда. Она длилась много лет, но потом воспоминания поблекли. Судьба Брайана Макдермонда перестала казаться достаточным поводом для продолжения борьбы с могущественным кланом Имри.

Десятилетиями Имри и Макдермонды жили в дружбе и мире, а эхо давней вражды оживало лишь в особые дни. Так, например, существовал День лэрда, когда лэрд Гэрлох приносил дары старейшинам Инвергэр-Виллидж и Макдермондам. Таким образом Имри, хоть и не признавали открыто, что это они ответственны за исчезновение Брайана, однако несли символическое бремя вины.

Что предложит им Фергус в этом году? Будет ли его своеобразная дань выше из-за того, что он несколько лет пропускал церемонию? Он сражался во славу империи, посвятив армии всего себя.

Один из бессчетного множества мужчин, готовых умереть за родину.

Гордон, будучи полковником Девяносто третьего полка хайлендеров, подчинялся приказам высших чинов. Однако его жизнь как шотландца, Макдермонда из Ратмора, подчинялась также традициям и ожиданиям.

Отец возлагал на него много надежд, и надо сказать, Гордон по большей части их оправдал. Он шел дорогой отца и лишь в последние месяцы свернул с этого пути.

Иногда ему начинало казаться, что старик умер именно в это время, чтобы только досадить ему, своему родному сыну. За два дня до его кончины Гордон сообщил ему о своей отставке и планах на будущее. За этим последовала вспышка гнева такой силы, что чье угодно сердце могло бы остановиться. Отец выразил свое неудовольствие так бурно и громко, как только мог, и даже пригрозил отречением.

Отчасти гнев генерала был обусловлен тем, что Гордон являлся законным владельцем фабрики, которую унаследовал, кстати сказать, от деда по материнской линии. Отчасти его приводило в бешенство то, что он никоим образом не мог сыну помешать.