Налейте бокалы, раздайте патроны! - Сергей Зверев

— К сожалению, — развел руками Самсонов. — А не выпить ли нам чайку, ваше превосходительство, чтобы взбодриться?

— Чайку, говорите? — задумчиво произнес Жилинский. — А вот это, пожалуй, будет неплохо — чаек. Да еще с лимончиком!

В это самое время адъютант главнокомандующего Северо-Западным фронтом тоже пребывал в растерянных чувствах, только по другой причине. На это у штабс-капитана Симонова были вполне серьезные основания — только что от поручика Голицына голубиной почтой было доставлено еще одно донесение.

Донесение — дело хорошее, особенно если его ожидаешь. Но проблема заключалась в том, что оно начисто опровергало первое, которое, в свою очередь, подтверждало правильность показаний пастора.

Адъютант с осоловевшим выражением лица в который раз перечитывал сообщение и никак не мог понять, в чем же дело. Как можно докладывать командующему фронтом такие противоречивые данные? Но с другой стороны, поручик, видимо, на верном пути, коль сообщил о муляже танка. Да и обоз с керосином следовал в каком и требовалось направлении, так что все сходится.

О чем он и сообщил в ближайшие несколько минут своему непосредственному начальнику — Жилинскому.

— Весьма странно, — произнес генерал, отставив в сторону стакан с недопитым чаем. — Это что же, милостивые государи мои, получается? Выходит, что все, во всяком случае, на данный момент, летит ко всем чертям?

Он хмыкнул и нервно заходил по кабинету, меряя его шагами вдоль и поперек. Остановившись у зеркала, командующий пригладил волосы и раздраженно чмыхнул носом.

— Да и уточнить не получится, — сказал Самсонов. — К сожалению, голубиная почта — связь односторонняя.

— Единственный правильный выход — ожидать, когда прапорщик Сеченов выйдет на связь по своему «беспроволочному телеграфу», — заключил Жилинский. — Делать нечего, батенька, предлагаю хоть на несколько часов предаться сну. Отойти, так сказать, в объятия Морфея. Иначе мы с вами завтра… нет, уже сегодня вообще ничего не поймем не только в голубиной почте, но и в гораздо более простых вещах.

Как и предсказал генерал, ближайшие события не позволили сну стать хоть сколько-нибудь продолжительным. Ближе к утру дежурный сообщил о полученном донесении: прапорщик Сеченов обнаружил немецкий танк именно там, где и указывал пастор.

Разбитые, с воспаленными от бессонницы глазами, генералы уставились друг на друга.

— Совершенно очевидно, — произнес Самсонов, — что у германцев нет двух танков. Значит…

— Значит, — подхватил Жилинский, — кто-то из двух наших адресатов ошибается. Ошибается он, конечно же, не по своей вине. Но нам от этого не легче.

— Ничего не понимаю, — недоумевая, Самсонов развел руками. — Оба источника заслуживают доверия, и сомневаться в их искренности не приходится.

— Однако факты — вещь упрямая.

Генералы в полной растерянности замолчали. Жилинский нервно барабанил пальцами по столу, Самсонов уставился в карту, как будто она могла дать какое-то объяснение в сложившейся ситуации. Яркая лампа бросала круг света на стол.

Глава 24

Командный пункт немецкой восьмой армии располагался неподалеку от Ирстенбурга, на каланче которого томилась Ольга Сеченова со своими воинами. На КП было оживленно. Непростая ситуация, сложившаяся для немцев в последнее время, вынуждала действовать, причем оперативно. В послеобеденное время здесь находился сам фон Гинденбург. Между ними и Диркером шла беседа.

— А теперь, господин генерал, разрешите представить вам двух наших, так сказать, удачливых шпионов, — сказал полковник.

— Да-да, конечно, — оживился тот. — После того что я услышал, мне бы хотелось поговорить с бравыми немецкими воинами. Просите.

Он поднялся с кресла и сделал несколько шагов в центр комнаты. Через несколько мгновений в помещение вошли два человека.

— Разрешите представить вам двух наших героев.

Командующий с удовольствием вглядывался в лица «настоящих тевтонских рыцарей». Леер, первым представленный ему, был полон сдержанного достоинства. Барон, напротив, широко улыбался, всем своим видом демонстрируя то, что он чрезвычайно рад встретиться с таким человеком, как сам фон Гинденбург.

— Прошу садиться, господа, — после стандартных приветствий и дежурных фраз жестом пригласил всех к столу генерал.

Все четверо уселись за стол.

— Именно благодаря этим людям, — заговорил Диркер, — нам удалось обезвредить вражеских лазутчиков. Отряд переодетых русских проник глубоко в наш тыл, однако, как видите, господин генерал, никто не уходит безнаказанно от нашего карающего меча. Я бы хотел сказать, что они достойны высокой награды. На счету этих людей немало славных дел. Здесь и отвага, и хитрость, и ум.

Пришедшая парочка скромно усмехнулась.

— Очень приятно слышать, господа, что вы стоите на страже наших интересов и действуете так умело, — покивал фон Гинденбург. — На таких людях, как вы, господа, испокон веков и держится Германия. Наши предки тысячу лет тому назад осуществляли героические походы на племена варваров, демонстрируя всей Европе мощь и силу тевтонского духа. Именно здесь, на полях Восточной Пруссии, должна быть смыта печаль нашего поражения под Танненбергом в 1410 году. Теперь мы нанесем окончательное и бесповоротное поражение противнику. И надо постараться, чтобы на этот раз он уже не поднялся. Соседство с русскими — вещь сама по себе опасная и неприятная. Это ведь то же самое, что ложиться ночевать рядом с логовом медведя. Кто знает, что придет русскому медведю в голову в следующее мгновение?

Вдохновленный своей речью, командующий прошелся по комнате. Тем временем полковник обратился к Корфу.

— Барон, ваши просьбы удовлетворены. Все, о чем шла речь, безусловно, будет выполнено. Во-первых, мы гарантируем — что бы ни случилось, в вашем имении ни один кирпич не пострадает и ни одно оконное стекло не будет разбито!

Барон слушал Диркера с добродушным выражением лица.

— Кроме того, — продолжал полковник, — я думаю, что вам не помешает премия в сто тысяч марок золотом. Да-да, ваши заслуги оценены по достоинству. Вас ожидает служба в Генштабе. Не вызывает никаких сомнений, что вы проявите себя там так же блестяще, как это делали до сих пор, — расписывал радужные перспективы для Корфа собеседник. — Мы умеем ценить по заслугам сделанное во благо Великой Германии.

— Польщен, господин полковник, что мои скромные деяния оценены так высоко, — заулыбался Корф, впечатленный восторженным приемом, оказанным ему в присутствии и при участии генерала. — Я всего лишь солдат на службе нашего народа. То, что делаю я, — это малая толика усилий нашего народа и нашей Родины. Я счастлив тем, что могу служить стране.

— Не скромничайте, барон, — подал реплику своим скрипучим голосом фон Гинденбург. — И вы, и господин Леер действительно заслуживаете самых высоких наград. Я понимаю, что вы, как истинные патриоты, превыше всего ставите интересы нашего Отечества, напрягающего сейчас все силы как один человек, чтобы в решающей, последней битве сломить хребет противнику. Я ценю вашу скромность, мне всегда импонировали те люди, о которых говорят их дела. Вот вы именно такие и есть, — он приветливо улыбнулся, поочередно переводя взгляд то на Леера, то на Корфа. — Не сомневайтесь, я позабочусь о том, чтобы так и случилось. Чтобы вы получили заслуженную благодарность от нашей страны.

Оба разведчика наклонили головы, показывая, что они признательны и с радостью примут любую награду из столь высоких рук. По правде сказать, оба, особенно Корф, всегда были неравнодушны к положительной оценке своих деяний. Как часто говаривал барон: война — это тот же театр. И если в обычном театре актеры жить не могут без того, чтобы им не рукоплескали, то почему он должен отказывать себе в этом удовольствии. Тем более — рассуждал он с типично немецкой прагматичностью — мои действия гораздо, в десятки, а то и в сотни раз важнее клоунады каких-то жалких комедиантов. Так что — извольте.

Леер хоть и не обладал столь ярко выраженным тщеславием, как Корф, однако не менее был заинтересован в том, чтобы и его скромная персона получила надлежащие почести. Тем более что немаленькая, скажем так, премия открывала для него очень хорошие возможности для реализации планов в послевоенной Германии. Как он полагал, территория страны, после того как завершится кампания, значительно увеличится, особенно на востоке. И на этот счет Людвиг имел свои планы. После войны он собирался уйти на покой и заняться «хозяйством». Некоторые территории в плодородной и богатой Украине внушали ему радужные надежды.

Фон Гинденбург тем временем продолжал:

— Хотелось бы знать подробнее о том, что это за вражеские лазутчики.

— Вы будете удивлены, господин генерал, — загадочно произнес Корф, невольно оторвавшийся от своих грандиозных планов относительно карьеры.