Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

душевную смуту, всё же дал возможность Паустовскому не запутаться в тягучей паутине грянувшего хаоса, а вырваться из него, закалив волю. Но какой ценой!

Первое в жизни Паустовского пребывание в Одессе тесно связано с его работой в краевой газете Чёрного, Азовского и Каспийского морей «Моряк», «заслонившей» собой, пусть и недолгую, но весьма знаковую службу в редакции многотиражной «белой» газеты «Современное слово», учредителем которой был известный в то время лингвист, петербургский профессор, академик словесности Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский.

Газета имела ежедневную периодичность, как и «Южное слово», была одной из самых читаемых не только в этом регионе, но и в Крыму. К этому времени в её редакции в качестве журналистов работали Аркадий Аверченко, Андрей Соболь… Все они впоследствии займут в литературной биогрфии Паустовского своё, исключительное место.

Стоит отметить, что 17 ноября 1958 года Зоя Дмитриевна Овсянико-Куликовская, не приняв чрезмерной беллетризации образа своего отца, данной Паустовским в «Повести о жизни», чтобы устранить неточности в его биографии, напишет Константину Георгиевичу письмо, в котором, в частности, пояснит:

«Д. Н. Овсянико-Куликовский, мой отец, оставался в Одессе при занятии её советскими войсками. В конце лета он заболел саркомой и находился в лечебнице, где его лечили за государственный счёт. Он умер 10-го октября 1920 года, при советской власти. Его похоронили с почётом и поставили ему от правительства надгробный памятник»85.

К слову, история с Овсянико-Куликовским – не единственный случай излишней беллетризации Паустовским биографий реально существовавших людей, что приводило к весьма серьёзным конфликтам с родственниками тех, чьи образы попали на страницы произведений Константина Георгиевича.

Так, к примеру, в начале 1960-х годов у Паустовского разгорелся нешуточный конфликт с Л. И. Просоловой, родной сестрой Сергея Ивановича Сырцова, члена Одесского губкома в начале 1920-х годов, чей образ был отражён в главе «Похищенная речь» (в первом варианте – «Украденная речь») второй книги «Повести о жизни». В тексте говорится, что речь Ленина, произнесённая им на X съезде партии, была якобы воспринята Одесским губкомом неоднозначно, и её не стали публиковать в одесских газетах. А сотрудники «Моряка», в том числе Паустовский, узнав об этом, «выкрали» её набор из кабинета директора типографии и тайно напечатали в своей газете. Так вот, Сергей Сырцов был назван в числе тех, кто, по версии Паустовского, не согласился с речью Ленина.

Л. И. Просолова возразила против «навешания» Паустовским партийного «клейма» на своего брата и, прежде чем связаться с Константином Георгиевичем, позвонила в редакцию журнала «Октябрь», в котором была опубликована повесть «Время больших ожиданий», и высказала своё негодование. После разговора с главным редактором «Октября» Фёдором Ивановичем Парфёновым она написала Паустовскому, безапелляционно требуя немедленно убрать неточные сведения, опорочивающие её брата, который был не только участником X съезда партии в марте 1921 года, но и участником подавления Кронштадтского мятежа и был награждён орденом Боевого Красного Знамени за № 3161.

17 июня 1959 года Паустовский в качестве извинения писал Просоловой, что в этот «неприятный промах» автора в отношении Сергея Сырцова больше не появится в последующих переизданиях повести.

Но при переиздании повести, вошедшей в шеститомное собрание сочинений 1957–1958 годов, в главе «Украденная речь» Паустовский лишь несколько сместил акценты, указав, что ленинская речь была не признана всеми членами Одесского губкома, а не только Сырцовым, несколько «высвободив» его образ из-под неприятного контекста. Причём в главе фамилия Сырцова совсем не упоминалась.

Но и это Просолову не устроило. 11 ноября 1962 года она писала Паустовскому новое обличительное письмо, в котором содержалось следующее:

«Если Вы в своём письме ко мне спутали (так в оригинале. – О. Т.) этот кусок о Сырцове С. И. “неприятным промахом”, то почему же этот промах повторился и в последующем издании этой повести? <…>

Зная о Вашем отношении к людям, опороченным в период “культа личности”, читая Ваши исключительно человеческие, яростные выступления в защиту этих людей, я больше чем недоумеваю, чем вызвано такое Ваше отношение к репутации Сырцова С. И. – большевика ленинской гвардии, одной из жертв 1937 года»86.

Оказавшись осенью 1919 года в Одессе, Паустовский попал в удивительный насыщенный конгломерат литературного романтизма. При всей пестроте городской жизни, которой с 1917 года докучала частая смена власти, внося сумятицу и неразбериху, Одесса была густо «нашпигована» царившими в ней литературными процессами, которые, как ни странно, дружно взрастали на почве политического раскардаша и нестабильности.

Застав Одессу под белыми, дадим ей иное определение – бунинская, и приняв её новый «окрас» после февраля 1920 года, Паустовский, оставаясь приверженцем старой литературной школы, никоим образом не старался примерять на себе новые литературные веяния. Даже определённое увлечение творчеством поэта-акмеиста Владимира Нарбута, стоявшего у истока создания ЮгРОСТА[12] и на определённом этапе руководившего им, не привело его под крыло этой организации, которая фактически выполняла роль агитационного бюро советской власти. И это на фоне того, что в подавляющем большинстве Нарбуту удалось привлечь на работу в ЮгРОСТА весьма близких по творческому духу Паустовскому Юрия Олешу, Илью Ильфа, Исаака Бабеля и многих других одесских поэтов и прозаиков, составивших костяк агитационно-пропагандиского отдела. Удивительно, но Паустовского в ряды югростовцев не заманило и создание при организации литературного объединения «Коллектив поэтов», ставшего, по сути, приемником знаменитых литературных студий «Зелёная лампа» и «Среда», возникших в Одессе в 1918–1919 годах, где Паустовский успел побывать. Впрочем, к ним на огонёк в 1919 году захаживал и сам Бунин.

«Коллектив поэтов», куда, естественно, принимались не только поэты, но и художники, артисты, учёные и, само собой разумеется, прозаики, преподносимый его создателями как школа литературного мастерства, придерживался политики РОСТА и был неким инкубатором, в котором «высиживалось» поколение литераторов новой формации. Да, объединение не имело своего устава, и его участники не были обременены никакими обязательствами перед своим членством. Но, несмотря на широту проводимой в нём литературной работы и мозаике его состава, в атмосфере «Коллектива» всё же витал революционный дух «свободы», который Паустовскому был чужд. Уже в эти молодые годы он научился чувствовать этот тонкий и очень едкий, затягивающий в пропасть запах обмана и лжи и всячески старался не попасть в его головокружащее, дурманящее облако.

В то же время Паустовский не был чужд объединениям. И на этот счёт есть особые свидетельства и документы.

Вадим Паустовский указывает на факт создания, по всей видимости, летом 1921 года, рядом одесских литераторов, в числе которых были Константин Паустовский, Исаак Бабель, Вера Инбер, Рувим Фраерман, Исаак Лившиц, клуба литераторов «Под яблочным деревом». Объединение даже имело