Социализм с русским лицом - Александр Елисеев

Это – о КПРФ. Но, кроме того, уже почти двадцать лет в России пытаются возродить социал-демократию. Однако и тут особо похвастать нечем. «Официальная» Социал-демократическая партия России так и не сумела стать крупной силой, в чем признаются даже ее симпатизанты. Не могут похвастаться влиянием и другие «социалистические» и «социальные» партии.

О своей социал-демократической ориентации объявила некогда влиятельная, а теперь политически усопшая «Родина», которая даже просилась в Социнтерн. При этом социал-демократизм «родинцев» выгодно сочетается с приверженностью к умеренному национализму. Казалось бы, у социал-демократов появился повод для оптимизма. Но «Родина» подверглась политическому разгрому, которому общество никак не сопротивлялось. Да, многие избиратели были готовы отдать свой бюллетень за эту партию, но идти ее защищать никто не хотел. Не тянуло как-то. Социал-демократия не греет душу русского человека, он всегда бежал от нее – либо «вправо», либо «влево».

Социал-демократия, как и коммунизм, принадлежат уходящей индустриальной эпохе. Обе идеологии вылупились на свет из марксизма, который был гуманистической реакцией на раннебуржуазную эпоху грязных заводов и нищенских зарплат. Он ставил своей целью замену одной модели индустриализма на другую. Причем коммунисты сделали ставку на создание единой корпорации-коммуны, а социал-демократы попытались урезонить крупные капиталистические корпорации. Как выяснилось, более успешно выступили вторые, но ведь новая, постиндустриальная эпоха вряд ли может быть эпохой крупных корпораций. Большие коллективы с их пирамидальным принципом организации принадлежат именно индустриальной эпохе, где и само общество выстраивалось по типу большого промышленного предприятии – государственного или частного – это уж кто как был горазд.

Будущее – не за «монстрами» ТНК и крупных госкорпораций. Оно принадлежит небольшим коллективам, которые принято именовать «виртуальными» или «креативными» корпорациями.

Данные микрокорпорации возникли еще в 60-е годы прошлого века. Их формируют интеллектуальные работники, решающие самый широкий диапазон задач. Это свободные творческие союзы, которые действуют настолько гибко, что не подстраиваются под рыночную конъюнктуру, но сами формируют ее. Вот вам, кстати, говоря, и социализм, который так нравится левым.

Можно предположить, что политический выигрыш будет у тех, кто станет выражать интересы микрокорпораций. В принципе, такую задачу могут решать как левые, так и правые (национал-консерваторы), просто они будут подходить с разных сторон. Но в любом случае и тем, и другим стоит вспомнить о традиционном укладе российской жизни. А точнее, о таком важнейшем элементе этого уклада, как артель, о которой уже было сказано выше, и которая представляла собой мелкое, но чрезвычайно подвижное предприятие, основанное на самоуправлении трудящихся.

Речь идет о так называемом народничестве, являвшемся специфически русской версией социализма. Основателем народничества с полным правом можно считать Александра Герцена, который ратовал за развитие русских общинных начал, сочетая это с критикой буржуазного, «мещанского» Запада. Показательно, что Герцену очень симпатизировал такой столп русского консерватизма, как Константин Леонтьев. И это неудивительно, ведь и Герцен, и Леонтьев считали самым большим злом буржуазную западную демократию, которая опошляет человека. Также показательна и близость Герцена к идеологам славянофильства, которые брали под защиту общину и артель, считая их залогом сохранения русской самобытности.

Впрочем, русское народничество славно и другими громкими именами. Здесь можно вспомнить и Михаила Бакунина, и Петра Ткачева. Большую роль в политической жизни страны сыграли такие народнические организации, как «Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля». (Любопытно, что название последней организации сегодня носит партия известного патриота-почвенника Сергея Бабурина.).

И почти везде у народников можно найти те или иные «правые», «консервативные», «почвенные» моменты. Так, неистовый Бакунин даже был готов подчиниться императору – в том случае, если бы он выступил против буржуазии и помещиков. Тут сразу же невольно проводишь аналогии с тем же Леонтьевым, предложившим свою формулу национального успеха – «русский царь во главе социалистического движения».

Но самое главное – народники считали, что Россия не должна проходить долгую и мучительную стадию капиталистического развития. В отличие от Запада она сохранила артель и общину, которые позволят ей сразу перепрыгнуть в социализм. (В конце своей жизни примерно к такому же выводу приходит Карл Маркс. В письме к Вере Засулич от 8 марта 1881 года он утверждал, что благодаря общине Россия имеет свой, особый путь к социализму. Русские марксисты были шокированы этим мнением Маркса и скрыли его письмо.)

Особая роль в социализации России отводилась, конечно же, общине. Герцен видел в ней защитницу самобытного русского уклада. Он писал: «Община спасла русский народ от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хоть и сильно потрепанная, устояла против вмешательства власти».

Это – националистичность. А социалистичность ее виделась Герцену в самоуправлении. В общине русские люди живут некоторым демократизмом (народоправство схода) и даже «коммунизмом». Последний заключается в общем владении землей, которое Герцен считал зародышем коллективной общественной собственности.

Но, что самое показательное, самобытную мощь общины Герцен видел еще и в праве каждого крестьянина на надел земли. Этот самый надел община обязана была предоставить русскому крестьянину, что сильно отличало последнего от западного труженика: «Это основное, натуральное, прирожденное признание права на землю ставит народ русский на совершенно другую ногу, чем та, на которой стоят все народы Запада… Человек будущего в России – мужик, точно так же, как во Франции работник».

При этом сам Герцен вовсе не выступал за изоляцию от Запада. Он призывал учиться у него, но учиться не общественному строительству, а передовой науке. «Задача новой эпохи, в которую мы входим, – писал основатель русского народничества, – состоит в том, чтоб на основаниях науки сознательно развить элемент нашего общинного самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло… развитие Запада. Новая жизнь наша должна так заткать в одну ткань эти два наследства, чтоб у свободной личности земля осталась под ногами, и чтобы общинник был совершенно свободное лицо».

Итак, народники выступали за то, чтобы идти другим путем, нежели Запад. Тем самым они объективно становились в один ряд с консерваторами-традиционалистами, которые также не хотели капитализации России. Более того, именно они сорвали введение в России конституционной монархии. Александр II был взорван в тот день, когда он подписал указ о созыве представителей со всей России. Учитывая либеральный настрой тогдашнего руководства, можно предположить, что данное представительство легко превратилось бы в буржуазный парламент западного типа. Но выходка террористов привела к смене внутриполитического курса на более «реакционный». Таким образом, революционное народничество явилось бессознательным орудием национальной «реакции». Благодаря им, революция в России была отсрочена лет на тридцать (что, конечно, не снимает с них «моральной» ответственности за цареубийство).

Выступая за общину и артель, народники следовали в русле традиции. Но в политическом плане они все-таки продолжали оставаться прогрессистами, исповедующими мифы эгалитаризма. Хотя и здесь все было не так уж однозначно, ведь среди народников была очень популярна элитарная концепция толпы и героев. Однако герои должны были вести массы (толпу) именно к эгалитарному, безрелигиозному и безгосударственному обществу.

В нигилизме как раз и заключалась слабость народничества. С одной стороны, они воспевали Россию, ее народный быт, с другой стороны, его же и принижали. Получалось нечто противоречивое. Вот, например, что писал Герцен: «В нравственном смысле мы более свободны, чем европейцы, и это не только потому, что мы избавлены от великих испытаний, через которые проходит развитие Запада, но и потому, что у нас нет прошлого, которое бы нас себе подчиняло. История наша бедна…». Такой же сомнительный комплимент отвешивал русским, да и вообще всем славянам, Бакунин, упорно противопоставляющий их германцам: «…В немецкой крови, в немецком инстинкте, в немецкой традиции есть страсть государственного порядка и государственной деятельности, в славянах же не только нет этой страсти, но действуют и живут страсти совершенно противные…»