Социализм с русским лицом - Александр Елисеев

Банки, как и монополии, страшили националистов своей непредсказуемостью и неподконтрольностью. Например, Бельскому они представлялись «колоссальными резервуарами накопленной народной энергии». Он сравнивал их с «водонапорными и распределительными бассейнами, которые инженеры-гидротехники устраивают в системе оросительных каналов».

По желанию банковских механиков золото может течь как в одну, так и в другую сторону, выполнять как полезную, так и вредную работу, как разрушать, так и созидать. Бельский продолжал сравнение и говорил, что «тут возможны подземные течения, которые могут вызвать, в конце концов, обвалы и катастрофы, поражающие своей внезапностью и кажущимся противоречием с общим экономическим благополучием поверхности».

Надо отметить, что националисты не только критиковали монополии и банки, но и предлагали конкретные меры по ликвидации их отрицательного воздействия. При этом они считали бессмысленным вводить запрет на их деятельность.

Так, «Московские ведомости» вынуждены были признать: «…Синдикаты находятся в глубокой органической связи с современным хозяйством». Поэтому запрет только «способствует усилению секретности в их деятельности, а это несет большой ущерб народному хозяйству».

Националисты настаивали на тщательной регламентации хозяйственных операций синдикатов и жестком контроле за их функционированием. По их мнению, все действия синдиката должны происходить под наблюдением правительства, которому надо представить право регулирования цен.

Чрезвычайно интересен проект В. Крупенского, выступавшего за экономическое уничтожение монополий при помощи возврата к свободной конкуренции. Для этого необходимо изменение тарифных и таможенных условий. Он был убежден, что если нет возможности создавать конкуренцию развитием соответствующего производства, то данному производству надо облегчить выход на рынок изменением провозных тарифов.

Весьма жесткими можно назвать требования, принятые на совещании монархистов, которое прошло 21–23 ноября 1915 года в Петрограде. Они сводились к тому, чтобы:

1) запретить банкам (под страхом уголовного преследования) давать ссуды под товар свыше 50 % от реальной стоимости и намеренно преувеличивать оценку закладываемого товара;

2) отменить предоставление банками в общие собрания акционеров какие-либо акции, кроме действительно принятых самими банками;

3) расширить право реквизиции и секвестра на товары, заложенные в банках;

4) установить правительственную таксу на предметы жизненной необходимости;

5) ввести уголовную ответственность за умышленное сокрытие или задержку товаров первой необходимости.

И все равно здесь нет и слова о необходимости национализации, которая только и могла лишить антитрадиционную олигархию ее почти безмерных ресурсов. Здесь снова видна излишняя консервативность националистов, проявившаяся в наивном стремлении разрешить все полюбовно.

Выступая против крупного капитала, монархисты пытались в то же время защитить свободу средней и мелкой промышленности. Так, они провалили в 3-й Государственной Думе законопроект о создании своего рода синдиката в мукомольном деле. Новые правила о съездах мукомолов грозили сконцентрировать мучные запасы в руках нескольких крупных предприятий. Организация мукомолов предполагалась быть принудительной, постановления съездов – обязательными.

Показательно, что русское националистическое движение начала ХХ века получило поддержку части немонополистической буржуазии. Ее привлекло сочетание в нем нескольких идейных позиций: антимонополизм, протекционизм, стремление к политической и социальной стабильности. Широко распространена была практика прямого участия средних и мелких предпринимателей в политическом противоборстве – на стороне самодержавия.

Так, в начале 1905 года промышленники и торговцы среднего калибра (главным образом из Костромского и Иваново-Вознесенского округов) предоставили правительству докладную записку ультраконсервативного содержания в ответ на либеральную записку московских промышленников.

Многие представители средней и мелкой буржуазии сыграли значительную роль в деятельности монархических структур. Вдова и наследница богатого книгоиздателя Е. А. Полубояринова исполняла обязанности товарища председателя и казначея Дубровинского Союза русского народа. Предприниматели (среднее звено) Е. А. Голубев и С. А. Оборин входили в Главный совет единого СРН.

На Урале активное участие в черносотенном движении приняли золотопромышленники В. О. Козинцев (Екатеринбург) и В. Н. Шайдуров, домовладелец Свинников (Екатеринбург), торговец С. Д. Смирнов (Пермь).

Впрочем, порой многие буржуа просто опасались противоречить финансовому капиталу, настроенному против самодержавия и его защитников. Например, уфимские купцы, симпатизирующие СРН, жертвовали на него тайно и не посещали его собраний. Они объясняли свою позицию политикой банков, не учитывающих векселя и рушащих дело предпринимателей, входящих в Союз.

А вятские монархисты открыто предупреждали, что поддерживать их опасно, ибо либерально настроенные члены банковских учетных комитетов и думские гласные намерены закрыть кредит правым предпринимателям.

Русская национал-консервативная мысль была антибуржуазной лишь постольку, поскольку сама буржуазия часто выступала против традиционного, патриархального общества. Правильнее характеризовать эту мысль как антикапиталистическую, подчеркнув, что капитализм виделся монархистам как переподчинение всех звеньев общественно-государственного устройства новым, банковско-монополистическим структурам.

В целом же частный капитал соответствовал той модели исторического сосуществования, которую консерваторы предлагали России. Однако история показала, что сам он так и не захотел вписаться в реалии православно-монархической России. Осознание этого пришло ко многим монархистам уже после революции. И им оставалось только, подобно Н. Е. Маркову, осмыслять и анализировать события прошлого: «Банкиры, промышленные тузы, купеческие миллионщики, знатные самодуры отсыпали миллионы рублей в карманы злейших врагов монархии и России».

Но было уже поздно. До таких очевидных вещей надо было додумываться раньше.

В битве за «национальные деньги»

Антикапитализм «правых», пусть и непоследовательный, полнее всего проявился в той политической кампании, который они развернули против золотого монометаллизма. Эта система восторжествовала в России после валютной реформы либерально настроенного министра С. Ю. Витте. Именно он навязал России финансовую реформу, предусматривающую наличие золотого основания, которое должно было сдерживать рост денежной массы, чреватый обесцениванием денег. Планировалось, что «дорогая» золотая валюта будет ограничивать увеличение массы «дешевых» бумажных денег, якобы нуждающихся в мощном «металлическом» основании.

В критическом осмыслении нового порядка денежного обращения, как в фокусе, собрались все представления крайне правых о финансах.

Кампания по критике золотых денег была начата русскими национал-консерваторами еще в конце XIX в. и продолжалась вплоть до Февральского переворота. Советские историки уверяли, что она выражала классовые интересы помещиков-экспортеров (известно, что дворяне составляли кадровый костяк черносотенного движения), стремившихся к постоянной инфляции. Пользуясь ссудами кредитных учреждений, они задолжали огромные суммы денег ипотечным и частным банкам. «Расчеты по долгам, – утверждает в «Истории русской экономической мысли» исследователь В. В. Орешкин, – помещикам было выгодно производить в падающей валюте, т. е. в условиях инфляции, ибо номинальное выражение долга оставалось прежним, а реальное соотношение долговой суммы уменьшалось в соответствии со степенью обесценивания денег».

Однако вряд ли уместно сводить финансовые воззрения националистов только к данному аспекту. Гораздо правильнее попытаться увидеть связь между критикой золотого монометаллизма и насущными потребностями практически всех слоев традиционной России.

Гораздо более точная оценка критики золотого монометаллизма содержится в обстоятельной работе Михаила Антонова «Капитализму в России не бывать». Он сумел показать весь антинациональный характер «золотой реформы», указав на многие убедительные аргументы консерваторов. Однако Антонов больше внимания уделил внешнеэкономическому аспекту реформы. Он справедливо заметил: «Возникла сильнейшая зависимость хозяйственных оборотов в стране от иностранного капитала; для удержания в стране золота пришлось дополнительно привлекать иностранный капитал. Россия уподобилась протекающей бочке: сколько бы золота она ни покупала, деньги в ней не задерживались, а транзитом уходили на Запад… Система золотого монометаллизма обесценила материальные ценности и производительный труд, и иностранцы получили возможность скупать по дешевке хлеб, недвижимость, землю. Для поддержания вексельного курса Россия вынуждена была всемерно увеличивать экспорт хлеба, получая за него все меньше денег…. Резко возрос внешний долг России, страна неуклонно шла к банкротству. Россия лишилась возможности брать внешние займы на российскую серебряную валют, они представлялись только в валюте кредитора или в золоте по невыгодному для нашей страны курсу. И внешние займы уже не притекали в Россию, как прежде, а оставались за рубежом для покрытия затрат…»