Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей - Луи Жаколио

— Пошел!.. Ты мне просто противен, да и сам я себе противен не меньше, — проговорил капитан печальным голосом. — Два таких бандита, как мы, не могут объясняться между собой как люди… Я, было, и забыл об этом…

Красноглазый был смущен и молчал. Ингольф сидел, низко опустив на грудь голову, и тоже молчал. Наконец он как бы сжалился над Надодом и сказал:

— Раз тебе хочется узнать все поскорее, так знай, что, когда сыновья герцога Норландского пригласили меня в гости, я хотел было отказаться, но в это время вахта заметила на горизонте английскую эскадру. Выйти в море нам нельзя было, поэтому я решил укрыться дня на три или четыре в фиорде… Но уж не знаю, почему — эти ли молодцы, усомнившись в нас, пригласили эскадру или англичане сами нас выследили, но только семь военных кораблей явились в фиорд и стали у входа. Их остановила лишь протянутая вовремя заграждающая цепь. Взбешенный герцог Норландский потребовал, чтобы англичане ушли из фиорда, грозя в противном случае принудить их к тому силой, и завтра у нас будет битва, так как я, разумеется, не мог предоставить розольфцам справляться с англичанами одними своими силами, которых слишком мало, и предложил свою помощь. Разумеется, я должен же был отплатить гостеприимным хозяевам замка за их любезность и за то, что им придется сражаться из-за меня. Когда же англичане уйдут, тогда я снова буду продолжать экспедицию, так как я дал тебе слово, от которого не отступлю.

Надод был изумлен.

Итак, Ингольф все еще не знал, что герцог Норландский и Харальд Бьёрн — одно и то же лицо! Итак, Ингольф не отказывался от экспедиции и твердо помнил данное слово!.. Что же касается англичан, то Надод рассчитывал их удалить, дав им знать, что перед ними не пират, а действительно капитан шведского флота, на что даже есть патент.

Надежда вернулась к Надоду, и он решился взять быка за рога.

— Спасибо за ваше сообщение, дорогой капитан, — начал он мягким голосом, — и простите меня еще раз за безобразное мое поведение, виной которому мой вспыльчивый характер. Я так раскаиваюсь, так сожалею… А теперь позвольте мне указать вам средство отделаться от англичан без битвы. Выслушайте меня внимательно. То, что я собираюсь вам сказать, имеет огромное значение.

— Я готов тебя слушать, — улыбаясь, отвечал Ингольф, — но все-таки замечу, что ведь ты не обошелся без предисловия, а сам же только что на меня рассердился за это.

— Я не стану тебя долго томить, не беспокойся. Ты сейчас мне сам сказал, что не способен изменить данному слову, и я желаю услышать от тебя еще раз это же самое.

— Другому я знал бы, что на это ответить, но так как ты — негодяй, совершенно не понимающий подобных вещей, то я тебе повторяю, что слову своему я не изменю.

— Даже для того, чтобы спасти свою жизнь?

— Даже для спасения собственной жизни.

— Даже для спасения друга, родственника, благодетеля?

— Это еще куда ты гнешь?

— Отвечай!

— Странная настойчивость.

— Ты сам говоришь, что тебя ничто не заставит изменить своему слову.

— Разумеется, ничто. Доволен ты теперь?

— Так слушай же, капитан Ингольф. Те люди, которым я уже двадцать лет собираюсь жестоко отомстить, не кто иные, как владельцы замка Розольфсе, Бьёрны, имеющие титул герцогов Норландских.

Ингольф был поражен как громом. Несколько минут он стоял, безмолвный от ужаса.

— Герцог Норландский, — проговорил он наконец сдавленным голосом. — Герцог Норландский!.. Сыновья которого рисковали жизнью, чтобы нас спасти!

Затем он вдруг опять вспылил и вскричал с гневом:

— Этого не может быть! Таких гнусностей не бывает. Ведь ты же просто пошутил, да? Ну, Надод, не терзай меня, это нехорошо. Бывают мерзости, но все же не такие… Ты только подумай: отнять жизнь у тех, кто нам спас жизнь!.. Ведь это чудовищно!..

Но Красноглазый холодно молчал, Ингольф понял, что он не шутит, и продолжал просящим, ласковым голосом:

— Вот что, Надод: я умру от невыносимого презрения к самому себе, если совершу эту гнусную измену. Послушай, откажись от экспедиции.

— Нет, я не могу, — сухо отвечал негодяй. — Я двадцать лет только и ждал, только и дышал этой мечтой. Взгляни на меня, погляди на мое обезображенное лицо, на мой отвратительный, ужасный глаз… Ведь я — урод, на которого никто не может взглянуть без крайнего отвращения. И кому я всем этим обязан? Им, этим Бьёрнам.

— Но они нас спасли!

— А меня погубили.

— Олаф и Эдмунд невинны. Они тут ни при чем.

— Мои родители, умершие от горя, тоже были ни в чем не повинны. Пощадил ли их Харальд? Ты думаешь, моя главная цель — убить старого герцога? Вовсе нет: он и так уже стар, ему все равно жить недолго. Нет, я хочу уничтожить весь их проклятый род, я хочу, чтобы старый герцог ползал у моих ног, моля о пощаде для своих сыновей, и все-таки не получил бы ее… Я поклялся это сделать, а ты дал слово мне помогать.

— Относительно слова я тебе вот что скажу, Надод, — возразил Ингольф, цепляясь за любую соломинку, — если слово честное, то оно имеет силу только относительно честных целей.

— Жалкие отговорки! О честных целях может быть речь только между честными людьми, а не между пиратами. Впрочем, я вовсе не поступил с тобой изменнически. Речь с самого начала шла о нападении на замок Розольфсе, принадлежащий Бьёрнам. Этот замок перед нами. Идешь ты на него или нет? Говори. Я жду ответа.

— Прибытие англичан подняло на ноги всех вассалов замка. Разве ты не видишь, что мы будем побиты, если предпримем нападение?

— Не думал я, Ингольф, чтобы ты был до такой степени наивен. Ведь я же тебе сказал, что у меня есть средство удалить англичан, и средство верное. Добыча от нас не ускользнет. Когда все успокоится, когда вассалы уйдут восвояси и снова примутся за свои дела, мы в одну прекрасную ночь нападем на замок, сделаем свое дело — и уйдем в море. Надеюсь, что против этого ты уже ничего не можешь возразить?

Негодяй говорил с такой уверенностью потому, что чувствовал за собой победу, Ингольф сам попался в поставленную ловушку, повторив несколько раз слова о своем уважении к однажды данному обещанию. Возражать ему больше было нечего. В то же время он понимал, что продолжительное сопротивление может только повредить тем, кого он решился во что бы то ни стало спасти, употребив для этого какую-нибудь хитрость. Он рассчитывал победить противника ловкостью, как уже ему удалось победить его силой.

Допуская, что Надоду удастся заставить англичан удалиться без боя, Ингольф надеялся, что в следующие несколько дней у него появится какое-нибудь средство помешать осуществлению намерения Надода или, по крайней мере, спасти герцога Харальда и его сыновей. Но при этом нужно было действовать крайне осторожно, потому что злодей был подозрителен и изворотлив сам.