Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку - Егор Петрович Ковалевский

Попутный ветер нес быстро нашу маленькую флотилию по волнам Голубого Нила, на которых в первый раз развивался русский флаг. На другой день мы проехали Камлин, единственную фабрику в Судане. Здесь делают мыло, ром и сахар; нынче фабрика в плохом состоянии, потому что и прежний владелец ее, Ахмет-паша, и мастер, немец Бауэр, умерли, первый, как мы уже сказали, от яда, второй – от местной лихорадки. Этим обыкновенно оканчиваются здесь все предприятия: продолжать некому. Осталось от Бауэра несколько свиней, которые, несмотря на нетерпимость магометанского закона к этим бедным животным, живут себе и жиреют, потому что барбаринам ни до какого закона нет дела.

Реку Рагат нашли мы без воды.

В три с половиной дня доплыли мы до Уад-Медины, несмотря на то, что беспрестанно садились на мель. Уад-Медина – город; в нем тысячи четыре жителей, в том числе 1.200 солдат. Дня за четыре до нашего приезда, негры составили было заговор убить всех белых, то есть разноцветных, и удалиться в свои горы; но, несмотря на то, что в гарнизоне было до 1.000 черных и только 200 человек арабов, турок и пр., заговор не удался. Это уже не первая попытка к возмущению невольников, но до сих пор все их замыслы кончались несколькими побегами и убийствами. Когда подумаешь, однако, что из всей армии Судана, едва ли V5 часть египтян, турок и черкесов, и те мрут, как мухи, от действия климата, то невольно призадумываешься над унижением туземцев перед пришельцами, которое одинаково проявляется повсюду – в Индии, в Африке, в Америке…. Как будто состояние невольничества само собой убивает всю нравственную силу невольников.

Рано утром отправились мы из Уад-Медины (Уад-Модейна на картах). Отмели Нила покрыты дичью: журавли мириадами тянулись с юга на север, улетая от периодических дождей и летних жаров. Ночью нельзя было спать от шума и крика, если случалось приставать в том месте, где они избирали себе ночлег; на берегу, в кустарниках, множество пентад, что называется у нас цесарскими курицами; мясо их очень вкусно. Стада обезьян забавляли всех своими кривляньями и нелепыми скачками: они, кажется, дразнили нас. Здесь странный способ ловить обезьян: ставят под деревом большой жбан с пивом, прибавляя в него меда; обезьяны с жадностью кидаются на лакомство, пьянеют, дерутся, буйствуют и, наконец, полусонные, валятся с дерева наземь, где их берут руками. За пиастр, (шесть копеек серебром), дают обезьяну на выбор. Нельзя описать их изумления, досады, гнева, когда, потом, они просыпаются в неволе; но очень скоро делаются ручными.

Вечером того же дня проехали мы мимо Диндир (Дендер на картах), довольно значительной реки.

Между У ад-Мединой и Сенааром много львов. Года три тому, около деревни Сабиллы, они напали на маленький караван, состоявший из шести-семи ослов и пяти человек, и истерзали людей и ослов.

Опять на мель. Мы вышли на берег против деревни Саба-дулеб. Какая природа! Какая разительная противоположность с Египтом. Здесь все дичь; в Египте не увидишь дикой травки, здесь трава что камыш; правда, все поблекло и высохло, но это в ожидании периодических дождей. Дикие яблони, небек, sisifus spina christi, акации различных родов и tamarix у опушки до того покрыты лианами, диким виноградником и всякими ползущими растениями, что под ними сидишь, как под сводом; и действительно, тут живут люди без всякого другого крова; инде, разве, несколько пучков травы, скученных вместе, служат стеной с наветренной стороны. И какие люди и как живут! Между множеством обезьян, населяющих леса и толпящихся около этих жилищ, их не отличишь издали. Как хорошо здесь, особенно после пустынь Нубии и единообразной природы Египта, у которой все взяли, все вымучали, что могла она дать, как возьмут потом все у людей, где везде восстание природы на человека, на жалкого феллаха, который не знает против кого обороняться, – против натисков ли песка, против палящего солнца, или нападков мамура и приставов. Тут человека не теснят к Нилу ливийские или аравийские горы, ливийские или аравийские пески: ему везде жилье, места сколько хочешь; природа раскинулась широко, на русский лад; станет места и человеку, и диким зверям, и мириадам птиц, и всяким гадам, которые населяют эти леса, – еще самое меньшее пространство занимает человек. Какое разнообразие произрастений, какое необыкновенное обилие птиц, какие собрания привезем для кабинетов! Здесь мы видели новых колибри; попугаев множество.

Не все, впрочем, жители кочуют в лесах. Правительство заботится соединять берберинов в деревни, иначе их не найдешь для сбора податей, и, пожалуй, иные ускользнут от платежа. Действительно, в этой чаще ничто не предвещает жилища человека, и если наткнешься на него, то совершенно неожиданно.

У некоторых есть посевы табака, хлопчатника; но поливания не употребляют. Сакии за Куртумом попадаются редко, а к Сенаару совершенно исчезают. Их плачевный вой, их тяжелый ход не мучают вас более. Жители сеют во время периодических дождей и собирают после них. Остальное время ничего не делают.

Да, здесь дышишь легко, свободно. Полуденный жар не чувствуется так сильно в этой густой чаще. Мы пробыли под тенью яблонь, пока люди возились около барки; только змеи и скорпионы пугали иногда. Быстро наставшая ночь, близкий вой гиены и рев льва заставили нас воротиться на дагабию. Кстати, о гиене: мы видели здесь особый вид ее, довольно редкий, с белыми полосами через спину.

18 февраля (1 марта н. ст.) мы опять провозились на отмелях. К вечеру пристали было к берегу; вдруг, раздалось вблизи рычание льва; на голос его отозвался другой, наконец, третий, и все ближе и ближе, мелькала даже тень одного из них в темноте. Рейс хотел отчалить, но некоторые из наших были на берегу, и мы очень боялись за них; наконец, в противоположном краю, показались рядком бредущие по отмелям люди: это были наши. Они слышали рев львов также близко, как и мы, и решились обойти их водой, рискуя наткнуться дорогой на крокодилов: видимая опасность страшнее.

На другой день я оставил барку на мели и пешком дошел до Сенаара; было часа три пути.

Сенаар, как я уже заметил, основан предшественниками нынешних владетелей, фунтами; здесь имели местопребывание короли, и, по имени города, все обширное владение их называлось Сенаарским; туземцы, и нынче, называют пространство между Белым и Голубым Нилом – Сенаарским полуостровом, что по нашему мнению, гораздо правильнее. Название Восточного Судана, обнимающего и это пространство и Кордофан и часть других земель Мегемет-Али, так же как и Судана вообще, которое придают, на наших картах, почти всей