Лимонный хлеб с маком - Кристина Кампос

морщины, неподвижный лоб, приглаженные волосы с осветленными прядями, тощее тело, в котором теперь доминировали силиконовые груди под старым светло-коричневым кашемировым свитером с V-образным вырезом. Анна, взглянув на сестру, обратила внимание на привычные прямые черные волосы, стянутые назад в длинную косу, вокруг глаз появились новые морщинки, когда она слегка улыбнулась, и тут же – знакомые милые ямочки на щеках. По непонятной причине Марине стало стыдно и она почувствовала себя почти виноватой, когда увидела полные надежды глаза сестры. Как гласит любимая поговорка их бабушки, глаза – зеркало души, и она убедилась в том, что уже и так знала: Анна – добрая, хрупкая душа, не способная причинить зла или вреда, защитить себя, а тем более выступить в защиту других.

Все это пронеслось в голове за мгновение. Анна подошла к ней и обняла. Молча. А Марина словно приросла к земле, но потом медленно подняла руки к талии сестры и обвила ее. Без слов они обнимались десяток секунд.

– А вот и моя свояченица! Как твои дела?

Голос Армандо, как всегда громогласный, разъял сестер и, естественно, помешал им. Он подошел к Марине с распростертыми объятиями, приобнял и похлопал по спине, завершив звонким поцелуем в щеку… Будто ничего и не случилось. Марина улыбнулась, заметив, что ее зять раздался в габаритах, а его обычная копна волос теперь седеет. Он в безупречной белой рубашке с чуть потертой вышивкой лошади на груди, в темно-синих джинсах и кожаных туфлях фирмы «Мартинелли». Ее друг Зигфрид, немецкий медбрат и ярый поклонник автогонщика Шумахера, сказал бы, что Армандо – двойник спортивного директора автомобильных гонок «Формула-1» Флавио Бриаторе, уже сошедшего со сцены.

– Красива, как всегда. Время на тебя не влияет. Взгляни на цвет ее волос, – польстил Марине Армандо, обращаясь к жене. – Прошлое забыто, так ведь? Входи, добро пожаловать.

Анна молчала, следуя за мужем, когда он ввел их в гостиную. Одно это уже свидетельствовало о том, что, как и полагала Марина, в их браке ничего не изменилось.

– Пойду скажу девчушке, что ты приехала. Я в вашем распоряжении, – объявил Армандо, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Марина сняла куртку, и Анна водрузила ее на вешалку. Они сели на диван и, глядя друг на друга, не знали, с чего начать. Их молчание нарушила филиппинка, которая принесла поднос с моллюсками, оливками и водой в кувшине.

– Это Имельда.

– Привет, Имельда. Как дела? – Марина поздоровалась, привстав с дивана и одарив служанку двумя поцелуями. – А я – Марина, рада встрече.

Глаза Анны расширились от такого приветствия горничной. Ни одна из ее подружек по яхт-клубу Пальмы даже не подходила к Имельде, когда ее представляли, и тем более не целовала.

– Здравствуйте, сеньора. Я давно хотела с вами познакомиться, – призналась Имельда. – Желаете чего-нибудь выпить?

– Хватит и воды. Спасибо.

Имельда улыбнулась и деликатно оставила сестер наедине.

– Как дела?

– Хорошо, даже очень.

– А у тебя?

– Тоже.

И снова улыбки и неловкое молчание. Марина достала из рюкзака кулинарную книгу, которую купила для сестры в аэропорту Аддис-Абебы.

– Большое спасибо. Как красиво издано, – оценила Анна, полистав книгу. – Но должна признаться, я забросила кухню… Надеюсь, твой подарок поможет мне снова начать готовить. Ну а сегодня, – она с улыбкой взглянула на сестру, – я действительно приготовила кое-что особенное.

Они снова посмотрели в глаза друг другу. Анне хотелось подойти к сестре поближе, обнять и увести подальше отсюда, чтобы наверстать все упущенные годы. Или, еще лучше, выставить супруга из дома на несколько часов, отправить к свекрови вместе с дочерью, которая с каждым днем становится все менее управляемой, и остаться только с сестренкой. Вдвоем в тишине их родного дома. Ибо от разлуки больше потеряла Анна: ей не на что опереться в жизни. У нее нет и мужа, хотя она сосуществует с ним под одной крышей. Нет работы, поскольку она в ней никогда не нуждалась. Нет и настоящих подруг, вероятно, из-за полученного воспитания, приучившего ее никому не доверять, а только смотреть, слушать и помалкивать. Да, конечно, у нее есть дочь – невыносимый подросток.

– Как странно, – обронила Анна, избегая вдаваться в чувства, которые теснились сейчас у нее в голове.

– Что правда, то правда. А вы разузнали что-нибудь еще о булочнице? – спросила Марина.

– Нет, – Анна пожала плечами и покачала головой, – она нам не родственница. Как там ее звали?

– Мария-Долорес Моли, – подсказала Марина.

– Считаю, что Армандо удалось продать пекарню за хорошую сумму. Цена за квадратный метр получилась очень высокая, – сообщила она с полуулыбкой.

Анна медленно потерла руки, уставившись на них. Марина знала этот нервный жест своей сестры и ждала продолжения.

– Дела у нас идут не очень хорошо, – проговорила Анна, понизив голос и мельком взглянув на верхнюю часть лестницы. – Помнишь об инвестициях в недвижимость в Панаме?

Марина кивнула.

– Я не совсем понимаю, что произошло, но это оказалось аферой. – Анна помолчала, снова взглянув наверх, чтобы убедиться, что муж их не слышит. И, понизив голос: – Мы разорены.

В это время Анита спускалась по лестнице в своем черном спортивном костюме. С серьезным выражением лица она увесисто ставила ноги на каждую ступеньку; казалось, ей трудно ходить.

– Привет, Ана! – Марина встала ей навстречу.

Вопреки логике, Марине показалось невероятным, что плаксивый младенец, которого она оставила в возрасте двадцати дней, превратился в стоявшую сейчас перед ней крепкую девушку.

– Привет, – ответила та сухо и застенчиво, пряча глаза.

Анита подставила щеки для поцелуя, но сама тетю не поцеловала, и Марина это отметила. Однако все-таки чмокнула племянницу и ласково провела рукой по ее предплечьям.

Троица сидела в неловком молчании. Марина прочла провокационный принт на толстовке своей племянницы: фотография женщины в черной кожаной куртке, с вилкой в руке. Надпись по-английски гласила: «Жри богачей».

– Тебе нравится Патти Смит?[22] – спросила Марина, имея в виду портрет на толстовке.

– А разве ты знаешь, кто это? – удивилась племянница.

– Конечно, знаю. Разве твоя мать не говорила тебе, что я полжизни провела в Америке? Много лет назад я была на концерте этой певицы в нью-йоркском баре… Больше двадцати лет тому.

– Вот как? – воскликнула пораженная Анита, словно это была самая невероятная история, услышанная в доме, где музыка звучала только из телевизора.

Анита знала все песни и стихи, сочиненные старой американской рокершей, которую теперь именовали «Панк-бабушкой». А тетя подумала, что это достаточно говорит о ее племяннице. Ибо казалось странным, что Анита, в отличие от девяносто девяти процентов ее подруг из Сан-Каэтано, не двигалась в ритме