Пейзаж с видом на кладбище - Василий Вялый

– Побойся Бога, Он ведь накажет!

Однако вскоре люди стали замечать, что тетка Ефросинья разговаривает не только с покойниками, но и сама с собой, то есть, явно нарушилась здравомыслием. Ее перестали приглашать читать Псалтырь над усопшими. Если какую-либо семью постигало горе и кто-то в ней умирал, читака долго ходила возле забора, затем все-таки набиралась смелости и заходила в дом. Вывести ее хозяева не решались. Она садилась на стул в некотором удалении от гроба и с застывшей на лице улыбкой, глупой и неуместной, что-то тихо и невнятно бормотала. Но с наступлением темноты тетку Ефросинью всё же выпроваживали на улицу. Ежели в округе никто не умирал, то вела она себя вполне нормально – хозяйничала по дому, возилась в огороде, занималась с дочкой, которой уже шел шестнадцатый год. Но едва где-то поблизости человек уходил в мир иной, читака тут же преображалась: ее словно притягивала чужая смерть – она не отходила от покойника, пока его не предавали земле. Столь значительное влечение к умершим возымело свое действие на окружающих: тетку Ефросинью уже не считали нормальной и перед ней никто не отворял дверей. И однажды произошел тот страшный случай, который потряс весь город. Люди, шедшие на работу через кладбище, обнаружили разрытую кем-то могилу. Они подошли поближе и заглянули в ее мрачную глубину. В раскрытом гробу, в ногах у покойника сидела бывшая читака и разговаривала с мертвецом. Пальцы ее были изодраны в кровь – похоже, что могилу она разрывала руками. Крышка от гроба лежала недалеко в кустах; как тетка Ефросинья ее смогла выдернуть вместе с гвоздями, до сих пор остается загадкой. Тут же вызвали скорую психиатрическую помощь, и больше читаку никто в городе не видел. Людмиле на следующий день исполнилось семнадцать лет. Взрослая девушка. Через месяц Николай Белошапка должен возвратиться из армии.

Людмила толкнула кладбищенскую калитку. Она, пронзительно заскрипев, нехотя отворилась. В каморке у Квазиморды было темно: значит, сторож спит или, скорее всего, где-то бродит по погосту. Женщина, озираясь по сторонам, пошла вдоль забора, а возле засохшей липы повернула к центру кладбища. Несколько секунд, прислушиваясь к звукам, она стояла неподвижно, затем направилась к центру кладбища – там находилась могила Сашки Белого. «А вот и она». Засохшие венки зашелестели под руками. Людмила отодвинула один из них в сторону. Зажгла свечу и, достав из кармана бумажку, принялась читать текст.

Молитесь луне, когда она круглая.

Удача тогда будет тебе в изобилии.

Все, что ты ищешь, будет найдено

В море, на небе или на земле.

Вспомнив, что надо ходить вокруг могилы, женщина, спотыкаясь о корни деревьев, стала бродить около захоронения. Вдруг ей показалось, что на главной аллее, находящейся в нескольких метрах отсюда, под чьими-то шагами зашуршал гравий. Людмила остановилась и, прикрыв рукой свечку, снова прислушалась. «Может, Квазиморда»? Но звуков больше не было. Над освещаемым полной луной погостом нависла тревожная, звенящая тишина. Где-то недалеко заухал, захохотал филин. У Людмилы по коже «прошел мороз». Птица успокоилась и снова наступила тишина. Однако она была недолгой. Послышались новые звуки, но не резкие и гулкие, а, напротив, глухие и унылые. Вскоре женщина поняла: где-то далеко звонит колокол. Но почему ночью? Тут же ночное светило скрылось за небольшой тучей. Погребальный звон внезапно прекратился и сменился нестройным жалобным пением, скорее, воем. Очертания памятников и крестов исчезли и лишь темнота, тяжелая и гнетущая висела в пространстве пантеона. Вздохи прерывистого ветра переплетались и наслаивались друг на друга в полуночном мраке, рождая какой-то новый непонятный звук. Людмила была уверена, что это бесы хотят ее испугать и заставляют любыми путями отказаться от намерений. Она скоро перекрестилась и, как наказывала бабка Евдокия, проделала манипуляции до конца – закопала руками свечку и поспешно направилась к выходу. Рядом хрустнула сухая ветка. Женщина, вздрогнув, остановилась. «Неужели кто-то шастает в такое время по кладбищу? А может, это всего лишь кошки»? Невдалеке мелькнула чья-то тень, и заколыхались заросли бузины. Людмила успела заметить, что это был сторож-горбун. «Значит, всё-таки он меня увидел? – она вздохнула и, петля между могил, быстро побежала к выходу.

– Ты где, сука, шлялась? – Николай, пьяный и неимоверно злой, что ранее считалось решительно несовместимым, агрессивно подняв руки, надвигался на Людмилу.

– Так у подруги была, Коля. У Вальки, – она невольно шагнула назад. – Не спалось мне что-то. Потихоньку – чтобы тебя не разбудить – поднялась и пошла. Кофейка попили, да, видимо, заболтались. Как глянула на часы – а уже полпервого. Ну, я и бегом домой… – Людмила старалась придать голосу спокойное звучание. – А ты почему до сих пор не спишь?

Николай, немного успокоившись, опустил руки, но возмущенная интонация осталась.

– Что-то раньше ты к ней не особо бегала, – обиженный муж медленно опустился на стул. – А, может, хахаля себе завела? – плотник злобно сверкнул покрасневшими от бессонницы и водки глазами.

– Ты, что – спятил? Не веришь – позвони, – Людмила отчаянно рисковала. Но, увидев, что супруг махнул рукой, несколько осмелела. – Коля! Ну, кому я такая нужна? Старая, да злая.

Николай, застонав, опустил голову на стол. Неимоверно кружилась голова, чья-то жесткая холодная рука сдавила сердце. Тошнило. Плотник пил давно, но таких проявлений алкоголя, вернее, его последствий, никогда не ощущал. Невероятно, но, может быть, впервые за несколько лет ему не хотелось выпить.

– Тебе плохо, Коля? – Людмила подошла к мужу и положила ему руку на плечо. Николай резким движением туловища тут же ее сбросил. Он с трудом поднялся со стула и, пошатываясь, побрел к постели. Людмила попыталась ему помочь, но Николай прорычал:

– Отойди.

– Как знаешь, – она обиженно буркнула и, обогнав мужа, зашла в спальню. Ей вдруг стало страшно: а если бабка Евдокия что-то недосказала? Если муж всё-таки решит сейчас опохмелиться? Он же, как нарекла Овчарка, может умереть! – Людмила охнула и поднесла ладонь к губам: «Боже мой, что я наделала»?

Николай, словно древний старик, тяжело кряхтя, завалился на кровать. Он пытался заснуть, но перед глазами мельтешила отчаянная круговерть из оранжевых точек. Потом на этот яркий дождь стало надвигаться зловещее темное пятно. Испугавшись, плотник подскочил и сел на кровати. «Что это со мной происходит? Может, за шкафом стояла азербайджанская катанка и я ею отравился? А если это «белочка» начинается»? – Николай, пытаясь обнаружить в помещении знакомые предметы, затравленно озирался вокруг.

– Коля, что с тобой? – Людмила, осторожно взяв мужа за плечи, попыталась уложить его на подушку.

«Это еще кто? Жена, что ли? – плотник с ужасом вглядывался в лицо сидевшей рядом с ним женщины. – Да нет, вроде непохожа. А как она сюда попала?»

Лицо дружелюбно улыбнулось, но тут же вдруг исказилось, превратившись в немыслимо мерзкую, отталкивающую зеленоватую физиономию. Николай стремительно отпрянул в сторону и, закрывшись руками, в ужасе закричал.

– Коленька, успокойся! Это я – Людмила, твоя жена, – кошмарное существо протянуло к нему руку. Плотник дико взвизгнул и, размахнувшись, ударил кулаком по лицу эту жуткую женщину. Она зарычала, как подбитый зверь и свалилась на пол. Николай спрыгнул с кровати. Извергая проклятия, ногами принялся избивать незваную страшную пришелицу.

XV

Квазиморда после смерти матери никогда не доверял женщинам.

Разве что Оксане… Хотя какая она женщина? «Вот и эта, – сторож наблюдал за Людмилой, – какие-то странные вещи на кладбище по ночам творит. Колдует что ли? – горбун усмехнулся. – Думает, что это так просто. Почему именно женщины, в большинстве своем, предпочитают заниматься темными делами? – Квазиморда раздраженно подпнул комок земли. – Видимо, оттого, что глупые. И злые… Хотя была одна добрая». Он вдруг вспомнил, как его забирали из больницы в интернат.

– Зовут меня Надежда Ильинична, – несколько официально и даже строго представилась чуть полноватая женщина, когда машина – старенький УАЗик – тронулась с места. – Я завуч учреждения, куда мы сейчас направляемся. Интернат у нас хороший, – она говорила сухо и отрывисто, в упор разглядывая Славку и его одежду. – В прошлом году нас назвали лучшим среди коллективов ГОРОНО, и мы были награждены переходящим знаменем.

Машина резко затормозила на красный цвет светофора. Завуч отвлеклась, поправляя прическу.

– Осторожнее, Сергей Иванович, не дрова везете – повысила голос Надежда Ильинична. – Повернувшись к Славке, спросила: – А кто были твои родители, мальчик? – Чуть подумав, добавила: – Как, кстати, тебя зовут?

Он назвал свое имя и замолчал, не зная, что ей ответить на первый вопрос. «Кто были мои родители? Папой и мамой…» А что еще можно было добавить, он не знал. Кроме того, Славку немного смутило сообщение о красном знамени. Как ему к этому относиться, он тоже не знал.