Пейзаж с видом на кладбище - Василий Вялый

Однажды на улице я увидела своего возлюбленного. Он остановился и посмотрел на меня – вы не поверите – как на икону. Не как на женщину, предназначенную для любовных утех, а как на цветок. Как на мотылька, которым можно любоваться, но нельзя взять в руки. На глазах у юноши, как мне показалось, выступили слезы. Да и у меня в горле встал комок. Я медленно шла и боялась оглянуться, зная, что блондин стоит и провожает меня взглядом.

Я пришла домой сама не своя, села в кресло и стала смотреть телевизор, естественно, ничего в нем не замечая. Анатолий сразу определил, что со мной творится что-то неладное, и вызвал меня на откровенный разговор. Я ему сказала, что сомневаюсь в его любви. Нет, всё нормально, но нет мягких взглядов, нежности, простой, внепостельной ласки. Всего этого мне так не хватает…

Похоже, мой любовник успокоился. Он ответил, что схема жизни довольно проста – мужчина хочет женщину, а женщина должна родить от него ребенка. Выйти за рамки этой природной директивы – значит, разрушить сложившуюся в веках гармонию.

«А романтику, – Анатолий улыбнулся, притянул меня к себе и расстегнул молнию на моем платье, – оставь себе, глупышка» – Я сразу же умолкла и сжалась – нет ничего страшнее агрессивной мужской правоты.

Утром мой сожитель завтракал и спешил на работу. Я выглядывала в окно, иногда выходила на улицу в надежде увидеть или встретить моего возлюбленного. И что бы я ни делала: читала книгу, смотрела телевизор, разгадывала кроссворд – блондин мысленно всегда был рядом со мной. Я окружила его безмолвным обожанием, тихой самопожертвенной любовью, не смеющей ждать ответа.

Выходные дни, когда Анатолий оставался дома, были заранее испорчены. Он быстро решал какие-то дела, и мы шли обедать в кафе. Любовник заказывал мне бутылку красного вина, а себе графинчик коньяка. Анатолий нес какую-то чушь про свои бревна, которую я почти не слушала, но потом он распалялся новыми сексуальными фантазиями и спешно вел меня домой. Отключал телефон, звонок в прихожей, слегка задергивал шторы. Затем переодевал меня то в гимназистку, то в горничную и устраивал настоящую оргию, от которой некуда было скрыться. Дневной свет, льющийся сквозь опадающие шторы, давал достаточно света, чтобы я могла видеть его крупное, если не сказать, полное, волосатое тело. Он ходил по комнате совершенно нагой и, словно эксгибиционист, призывал меня рассматривать его внушительное мужское достоинство. Анатолий брал меня, как уличную шлюшку, как потаскуху, приговаривая неприличные слова и больно шлепая ладонью по моим ягодицам. От обиды, от злости, от безысходности в эти минуты я становилась неистовой любовницей, и вскоре мы оба достигали чудовищного оргазма. О, как я не любила выходные! Затем наступало неимоверное опустошение и зачастую меланхолия. Я уходила в спальню, принимала снотворное и, накрывшись с головой, уходила за пределы третьего измерения.

Прошло несколько лет. Анатолий постепенно старился, но никак не мог с этим примириться. Я заметила, что перед сном он пьет какие-то таблетки, очевидно, сексуальные стимуляторы, так как его энергия в этом смысле продолжала быть неуемной. Иногда по вечерам ожидание близости доводило меня едва ли не до отчаяния. – Ирина остановилась и повернулась ко мне.

– А у вас сигаретки не найдется?

Я достал сигареты, щелкнул зажигалкой. «Неизвестная» жадно вдохнула дым. Чувствовалось, что ворошение памяти дается ей нелегко, но, видимо, она твердо решила выговориться. В старинных лечебных трактатах сказано, что пока больной не расскажет о своих недугах десяти человекам, о выздоровлении не может быть и речи. В данном случае, думаю, достаточно было и одного слушателя. Ирина бросила окурок в урну и продолжила повествование:

– Стоило огромных усилий уговорить Анатолия, чтобы он разрешил мне устроиться на работу. Сожитель сам подыскал для меня фирму с чисто женским коллективом – в его сознании, видимо, уже бродили комплексы стареющего самца. Да, собственно, секса мне хватало с избытком. Лишена я была другого, о чем уже говорила ранее: теплых заботливых взглядов, нежного прикосновения мужских рук, ласковых, не обремененных эротическими интонациями, поцелуев. Скорее всего, чадолюбием Анатолий не страдал: он регулярно осведомлялся – нет ли у меня задержки.

Своего возлюбленного, который стал таким далеким и нереальным, я видела очень редко. Общались мы, как и раньше, посредством взглядов, красноречивых и многозначительных. Однако после встречи с блондином, мое настроение значительно улучшалось, я целый день думала о нем, а ночью… А ночью я, закрыв глаза, погружалась в постылую близость с нелюбимым – я уже точно это знала – человеком и мечтала, чтобы на его месте оказался мой возлюбленный.

Однажды вечером мы с Анатолием молча – нам по-прежнему не о чем было говорить – смотрели телевизор. Любовник мой поднялся, зашел в другую комнату и, открыв стол, зашуршал баночкой с таблетками. Я уже знала, что в среднем ящике стола у Анатолия хранится упаковка «Виагры». Через несколько минут он вернулся в спальню, подошел ко мне и довольно грубо взял рукой за грудь. Я вздохнула и добровольно сняла с себя халатик. Впереди меня ждал час мучений.

После разнузданной оргии я с удовольствием приняла душ, выпила две успокоительные таблетки и, отвернувшись к стенке, попыталась уснуть. Анатолий закряхтел и поднялся с кровати. Я невольно сморщилась. Тяжелой, шаркающей походкой пожилого человека он проследовал на кухню, шумно попил чаю и пошел в ванную. Шум струящейся воды несколько успокоил меня, и я стала проваливаться в розово-наркотический калейдоскоп сна. События дня сплетались в замысловатую гибкую косичку, которая извивалась вокруг моего тела, словно экзотическая яркая змея. Вдруг какой-то необычный шум заставил меня подскочить на кровати. Сквозь злобное шипение крана я услышала стоны. Стремглав я помчалась в ванную. Анатолий, неудобно изогнувшись, лежал на спине. Лицо его было темно-синим и неузнаваемо страшным. Я почему-то посмотрела на его детородный орган. Унылый и незначительный, он открыто заявлял о своей полной и окончательной капитуляции. Наш нелепый союз мая и сентября рушился на глазах. Мое сознание стремительно раздваивалось: с одной стороны неимоверное волнение и тревога о здоровье любовника заполняли разум, а с другой – неосознанный покой и даже, признаюсь, некое удовлетворение от происшедшего приятно щекотали душу. Концом печали может быть и радость, а бывает и наоборот. Однако через несколько минут я бросилась к телефону. Через четверть часа бригада скорой помощи была в нашей квартире. Но было уже поздно – Анатолий скончался. Обширный инфаркт. Я рассказала врачам, что муж – да, я его первый раз в жизни назвала мужем – практически каждый день принимал «Виагру» и, разумеется, с такой же регулярностью совершал адекватные препарату действия. На что доктор лишь развел руками и добавил: «Глупо в его возрасте». Да, подумала я. Глупо. И противно – эти слова давались Ирине с большим трудом. Голос ее дрожал, и она снова попросила сигарету. Закурив, немного успокоилась. Я молчал. Да, собственно, что я мог спросить или добавить? История хоть и была сложна в психологическом аспекте, но невероятно проста логически – для мало-мальски порядочного человека секс без любви является совершенно неприемлемым и разрушающим душу действием.. Даже разовые случайные интимные инъекции приносят определенный дискомфорт, а в данном случае, связь продолжалась несколько лет.

– Анатолий был детдомовский, и похороны организовали его сотрудники по фирме, – Ирина вздохнула и сокрушенно покачала головой. – Если бы не их помощь, я бы и не знала что делать. Вы представляете, что значит совершенно непрактичная девчонка из провинции? – Да, я представлял, что значит «девчонка из провинции» и понимающе кивнул.

Потом потянулись однообразно-тоскливые дни и ночи. У меня умер муж. Наверное, с этим у меня закончилась прежняя жизнь и должна была начаться новая. Но она не начиналась. Знакомые меня утешали: «Каждый день у тысячи женщин мужья умирают, ты крепись». Переубеждать я их не собиралась – скорее всего, умирают. Состояние щемящей жалости, прожив во мне несколько недель, постепенно уходило. Днем я работала, а по ночам не могла заснуть, у меня выработалась стойкая бессонница. Но чувство вины осталось – он умер, а я защитить его не смогла. Я смотрела на умирающего, наблюдая за увядающим его оружием, словно боясь, что он снова наполнится силой и вожделением. Смерть многое прощает и упрощает: а так уж ли плохо мне было? Сейчас я на этот вопрос ответить не готова. – Ирина остановилась и посмотрела на часы. – Ну, вот мы и пришли, – она кивнула на ближайшую девятиэтажку. – Здесь я живу. А знаете, что самое интересное в этой истории? На девятый день после смерти Анатолия я шла с кладбища и встретила, знаете кого? Правильно, моего возлюбленного. Он катил перед собой детскую коляску, а рядом с ним, под руку, шла очаровательная молодая женщина. Надо полагать, его жена. Блондин, как и раньше, жутко застеснялся, но успел одарить меня беглым восхищенным взглядом. Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Моя же дистанция оказалась еще короче – как я его в тот момент ненавидела! Для меня этот взгляд значил, пожалуй, больше чем вся моя совместная жизнь с Анатолием, – Ирина беспомощно развела руками. – Вот так я сейчас и живу. Ведь перемена статуса семейного положения – это перемена участи. Ни прошлого, ни настоящего, ни, наверное, будущего. Слишком многое поменялось в моей жизни за эти месяцы, – она попыталась улыбнуться, причем, улыбка больше походила на гримасу зубной боли. «Неизвестная» протянула мне руку. – Зачастую, наши поражения бывают полезнее наших побед. Извините за отнятое у вас время. До свидания, – Ирина скрылась в подъезде.