Батарейцы - Николай Петрович Варягов

хорошо. Принимай взвод. Люди там неплохие. Готовься к прорыву.

Удержанию Крыма немецко-фашистское командование придавало большое военно-политическое значение. Внушительные силы Советской Армии сковывались находившимися там войсками. Оккупация Крыма использовалась Германией для давления на Турцию и удержания в агрессивном блоке Румынии и Болгарии. Противник создал в Крыму развитую систему оборонительных сооружений. Перекопский перешеек перехватывался тремя оборонительными полосами. Перед передним краем устанавливались минные поля и проволочные заграждения.

Советские войска долго готовились к прорыву вражеской обороны. В начале апреля к переднему краю была подтянута артиллерия, танки. Тысячи орудий различных калибров нацелились на врага. Артиллерийская подготовка длилась четыре часа. Потом заработала авиация. Батареи полка уничтожали фашистские огневые точки прямой наводкой. Проиграли свою песню «катюши», и советские войска ринулись вперед. Вслед за стрелками двинулись и противотанкисты.

Оборона противника была прорвана. Однако дальнейшее продвижение замедлилось. На подступах к селу Ново-Михайловское фашисты остановили стрелковые батальоны. Населенный пункт обороняли танки, штурмовые орудия и большая группа пехоты. Пехотинцы залегли под перекрестным огнем. К месту боя подошли батареи полка. Они с ходу развернулись и вступили в огневую дуэль с гитлеровцами.

С прибытием подкрепления атаки возобновились. Ново-Михайловское было очищено от противника, путь на Джанкой — открыт.

В середине апреля полк вышел на подступы к Севастополю, где получил новую боевую задачу.

НА ЗАПАД

Под мерный перестук колес в теплушке обсуждают бойцы фронтовые события, радуются последним сводкам Совинформбюро. На импровизированном столе — школьная карта с извилистой линией советско-германского фронта. Ежедневно на ней отмечается продвижение наших войск.

— Братцы! — басит старший сержант Ищенко. — На очереди Севастополь! Вот это здорово, ребята!

Иван Ищенко, невысокого роста, кряжистый, с круглым добродушным лицом, показывает на карте продвижение войск 4-го Украинского фронта.

— Так-то оно так, — задумчиво роняет комсорг взвода Петр Бурик и добродушно, во все свое широкоскулое лицо улыбается. — Жаль, что пока черепашьим шагом тянемся. Так недолго и к шапошному разбору угодить.

— Хватит дел и нам, — оборачивается Васнецов к Бурику. — Гитлеровцев предстоит выгнать с территории нашей страны, Европу освободить. Не оставлять же ее фашистам, да и коричневую чуму уничтожить в собственном логове.

Ребята с интересом смотрят на Васнецова. Ожидают продолжения разговора. До этого во взводе еще не заходила речь об освободительной миссии Советской Армии. Свои дела нужно было решить, отвести беду от родного дома. Теперь успехи на фронтах позволили заглянуть и вперед. Поэтому, наверное, и появилась у Васнецова эта мысль.

— Да, да, готовьтесь, хлопцы, освобождать другие народы.

Бойцы улыбаются, довольны. Расчет с врагом далеко еще не окончен. Слишком много бед принесли фашисты советской Родине. Все содеянное ими требует отмщения.

Эшелон подолгу стоит на станциях и полустанках. Пропускает составы с фронта и на фронт.

Двери теплушки распахнуты настежь. Веет мягким ветерком. По обочине железнодорожной колеи мелькают столбы, фруктовые деревья. Из соседнего вагона доносятся переборы гармоники, кто-то сочным голосом напевает:

Не на восток — на запад мы идем!..

— Давайте-ка, братцы, плясовую! — слышится голос старшего лейтенанта Марка Спитковского.

Гармонист рванул русский перепляс. Зазвенела дробь каблуков. Не иначе, Спитковский пошел.

— И-и-их! — разнесся возглас Марка. — Шире круг, хлопцы!

Напев гармоники тонет в топотке, припевках сильных молодых голосов огневиков первой батареи:

Гитлер Геббельсу сказал:

«Позабудем про Урал.

Нам бы головы спасти.

Только б ноги унести!»

Тут же послышался голос санинструктора Ани Ладченко:

Скоро, скоро мы приедем,

Ждите нас в родных краях,

Распахните, мамы, двери

Отличившимся в боях!

— Анка пошла, — тепло обронил сержант Панов. — Даст сейчас дрозда!

Что спеть, что сплясать — нет равной Ане в полку. Да и за словом она в карман не полезет. Аннушка не раз повергала в уныние острословов, любителей пустить девчатам пыль в глаза. «Так отбреет, что хоть сквозь землю провались», — сокрушались местные сердцееды. С ней было интересно, суровая жизнь становилась радостнее и разнообразнее.

— Вот черти! — вырывается у Васнецова. — Разошлись-то как! Ненароком еще и вагон развалят.

— Нет, товарищ лейтенант, не развалят, — улыбается в ответ разведчик Зебров. — Зато от всей души дробят ребята.

В ноздри бьет пьянящей аромат весенних цветов. На душе радостно. Изнутри, от самого сердца, просится песня. «А мы что, хуже? Да нисколько!» — думает Васнецов. Как бы в ответ на его мысли кто-то из бойцов запевает «Землянку», ее тут же подхватывает весь взвод. Поют вдохновенно, прочувствованно.

На остановке к ним перескочил Спитковский. Марк возбужден, еще живет бешеным ритмом пляски. Поправив выбившиеся из-под пилотки пряди черных волос, интересуется:

— Как, гуси-лебеди, живете-можете? Веселитесь?!

— Как все, — протянул ему руку Васнецов. — Не хуже других.

Комсорг тепло ответил на рукопожатие, окинул улыбчивым взглядом продолжающих песню ребят.

— Может, сесть предложите? Притомился у соседей.

— Понятно, — улыбается Петр Бурик, придвигая Спитковскому чурбачок. — Плясать у них, а у нас отдыхать.

— Не совсем так. Дело у меня к вам, полковые глаза и уши. — И чуть помедлив: — Скоро выйдет третий Государственный заем, Мы на бюро вопрос обсудили. Решили, что комсомольцы первыми в полку должны проявить инициативу в заеме государству личных сбережений. Члены полкового комсомольского бюро подписываются не менее как на три месячных денежного содержания. Думаю, вы нас поддержите.

— Конечно, — встает Бурик. — Деньги пойдут на разгром врага. Какой может быть разговор. Так, ребята?

— Верно, правильно! — разносятся голоса. — Не подведем! Мы — за!

— Иначе и не думал, товарищу. Доложу заместителю командира полка по политической части: комсомольцы взвода управления единодушно поддержали мнение полкового комсомольского бюро. — Спитковский оборачивается к Васнецову: — Николай, слышал, у вас гитара есть. И настроена, говорят?

— Все есть, и притом в самом лучшем виде, товарищ комсомольский вожак. Ребята, где наш инструмент?

Почти тут же из дальнего угла теплушки с гитарой в руках появляется сержант Фадеев. Спитковский берет в руки инструмент, трогает струны и говорит:

— Тогда песню, друзья! Без песни на фронте, как сказал поэт, нет полной жизни!

Под переборы гитары ребята запели о Родине, ее необъятных просторах. Вдохновенно, с молодым задором выводили куплеты о красоте русской природы и с тоской — что оторваны от любимого дела. Раздольный, широкий напев вырывался из дверей теплушки и замирал в грохоте вагонных колес.

В пути следования проводили собрания, читали газеты, слушали радио. Время летело незаметно. Позади остались Мелитополь, Запорожье, Харьков, Курск, Орел, Москва, Смоленск… За окном тянулись знаменитые белорусские леса. По сторонам железнодорожного полотна деревья вырублены. У мостов, переездов, на разъездах — разрушенные доты, дзоты, площадки для стрельбы из пулеметов, траншеи с