«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов - Борис Корнилов

<1934>

Сказание о герое гражданской войны товарище Громобое

Про того Громобоя[63] напастипроисходит легенда сияот лишения жизни и властигосударя России всея.

Как зазвякали звезды на шпорах,Громобой вылетает, высок, —возле-около пыхает порохи пропитанный кровью песок.

Возгласите хвалу Громобою,что прекрасен донельзя собой, —сорок армий ведет за собою,состоя во главе, Громобой.

И упала от края до краяэта сила, как ливень камней,угнетатели, прочь удирая,засекают кубанских коней.

И графья,и князья,и бароны,и паны — до урядника вплоть,и терзают орлы и вороныих убитую мягкую плоть.

Поразбросаны всюду, как рюхи,насекомые скачут по лбам,и тогда победителю в рукителеграммы идут по столбам.

Громобой по печатному дока,содержанье имеет в мозгу —что в течениекраткого срокасамолично явиться в Москву…

Приказание буквой любоюполучается, в сердце звеня,и подводят коня Громобою —Громобой не желает коня.

А моторы, качаясь и воя,поднимаются прямо до звезд —самолет до Москвы Громобояво мгновение ока довез.

Облака проплывают, как сало,он рукой ощущает звезду,и в Москве Громобой у вокзалавылезает на полном ходу.

Возгласите хвалу Громобою,что прекрасен донельзя собой,он и нас поведет за собою,состоя во главе, Громобой.

<1934>

Эдуарду Багрицкому[64]

Так жили поэты.

Охотник, поэт, рыбовод…[66]

А дым растекался по крышам,И гнилью гусиных болотС тобою мы сызнова дышим.

Ночного привала уютИ песня тебе не на диво…В одесской пивной подают[67]С горохом багровое пиво,

И пена кипит на губе,И между своими деламиВ пивную приходят к тебеИ Тиль Уленшпигель и Ламме[68].

В подвале сыром и глухом,Где слушают скрипку дрянную,Один закричал петухом,Другой заказал отбивную,

А третий — большой и седой —Сказал:— Погодите с едой,Не мясом единственным сытыМы с вами, друзья одесситы,На вас напоследок взгляну.Я завтра иду на войнуС бандитами, с батькой Махною…[69]

Я, может, уже не споюАх, Черному, злому, ах, морю[70]Веселую песню мою…

Один огорчился простакИ вытер ненужные слезы…Другой улыбнулся:— Коль так,Багрицкий, да здравствуют гёзы[71]! —А третий, ремнями звеня,Уходит, седея, как соболь,И на ночь копыто коняОн щепочкой чистит особой.

Ложись на тачанку.И всяЧетверка коней вороная,

Тачанку по ветру неся,Копытами пыль подминая,Несет партизана во тьму,Храпя и вздыхая сердито,И чудится ночью емуРасстрел Опанаса-бандита…[72]Охотник, поэт, рыбовод…А дым растекался по крышам,И гнилью гусиных болотС тобою мы сызнова дышим.

И молодость — горькой и злойКидается, бьется по жилам,По Черному морю и в бой —Чем радовался и жил он.

Ты песни такой не отдашь,Товарищ прекрасной породы.Приходят к нему на этажМеханики и рыбоводы,

Поэты идут гуртомК большому, седому, как замять,Садятся кругом — потомПриходят стихи на память.

Хозяин сидит у стены,Вдыхая дымок от астмы[73],Как некогда дым войны,Тяжелый, густой, опасный.

Аквариумы во мглу[74]Текут зеленым окружьем,Двустволки стоят в углу —Центрального боя ружья.

Серебряная ножнаКавалерийской сабли,И тут же начнет меж насЕго подмосковный зяблик[75].

И осени дальней цвесть,И рыбам плескаться дружно,И все в этой комнате есть,Что только поэтам нужно.

Охотник, поэт, рыбовод,Венками себя украся,В гробу по Москве плывет,Как по морю на баркасе.

И зяблик летит у плечаЗа мертвым поэтом в погоне.И сзади идут фырчаКавалерийские кони[76].

И Ламме — толстяк и простак —Стирает последние слезы,Свистит Уленшпигель: коль так,Багрицкий, да здравствуют гёзы…И снова, не помнящий зла,Рассвет поднимается ярок,У моего столаДвустволка — его подарок[77].

Разрезали воду ужиОзер полноводных и синих.

И я приготовил пыжиИ мелкую дробь — бекасинник, —Вставай же скорее,ВставайИ руку на жизнь подавай.

2 марта 1934