Ларк-Райз - Флора Джейн Томпсон

этого лорда Джорджа! – говорили они, забирая свои деньги, ибо не могли поверить, что столь могущественный и щедрый человек – всего лишь «мистер»[13]. – Да благословит Господь вас, мисс!

И дарили цветы и яблоки из своего сада девушке, которая всего лишь выдала им деньги.

VI. Осажденное поколение

Как-то раз в детстве Ларк-Райз показался Лоре крепостью. Ненастным, серым мартовским днем она возвращалась из школы одна и, ненадолго отвлекшись от борьбы с ветром, была поражена, точно впервые увидела Горку с ее суровыми стенами и черепичными крышам, мечущимися грачами и проносящимися над головой облаками, валящим из труб дымом и развевающимся на ветру бельем.

– Это же крепость! Крепость! – воскликнула она и пошла дальше, напевая своим тихим немелодичным голоском тогдашний гимн Армии спасения: «Крепость, держись, я иду».

Сходство Ларк-Райза с крепостью было куда полнее, чем в Лорином детском восприятии. Деревня действительно находилась на осадном положении, и главным ее врагом являлась Нужда. Однако, как всякие граждане во время долгой, но не слишком настойчивой осады, ее обитатели привыкли к тяжелым условиям жизни и были способны довольствоваться любой мимолетной радостью, а порой даже смеялись над своими обстоятельствами.

Переход из домов пожилых людей в дома осажденного поколения открывает очередную главу деревенской истории. Все безделушки и непритязательные излишества, характерные для прежнего образа жизни, уже исчезли. Это были жилища бедняков, богатых только детьми, сильными, здоровыми детьми, которые через несколько лет будут готовы начать работать и дадут приток хорошей, здоровой крови для обновления городского населения; но пока их родители должны были прикладывать все усилия, чтобы накормить и одеть своих чад.

В их домах добротная, прочная, сделанная вручную мебель предков уступила место дешевым и уродливым изделиям раннего машинного века. Деревянный стол с ребристой столешницей, вытертой от непрестанного скобления, четыре-пять «виндзорских» стульев со вздувшимся и облупившимся лаком, столик для семейных снимков и безделушек, а также табуреты у камина и кровати на втором этаже и составляли коллекцию, которую ее владельцы называли «наша обстановка».

Если у отца и было собственное кресло, в котором он мог отдохнуть после дневных трудов, то оно представляло собой всего лишь увеличенную копию жесткого «виндзорского» стула с приделанными к нему деревянными подлокотниками.

Часы, если таковые имелись, были дешевым иностранным изделием, стоявшим на каминной полке; и редко можно было надеяться, что они будут показывать точное время хотя бы двенадцать часов подряд. Те женщины, у которых не было в доме каминных часов, утром вставали по карманным часам мужа. Затем он уносил часы на работу, что, должно быть, доставляло большинству жен большое неудобство, но являлось прекрасным предлогом для сплетниц, которые, если хотелось поболтать, всегда могли постучаться к соседке, чтобы узнать, который час.

Немногочисленная глиняная посуда была недостаточно хороша, чтобы выставлять ее напоказ, и между приемами пищи ее уносили в кладовую. Оловянная утварь и блюда, украшавшие поставцы, исчезли. Их еще можно было в изобилии отыскать в садах и свинарниках. Иногда бродячий лудильщик высматривал какой-нибудь оловянный предмет и выпрашивал его или покупал за несколько медяков, чтобы переплавить и использовать в своем ремесле. Бывало, случайный гость, очутившийся в коттедже, приобретал за шесть пенсов набор латунных ручек ручной работы от бабушкиного комода, угловой шкафчик или слегка расшатанный стол-сороконожку за полкроны. Либо старомодные предметы мебели выставляли на улицу, где они портились от сырости и непогоды, ибо новое поколение не ценило подобные вещи; оно предпочитало изделия своего времени, и постепенно деревня лишалась старинных реликвий.

Женщины любили украшать каминные полки и столики аляповатыми стеклянными вазами, керамическими фигурками животных, шкатулками из ракушек и плюшевыми рамками для фотографий. Больше всего ценились белые фарфоровые кружки с золотыми надписями: «Подарок послушному ребенку» либо «Сувенир из Брайтона» или с еще какого-нибудь морского курорта. Те, у кого дочери находились в услужении и имели возможность присылать подарки, собирали целые коллекции подобных кружек, вешавшихся за ручку на край каминной полки и служивших предметом большой гордости владелиц и зависти соседок.

Хозяева, сумевшие изыскать для этого средства, оклеивали стены дома обоями с крупными пестрыми цветочными узорами. Остальные обходились побелкой или газетами. В каждом коттедже на стене у камина висел окорок или окорока, а рядом красовалось несколько картинок, в основном цветных, которые бакалейщики раздавали в качестве календарей, а дома вставляли в рамки. Картинкам полагалось быть парными, излюбленными сюжетами были встреча и расставание влюбленных, невеста в свадебном платье и вдова у свежевырытой могилы, дети, просящие милостыню в метель, и ребятишки, играющие со щенками или котятами в детской.

Однако даже с помощью столь непритязательных материалов некоторые женщины ухитрялись создать из комнаты, служившей и кухней, и гостиной, и детской, и прачечной, уютную и красивую гостиную. Тщательно побеленный камин, самодельный тряпичный коврик яркой расцветки и несколько гераней на подоконнике ничего не стоили, зато совершенно преображали внешний вид. Кое-кто относился к этим украшательствам с презрением. Что толку корпеть над ковриком, который все равно испортят дети, когда брошенная на пол старая мешковина ничуть не хуже, замечали они. Что касается комнатных цветов, то вся эта грязь и неряшество ни к чему. Но даже эти женщины являлись сторонницами ежедневной уборки дома, поскольку этого требовало от них общественное мнение. В деревне насчитывалось много убогих, неуютных коттеджей, но по-настоящему грязных среди них не было.

Каждое утро, как только мужчины уходили на работу, старшие дети – в школу, а младшие – играть на улицу, хозяйка купала и укладывала в колыбельку младенца, после чего выносила за порог коврики и циновки и выбивала их о стену, потом «отдраивала» очаг, оттирала щеткой стол и пол. В сырую погоду перед уборкой каменный пол зачастую приходилось скоблить лезвием старого ножа, чтобы отскрести въевшуюся грязь; ибо, хотя у каждого порога был приделан скребок для обуви, частицы засохшей глины все равно прилипали к подошвам и носкам и попадали внутрь.

Чтобы не таскать в дом грязь в течение дня, женщины, направляясь к колодцу или в свинарник, надевали поверх обуви башмаки-паттены. Последние состояли из железного кольца в основании, приподнятой над ним примерно на два дюйма деревянной подошвы и кожаного верха. Паттены громко цокали по камням и шлепали по слякоти. Если вы, чтобы уберечь обувь от грязи, надевали паттены, то уже не могли сохранить свои передвижения в тайне.

Пара паттенов стоила всего десять пенсов, а служила годами. Но паттены были обречены. Их уже не надевали жены и дочери священников и фермеров, чтобы дойти от маслодельни до птичника, и не приобретали