Бонд, мисс Бонд! - Елена Логунова

– Естественно.

– Мастер слова, – похвалила она.

– А что не так? – напрягся мастер.

– Да нет, шикарный опус. – Она переместилась к ближайшему дивану, не отрывая взгляда от бумаг, опустилась на красную кожу и начала читать сначала, на этот раз вслух: – «Мы, нижеподписавшиеся, договорились о нижеследующем: Согласно пункту один-один Приложения номер один к Договору номер один от такого-то числа сего года, Андрей Павлович Громов, именуемый далее Заказчиком, выплачивает Ольге Павловне Романчиковой, именуемой далее Исполнителем, за выполненную работу вознаграждение по следующему расчету: один календарный день – три тысячи рублей».

Тут Ольга Павловна Романчикова подняла голову, посмотрела на Андрея Павловича Громова и заметила:

– Это намного больше, чем мне платят в школе.

– Я не жадный, – буркнул Громов.

– И этим выгодно отличаетесь от Министерства образования, – кивнула Оля, возвращаясь к тексту. – Читаем дальше: «Оплата производится путем перевода Заказчиком суммы вознаграждения на расчетный счет Исполнителя пятнадцатого числа каждого месяца».

– И я дам вам аванс, – перебил ее Громов.

– «Вот спасибо, хорошо, положите на комод», – скороговоркой процитировала Оля совсем другой источник.

Громов криво усмехнулся.

– Так, дальше: «Настоящее Соглашение составлено в двух экземплярах, каждый из которых имеет одинаковую юридическую силу…» Что ж, с этим все понятно. – Она перевернула страницу, сделала паузу и недоверчиво спросила: – Вы нанимаете меня… «для исполнения роли в приватном любительском спектакле»?!

– А как, по-вашему, можно определить эту деликатную работу? – Громов потер лоб.

Раньше ему никогда не казалось, что переговоры и подписание контракта – такое трудное дело.

– М-да. «В присутствии несовершеннолетнего Дмитрия Андреевича Латышева…» У Димки не ваша фамилия?

– Нет. – Громов скрипнул зубами.

– Ага. Итак, «в присутствии несовершеннолетнего Дмитрия Андреевича Латышева, а также в ситуациях, о которых ему может стать известно, Исполнитель обязуется придерживаться роли, суть которой Сторонами оговорена, согласована и разглашению не подлежит». – Она снова остановилась. – Это не слишком ли расплывчатая формулировка?

– О!

Оля отметила, что Громов украл у нее реплику.

– Хорошо, конкретизируем этот пункт. Давайте так и напишем: в роли матери, – буркнул он.

– В роли матери несовершеннолетнего Дмитрия Андреевича Латышева, – кивнула Ольга Павловна, подпавшая под обаяние канцелярского стиля. – И я бы еще добавила отдельным пунктом: «Роль матери несовершеннолетнего Дмитрия Андреевича Латышева не совпадает с ролью жены совершеннолетнего Андрея Павловича Громова, каковую роль Исполнитель на себя не берет ни при каких условиях»!

– «За исключением обоюдного желания Сторон, если таковое, паче чаяния, возникнет»?

– О! – Ольга Павловна смутилась. – С чего это оно вдруг возникнет? Это маловероятно.

– Крайне маловероятно, – согласился Андрей Павлович. – Но надо предусмотреть все нюансы. Контракт – это документ.

– Ну, если только документ…

– Давайте его сюда. – Громов шагнул к дивану, забрал у нее бумаги и поспешно отступил с ними к камину. – Я внесу необходимую правку, и завтра мы это подпишем.

– Прекрасно. – Оля встала.

Она вовсе не думала, что все происходящее прекрасно или хотя бы хорошо, но Громов дал ей отсрочку до завтра, и она могла еще немного подумать.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – черкая в бумажке, отозвался Громов.

Оля уже потянула на себя дубовую дверь, когда Андрей серьезным голосом сказал:

– Знаете, мне очень нужны ваши…

– Что? – перебила она, обернувшись.

«Понимание, терпение, великодушие, – выдал свою версию внутренний голос. – А может, даже нежность и любовь?»

Оля почувствовала, что ее сердце замерло.

– Паспортные данные и реквизиты банковского счета, – договорил бездушный Заказчик, и остановившееся было сердце глупого Исполнителя заработало в прежнем режиме.

Ничто не изменилось. Она по-прежнему одинокая немолодая училка, которая никому, никому не нужна!

Разве что маме с папой. И немного – брату. И совсем чуть-чуть – своим шестиклашкам…

И еще одному маленькому мальчику – несовершеннолетнему Дмитрию Андреевичу.

– Я предоставлю вам необходимую информацию в ближайшее время, – холодно сказала она и, хлопнув дверью, оставила удивленного Громова в одиночестве.

Мертвое тело в кустах у дорожки обнаружил сорокалетний «мамин сын», принужденный в полночный час вынести мусор. По авторитетному мнению его матушки, до утра этот мусор подождать не мог.

Послушный сын возражать деспотичной родительнице не стал и в результате схлопотал неприятности в полном ассортименте. Сначала он едва не помер с перепугу, споткнувшись о хладный труп, а потом весь извелся, объясняясь с полицией. Если бы не матушка с ее внезапными порывами, и мусор, и труп расчудесно полежали бы на своих местах до утра!

Сорокалетний «мамин сын» впервые всерьез пожалел о том, что он – такой бесхребетный подкаблучник.

– А чего ты хочешь? Бесконтрольной свободы ты хочешь? С девками якшаться, в кабаках пьянствовать и на дискотеках дрыгаться? – возмутилась авторитетная мама, чутким ухом диктатора уловив слабый ропот угнетенного отпрыска. – Так сам убедился, до чего доводит вольность нравов! Видал, как девка-то кончила?

Девка, к моменту встречи с «маминым сыном» превратившаяся в бездыханное тело, кончила плохо. Вернее, это ее кто-то безжалостно прикончил, прямо сквозь модную короткую шубку засадив под левую лопатку ржавое шило.

Происхождение орудия убийства сыскари определили быстро. Это самое шило уже сто лет лежало на подоконнике в подъезде, с его помощью все новые поколения жильцов открывали окно, с рамы которого давно пропала ручка. Бесхозное шило прошло через множество рук, и вполне вероятное намерение сыскарей снять с орудия убийства отпечатки пальцев повергло в волнение всех любителей свежего воздуха. Тут сорокалетнему подкаблучнику повезло: мама еще в раннем детстве строго-настрого наказала ему «не трогать эту каку», он и не трогал. Так что оснований обвинять его в убийстве этой девки вовсе не было.

Бабушки и тетушки, обсудившие ночное ЧП на утренней конференции в соседней булочной, пришли к выводу, что девка была непутевая, через то и пострадала. Нечего было шататься ночью у вокзала!

– Небось на заработки ходила, проститутка, – предположила авторитетная мама.

Заработки у предполагаемой жрицы любви, очевидно, были отличные. Даже мало искушенные в моде участницы конференции в булочной оценили как «страшно дорогие» ее норковую шубку и усеянные блестящими камешками ботфорты. В сумочке бывшей красавицы, правда, вовсе не было кошелька, но именно это укрепило и бабушек, и сыщиков в мысли, что девицу ограбили.

Поутру жильцы многоквартирного дома с возмущением наблюдали, как полиция разворачивает прибывшую по обычному делу мусороуборочную машину. Доступ к контейнерам преградили для всех, в баках долго и тщательно, как бомж со стажем, копался эксперт.

Наконец было обнаружено шикарное портмоне. Денег в нем не было, даже мелочи, зато сохранились пластиковые карточки с выдавленным на них именем владелицы.

Бабушкам и тетушкам его, конечно, не сказали, а вот начальству сообщили.

– Ох, ни… себе! – непечатно отреагировало начальство.

И сыскарям стало очень, очень жарко.

Укладываясь спать, Оля прошептала в подушку:

– На новом месте приснись, жених, невесте! – и тут же устыдилась собственной глупости.

Совершенно дурацкая привычка, еще с детства, но она ведь уже давно не девочка! Пора быть умнее и не идти на поводу у бабушкиных суеверий.

Наказанием за глупость стала затяжная бессонница.

Растревоженная мыслями о женихе, невеста вздыхала, мяла подушку и ворочалась с боку на бок до тех пор, пока ее внутренний голос не прорычал с прямым намеком на ситуацию: «Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мяса поевши!»

– О! – Оля села в постели.

Точно, проблема была не в Ивашке или ином каком женихе. Причиной Олиного бессонного катания и валяния был обыкновенный голод!

Она нашла на тумбочке свою сумку и здоровой рукой торопливо обшарила все ее закоулки в поисках какой-нибудь завалящей конфетки. Увы! Разнообразного мелкого хлама в сумке было полным-полно, но конфеток – ни одной, вообще никаких съестных припасов, если не считать жевательной резинки.

В слабой надежде обмануть бунтующий желудок Оля закинула в рот мятную подушечку и прислушалась.

Желудок пробурчал что-то вроде: «Ищи дурака!»

Тогда она спустила ноги с кровати, нащупала ими тапки, надела халат, сунула в карман мобильник и отправилась в поисковую экспедицию.

Теоретически она представляла, где в этом доме находится еда: в кухне, конечно.