Сорвавшийся союз. Берлин и Варшава против СССР. 1934–1939 - Яков Яковлевич Алексейчик

Почему не удалось усилия скоординировать? Непреодолимым оставался вопрос о границах России с новой Польшей. В своих воспоминаниях «Кто спас советскую власть от гибели», опубликованных в Париже в 1937 году, А.И. Деникин подчеркнул, что окончательное решение на сей счет в условиях Гражданской войны принять было невозможно, поэтому белый генерал «настаивал на сохранении временной границы впредь до разрешения судеб приграничных земель совместно польской и будущей общероссийской властью», подчеркивая, что то самое окончательное решение должно быть основано «на базе этнографической». По-другому, полагал он, поступить было нереально «в тогдашнем хаосе международной и междуусобной борьбы и версальских пререканий, при отсутствии общепризнанной всероссийской власти, при наличии изменчивых фронтов, возникавших и падающих правительств, эфемерных гетманов и атаманов». Однако подобный подход никак не устраивал Юзефа Пилсудского. Ему не только мерещились куда более обширные просторы Речи Посполитой, параллельно он «задавался планами иными, более грандиозными». Опираясь на высказывания польского генерала Тадеуша Кутшебы, в своих воспоминаниях А.И. Деникин подчеркивал, что польский маршал стремился к «новой организации Востока Европы», желая сделать это «путем полного раздела России и сведения ее территории в границы, населенные коренным русским элементом». Сославшись и на однофамильца генерала Тадеуша Кутшебы историка Станислава Кутшебу, А.И. Деникин утверждал также, что Юзеф Пилсудский «имел целью отделение Польши от России буфером в виде враждебного России тяготеющего к Польше (вассального) государства — Украины — страны плодородной, богатой углем и заграждающей для России столь важные для нее пути к Черному морю». Белый генерал, оказывается, мог стать союзником Пилсудского лишь в том случае, если бы он «не противился политическим тенденциям отрыва от России инородных элементов», в частности, «признал бы украинское движение». Но Деникин на такое не шел, в его окружении тоже не нашлось никого, кто поддержал бы польские устремления подобного рода. Более того, если бы белому командованию стало известно реальное намерение Пилсудского, связанное с украинским государственным строительством, то это «выявило бы наше враждебное отношение к Деникину, что для нас было невыгодно», полагали польские военные. Посему в их кругах решено было скрывать такие планы не только от русского генерала, но и от Антанты, а к их выполнению «приступить только после падения Деникина». Такова была инструкция, которую Пилсудский дал своим армейским подчиненным. Она являлась реальным камуфляжем «безграничного национального эгоизма».

Юзеф Пилсудский действительно руководствовался честолюбивым для себя и своих соотечественников желанием сделать новую Польшу даже большей, чем Германия и Франция вместе взятые, чтобы она стала ключевым государством в Восточной Европе, с которым «каждый, не исключая Антанты, будет считаться». В таком случае, утверждал он, «будет легко, используя любые предлоги, которые всегда найдутся», решать все дела в свою пользу, исходя из положения, при котором «мы будем более нужны другим, чем они нам». Победой белых армий в Гражданской войне в России такие планы перечеркивались, в этнических границах Польша стала бы маленькой страной, на которую вряд ли кто в Европе обращал бы внимание. Пилсудский в той ситуации счел, что лучше будет сработать в пользу красных, остановив наступление своих войск, о чем его людьми большевики были уведомлены заранее. Сделать это ему было не так уж и трудно, пишет Витольд Модзелевский, если учесть, что вся «внешняя политика и военные дела были в руках Пилсудского», а «польские, как и российские социалисты (или большевики) имели за плечами многолетние личные и политические контакты». Поляков, писал по этому поводу и Павел Ясеница, в рядах сподвижников Ленина было больше любых других инородцев.

Но было и такое, что на одном из этапов польско-советской войны засветилась и вполне очевидная перспектива исчезновения только что возрожденной Речи Посполитой. В августе 1920 года Красная армия оказалась у стен Варшавы; в падении которой в те дни и среди поляков мало кто сомневался. Ситуация стала настолько отчаянной, что Юзеф Пилсудский вручил президент-министру — так тогда называли главу правительства Речи Посполитой — Винценты Витосу заявление о своей отставке с должностей Начальника государства и Верховного главнокомандующего польской армией. В тот же день, «сильно прибитый и неуверенный», он отправился на встречу со своей семьей «в Бобово около Тарнова», где находилось имение его адъютанта Болеслава Венява-Длугошовского. Для подкрепления подобного утверждения депутат польского сейма Петр Згожельский в своей публикации в журнале «Polityka» сослался и на книгу жены Юзефа Пилсудского, добавив уже от себя, что тогда маршал повел себя, как «капитан, который тайно на шлюпке убегает с тонущего корабля». Весьма конкретно на сей счет высказывался и современник Пилсудского известный польский политик Мацей Ратай, на тот момент министр по делам религий и просвещения, затем маршал сейма Речи Посполитой. По его словам, «Пилсудский под влиянием неудач потерял голову». Тогда «им овладела депрессия, бессилие, даже самых близких ему людей удивляла его апатия». По Варшаве даже поползли слухи, что «Пилсудский подписал с большевиками тайный пакт и намерен отдать им страну», более того, он уже «упаковывает чемоданы, собирает золото и деньги и готовится к выезду в Швейцарию».

Положение спасли другие политики и военные. Тот самый президент-министр Винценты Витос сыграл на национальных чувствах соотечественников, которые на польском гражданском поле сработали эффективнее, чем большевистские призывы построить новой общество. Не предавая огласке заявление Начальника об отставке, глава правительства призвал соотечественников «начать борьбу не на жизнь, а на смерть», заявив, что «нужно спасать Отечество, нужно отдать ему все — имение, кровь и жизнь, ибо та жертва стократно оплатится, когда спасем государство он неволи и позора!» Призыв нашел широкий отклик. В короткий срок армию удалось увеличить на 250 тысяч штыков. Добивать отступающих от Варшавы красноармейцев выходили даже крестьяне с вилами в руках. Военный же военный план разгрома красного фронта, которым командовал будущий Маршал Советского Союза Михаил Тухачевский, создали начальник штаба Войска Польского генерал Тадеуш Розвадовский вместе с главой французской военной миссии в Речи Посполитой генералом Максимом Вейганом, отмеченным потом командорским и серебряным крестами ордена «Виртути Милитари» — наиболее почетной военной наградой в Польше. О весьма значимой роли высокопоставленных французских штабистов в поражении Красной армии под Варшавой красноречиво говорит и тот факт, что следующим после Пилсудского маршалом Речи Посполитой стал Фердинанд Фош — французский маршал и непосредственный начальник генерала Вейгана. Сам же Пилсудский, сообщает Петр Згожельский, после разгрома красных под Варшавой как ни в чем не бывало вернулся к прежним обязанностям, сказав при этом президент-министру Винценты Витосу, что о своем заявлении об отставке он просто забыл.

Неизбежен в таком случае и вопрос, почему Франция так