БЧ. Том 4 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич

Наверняка, на нечто подобное рассчитывал и сам Перун. Он хоть и добр, как дельфин, но еще и коварен, как тасманский дьявол. В любом случае, София заслужила похвалу, и свое уж она вытребует на все сто процентов. Только вот Перун вернется…

Покидая особняк Долгоногих, княгиня сталкивается в коридоре со стройной белокурой девушкой. В руке та держит небольшой конверт.

— Ваше Сиятельство, — склоняет голову Мария Долгоногая. — Спасибо вам, что спасли моего брата.

— Для моих людей это честь — помочь герою, взявшему Хиву, — любезно отвечает София. — И для меня тоже радость помочь столь уважаемому роду.

Блондинка краснеет и уставляется себе под ноги.

— Могли бы вы передать Артему Бесонову это письмо?

— Конечно, могу, — принимает княгиня конверт. — Не обещаю, что это выйдет скоро, сейчас Артема нет в городе.

— Благодарю, — кланяется Мария, прежде чем уйти.

София выходит на террасу, спускается по широким ступенькам к палисаднику. Проходя возле цветущих растений, она небрежно бросает конверт за клумбу.

Княгиня усмехается про себя.

«Могу, но не обязана, — София блуждает задумчивым взглядом по пожелтевшим садовым деревьям. — А ведь Перуну наверняка сейчас не хватает женского внимания».

— Смотрю, женское внимание к тебе льется через край, — недовольно бурчит Бестия.

Спецназовка заглянула не вовремя. Только-только мы с Мишель успели провести эндшпиль, как врывается Бестия с горящим взором. Явно среагировала на громкие звуки латинки. Неудивительно — Мишель стонала раненой птицей, кричала гепардом. Вся крепость поди слышала. Следом за спецназовкой влетел и дежурный, пытаясь ее удержать. Но я поберег пацана и велел вернуться на пост.

Сцен Бестия не стала устраивать, только застыла у полога, разглядывая нагую бронзовую кожу латинки, выделявшуюся на фоне белоснежных трусиков.

Не смущаясь, Мишель одевается без спешки.

— Это только начало, — говорит латинка, застегивая пуговицы халата на груди. — Как только девчонки узнают что ты для них сделал, с тебя слезать не будут от восторга. Фатима за сестренку в лепешку расшибется, но тебя на седьмое небо отправит. Она может. Олимпийская чемпионка как-никак, растяжка хорошая.

Я с ужасом смотрю на кинозвезду, а она лишь хитро подмигивает. Нет, серьезно? Куда мне тридцать угодниц! Бегом в пустыню! Зачищать дороги от моджахедов! Спроважу быстрее — целее буду.

Бестия уже теребит край перчатки. Едва сдерживается, чтобы не упокоить мировую кинозвезду, а потом не ломануться в мечеть и не сжечь всех девушек молниями.

— Теперь так будет всегда? — рычит спецназовка.

— Нет, медсестры улетят через три дня, — я накидываю на себя куртку. — Максимум.

Обе девушки вздыхают — одна с облегчением, другая с непонятным чувством.

— Так, все на выход, — киваю на дверь. — У меня еще дела.

Спровадив Мишель с Бестией в коридор, убеждаюсь, что они уходят в разных направлениях. А то со спецназовки станется догнать латинку и сжать голыми пальцами ее точеный подбородок. Летальный исход обеспечен. Сам иду в комнату в левом крыле донжона. Неубранный спальный мешок валяется на полу, в углу сидит скукожившийся Дмитрий. Бинты скрывают некогда симпатичное лицо. Смотрит безучастным взглядом в полуосыпавшееся окно. Во дворе Али опять развлекает дружинников оплеухами.

— Как ты, граф? — на вопрос не реагирует. — Слушай, хватит киснуть. Живой же, тебе этого мало?

Пересилив свою депрессию, он оборачивается ко мне:

— Прошу прошения за бестактность, командир Перун, — мое настоящее имя он, конечно, не знает, только позывной. — Я по гроб жизни вам обязан, но даже не поблагодарил. Мой род выплатит вам материальную благодарность. Назовите только счет и имя, на кого переводить.

— Забей. — Имя ему назови, как же. Раскрываться уж дураков нет. — Я пришел не бабки с тебя трясти, а обрадовать, граф. Скоро починят твою мордашку. Есть у Бородовах чудо-средство. Так что не горюй. Как доставят в Москву, тобой займутся.

— Правда? — хлопает он голубыми глазами. Ну, вот уже надеждой засиял. Не зря я зашел. Вообще утешил его не из сочувствия, а на всякий случай. А то еще от расстройства перерезал бы себе вены. Градгроб знает этих нежных аристократов.

— Ага, — подтверждаю. — Думаю, в Москве тебя назовут героем. Ветеран, да еще и из плена выбрался. Красотки толпами на шею вешаться будут.

— Какой я герой, — выплевывает он надрывно. — Это больше про вас и ваших людей, — он явно сморщился под бинтами. — Перун, к черту исцеление! — поспешно поправляется. — То есть нет, не к черту, конечно, но… можно позже? Разрешите остаться в ваших рядах? Я могу еще повоевать, пускай и без носа с ушами, но я всё еще Рыкарь! Оплачу свой долг кровью басмачей!

Смотрю на этого графа-мумию. Еще одного маскарадника нам не хватало. Ну, с другой стороны, хочет — пускай воюет. Тем более порох он уже нюхал не раз и, видимо, афганцы не до конца сломили его психику.

— Запросто, — киваю. — Скажу Сергею Ливеру, чтоб брал тебя в распоряжение. Думаю, он обрадуется. В штаб возьмет. Так что удачи, еще пересечемся.

— Спасибо, — кивает граф. — Не подведу.

Уверенности в нем прибавляется. Иногда, чтобы побороть внутренних демонов, надо пролить кровь внешних. Для Дмитрия теперь демоны — афганцы. Для меня ими навсегда останутся плотоядные твари из других миров.

Покидаю графа, в коридоре через несколько поворотов попадается Слепой кот. Опять кожу под маской прокалывают иглы его ментального скана. Бесит неимоверно.

— Чего надо? — рычу на спецназовца в затемненных очках.

— Тебя надо, — не тушуется Кот. — Есть разговор. Отойдем?

— Здесь говори, у меня дела, — прохожу мимо. — Пока не ушел, у тебя есть примерно полминуты.

Он хватает меня за руку.

— Боюсь не успеть.

— Руки убрал, — сдержанно говорю, обернувшись.

Кот лишь усмехается. Ну, сам напросился.

Вцепляюсь ему в локоть и плечо, и со всей дури бросаю наглеца в стену. На полпути полет Кота резко прерывается. Спецназовца словно замораживает на месте.

Слегка приподнимаю бровь.

Слепой кот встает ногами на потрескавшийся пол и возвращается.

— Я перенаправил вектор твоего толчка в обратную сторону и погасил его силу, — сообщает спецназовец, донельзя довольный собой.

— Кажется, я не спрашивал, — его хвастовство раздражает. — Говори быстро, чего хотел.

Улыбка Чеширского кота пропадает, спецназовец оглядывает мою маску:

— Ты мне не нравишься, Перун. От тебя несет энергией тех чудовищ, что мы прикончили в пещерах. Ясна ждет Мононоке, чтобы она сама приняла решения насчет твоих россказней о Нижних мирах, но я не готов терять время. Крыса мне в отряде не нужна. Поэтому ты выдашь всю свою подноготную. Что ты за существо, юнец?

Чувствую, как вскипает кровь в жилах. Паршивец нарывается на драку.

— Я тот, кто надерет тебе задницу, если не научишься вежливости, дедуль.

Слепец подходит вплотную и тычет пальцем мне в грудь.

— Кто ты такой, Перун?!

Уже заношу кулак врезать.

— Я….хрхр… — горло резко схватывает, воздуха не хватает.

Ох, Градгроба мать!

— Хррр…

Я падаю на колени и, под вернувшуюся усмешку слепца, хватаю жадно ртом воздух. Который отказывается идти мне в легкие. Мое горло! Сука, иди в мое горло!

— Любое движение, знаешь ли, это вектор, — раздается скрипучий голос сверху. — Я перекрыл тебе поток кислорода. Скоро ты задохнешься. Или же согласишься поделиться своим секретом. Просто кивни — и снова сможешь дышать.

Я шевелю губами подобно рыбе на суше. В грудь словно напихали железных гвоздей. Или лезвий бритв. Блин, как я жалок! С непривычки даже на ногах не удержался. Совсем размяк с этими женщинами.

— Глупо сопротивляться, — насмешничает слепец. — Думаешь, можно прийти в мою команду из ниоткуда? — в ответ на мой хмурый взгляд он кивает. — Да-да, «Красные зори» — моя команда. Аяно руководит, но я контролирую всех. Дыхание и сердцебиение товарищей говорит мне, что им можно доверять. Если бы хоть кто-то из них предал или соврал, я бы узнал. И наказал бы, как наказываю сейчас тебя.