БЧ. Том 4 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич

— Видимо, не только он, — хмыкаю, намекая на колючий характер рыжий. — И вовсе не от скуки — а от чесотки в одном месте.

Ясна резко отворачивается и раздает команды своим на быстрый сбор. Спаррингующиеся с Али дружинники облегченно выдыхают. А вообще интересно, на чем рыжая собралась добираться? Нет, понятно, что на вертушке дружины. Но с какого перепуга она такая дерзкая и уверенная, что получит желаемое, даже не попросив? Княжеские люди ей не подотчётны, лишь я. Но формально и мне дружинники не подчиняются. Так что могу Ясну лесом послать. И послал бы, не гибни сейчас люди.

— Роту не отставить, — уже обращаюсь к Сергею.

— И не собирался, — кивает командующий дружины. — А эта пускай отдает приказы своим «зорям». Мы ей не Имперские мечи. Там людей мочат, им помощь понадобится. Группа эвакуации, группа прикрытия, а главное — медики. Одного Целителя не хватит на всех тяжелораненых.

Серега — мужик свой в доску. С мозгами. Не ведется на бабский пмс.

— Целителей тоже прихватите, — киваю.

Через десять минут вертолет уносит нас за глинистую пустыню. Следом летит десантура и медики. На мне мильфиновый доспех, хотя жарко под броней невыносимо. Ночи в Афгане холодные, днем же пекло. Ясна сидит насупленная, зыркает в мою сторону и тут же отводит взгляд.

— Проблемы? — открыто спрашиваю.

— Это у тебя проблемы с послушанием, — рычит в ответ.

У меня скоро терпения не хватит. Понимаю, что еще в Джавру Ясну взбесил Яка и пока ее не нагну, она не успокоится. Либо ждать неделю, пока само выветрится. Последнее и остается, ибо девушек под дурманом не беру. Вон как Бестии сопротивляюсь из последних сил. И то не удержался и научил целоваться.

— Ясна, мы сейчас летим спасать людей, — сощуриваю глаза. — Поэтому еще одно ребячество — и скажу пилоту разворачиваться. Десант сам всё сделает. А мы с твоими выходками только навредим.

Поглаженная против шерсти девушка едва не кидается на меня с кулаками. Остальные притихают, у того же Али нижняя челюсть отвисает. Тетю Ясну крокодил ох как боится, не меньше, чем Аяно. На меня мутант сейчас смотрит как на смертника. Даже наклоняется ко мне и хрипит тихо:

— Пыгай, Перуну, пока не убила, — длинная морда кивает на пустыню внизу. — Невысока еще, аднака.

Я щелкаю его пальцами по носу, и он обиженно отстраняется.

— В следующий раз, прежде чем наклоняться ко мне, зубы почисти, а то сам полетишь.

— Я не уметь, — пугается мутант. — Я ж не куряца, аднака.

— Захлопнись, Али! — рявкает Ясна, и крокодил со щелчком закрывает пасть.

Девушка вся в напряге сидит.

— Ты будешь меня слушаться, Перун? — удерживает себя рыжая от резких слов и действий. Понимает, что чревато.

Фраза звучит как предложение о компромиссе. Мне кажется, или в глазах девушки вспыхивает просьба? Ну, можно и задобрить командира. Всё же нельзя ее ставить на место перед своими людьми. Авторитет потеряет и совсем обидится. А девка хорошая и, главное, нужная в войне с демонами.

— На поле — буду, майор, — соглашаюсь на мировую. — Но и ты не забывай, что я не в твоей группе. И дружине свои пожелания передавай только через меня.

Она кивает со скрытым облегчением. Но я-то всё замечаю. И еще, наверно, Слепой кот. Этот проныра всех нас сканирует постоянно.

Ох, добрый я стал. В прежней жизни уже кто-нибудь в песок головой вниз улетел бы. Но ребята все хорошие, все честные вояки, только разве что насчет Кота сомневаюсь. Мутный тип.

Приземляемся в полукилометре от госпиталя. В воздухе висят отдаленные крики и резкие вопли «барра!». Ясно различается женский плач. Мои кулаки сжимаются. Я прекрасно знаю, что это за звуки. Еще со Страшного мира знаю. Когда здоровые мужики вместо того, чтобы защищать поселения от демонов, сами уходили в леса и формировали разбойничьи банды. Страх перед тварями превращал их самих в животных. Встреченных мужчин они убивали, а женщин насиловали. На таких шакалов я никогда не жалел молний.

Рассредоточившись между барханами, мы бегом направляемся на вопли. Ясна ведет команду, держа в руках своего штурмового "убийцу тираннозавров" под пятисотый калибр. Из песков вырастают санитарные палатки-бараки, напоминающие ряды подточенных зубов. Со стен сорваны белые тряпочные полотна с вышитыми красными крестами. Сапоги басмачей стоптали до серого цвета символ помощи всем страждущим, независимо от национальности и стороны в военном конфликте.

— Сволочи, — шипит Бестия. — Они же вас лечить и приехали.

Обходим слева легкие платки, выискивая, где бы проскочить между ними. В проходе между стенками обнаруживаются басмачи. Гады толпой пытаются надругаться над двумя медсестрами. Блондинке уже второпях оборвали пуговицы белого халата на объемной груди. Сияет розовыми кружевами довольно соблазнительный лифчик. Второй смуглой шатенке задрали подол над спортивной выпуклой попой. Девушки истошно визжат, басмачи хохочут. Штаны у многих спущены. Темные лица жителей пустыни, такие уверенные…

Ясна спускает курок, и одно из похотливых лиц взрывается, как разбитый арбуз.

— Мочите уродов, — выплевывает рыжая девушка два слова, снося свинцовой строчкой головы еще двум зазевавшимся моджахедам.

Остальная толпа уже включила доспехи, но все равно их жизни больше ломаного гроша не стоят. Ибо «Красные зори» обрушиваются на моджахедов. Вспыхивают ослепительные молнии, разлетаются камни, веет резким холодом. Огонь ведется точечный, без объемных техник — чтобы не задеть медсестер. Тем временем группа эвакуации уводит девушек, прикрывая их собой от пуль и техник.

В рукопашку бросаемся только мы с крокодилом. Я бью афганцев мильфиновыми кольями, Али машет когтистыми руками. Вдвоем мы, как танки, не подпускаем басмачей к отступающей группе с девушками.

Как только дружинники отводят медсестер за ближайший бархан, я и крокодил отступаем. Без единого слова. Сообразительный всё же мутант. Вот хоть Али и кажется дебилом в повседневной жизни, в бою очень даже смышленый.

Остальные «зори» тут же забрасывают противника гранатами, огненными техниками и взрывными сферами Ясны. Сразу десять человек разлетаются на куски. Орут истекающие кровью раненые.

— Бестия, — коротко бросает Ясна.

Девушка с каре кивает. Подходит к стонущим и, стянув зубами перчатку, стискивает их подбородки. Быстрая смерть. А я сразу вспоминаю, как Бестия вот этой нежной ручкой гладила меня по лицу…Брр!

Как утюг по ткани, весь отряд движется сквозь палатки в самый центр лагеря. Гремят выстрелы. Со всех сторон наваливаются моджахеды. Мы специально отвлекаем их, пока группы дружинников эвакуируют врачей и санитаров.

«Зори» не сдерживаются. Вспышки разрывов желтых сфер, зарево пожаров, разноцветные струи трассирующих техник. Земля подрагивает.

Афганцев охватывает дикая паника — бородачи с автоматами падают на землю и на четвереньках мечутся из стороны в сторону, как дикие звери. Проходя мимо, я рублю таким головы. Пытаюсь убивать наверняка — хватило мне зрелища, как Бестия проводит эвтаназию. Нафиг, нафиг. Мне с ней еще делить раскладушку.

За пять минут расправа почти заканчивается. Один моджахед хватает меня за железный сапог сожженной до кости рукой:

— Не убивай! — молит бородатый на хорошем русском. Хотя не удивительно — наш язык считается международным. — Прошу, не делай трех моих жен вдовами, а двенадцать детей сиротами. Аллахом заклинаю!

— Постыдился бы перед своим Аллахом, — морщусь, замахиваясь топором. — Думать, надо было, когда напали на госпиталь. У врачей тоже мужья, жены, дети, но они сорвались сюда, чтобы вас, насильников, штопать.

Моджахед покаянно склоняет голову.

— Согрешил, эх. Но там такие крали! Настоящие сексбомбы! Подумал: рай на землю спустился, и я очутился среди цветущих гурий. Сама Мишель Айро там в палатке! Она же снималась в «Диком…

Так, хватит слушать этот бред поехавшего крышей. Тем более что Бестия уже глазками стреляет по лагерю в поисках недобитков. Сейчас заметит болтуна и привалит, облизываясь.