Мой бывший враг - Елена Алексеевна Шолохова

на них смотреть вообще было невмоготу. И я отворачивалась к окну, заодно высматривая и гадая, с какой стороны появится Дима.

Около трёх у входа остановилось такси, и я увидела Диму. Весь в черном он выглядел так элегантно, даже тросточка и осторожная походка ничуть не умаляли этого впечатления.

Я поднялась и встретила его на входе.

– Привет, – коснулась я его рукава. Хотя он сразу же повернулся сам в нужном направлении, как только я сделала несколько шагов, словно услышал меня сквозь музыку, ну или почувствовал.

– Привет, Таня.

– Давай сдам твою одежду в гардероб? – предложила я.

– Я сам, – отрезал он, подавив, как мне показалось, раздражение.

Опять же, мы с ним раньше не раз бывали в этой кофейне, он вполне мог прекрасно ориентироваться по памяти. Хотя всё равно я не понимала – чего злиться?

– Вон там я заняла столик, – как можно миролюбивее сказала я.

– Спасибо.

Он заказал себе кофе, мне тоже хотел, но я отказалась. После двух чашек латте в меня уже ничего не лезло. Да и сама ситуация не располагала, если честно, сидеть и попивать кофеек как ни в чем не бывало.

Дима сел напротив, но на меня не смотрел. Понятно, что видеть он меня и так не мог. Но он и глаз не поднимал. Сидел, подперев лоб и опустив голову. И молчал. А я так боялась, что он заговорит. Боже! Никогда так не боялась, хотя трусливой себя не считала. У меня прямо внутри всё тряслось от страха. И глядя на него, я мысленно молилась: «Пожалуйста, если ты решил меня бросить, передумай! Умоляю тебя! Не бросай меня!».

Наконец он поднял голову, как если бы захотел посмотреть прямо мне в глаза. Вблизи я отметила, как плохо он выглядит. Бледный такой, круги под глазами. Как будто болен. Я даже спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

Но он, естественно, ответил:

– Нормально.

– А я сегодня сдала экзамен по конституционному праву на отлично, – сообщила я с притворной легкостью.

Господи, как жалко выглядела моя попытка увести разговор от страшного…

Но Дима улыбнулся, правда, как-то печально.

– Молодец. Поздравляю. Я нисколько в тебе и не сомневался.

Потом улыбка его погасла, и я поняла: всё…

– Тань, – произнёс он как будто тоже через силу. – Я больше так не могу.

– Как? – беззвучно прошептала я, от резкого спазма в горле у меня пропал голос. Но Дима услышал.

– Вот так не могу. С тобой быть не могу. Нам надо расстаться.

Я с болью проглотила ком. Судорожно вдохнула. Черт, лишь бы здесь не разреветься!

– Почему?

– Так будет лучше.

Он снова сидел, опустив голову. Я зажала рот ладонью, пытаясь совладать с собой. Наверное, если бы меня ударили ножом в грудь – мне бы не было и вполовину так больно, как сейчас, после его слов.

Наконец я смогла говорить дальше:

– Кому лучше, Дима? Кому? Уж точно не мне.

– Значит, мне. Да и тебе тоже.

– Нет!

«Не плачь, слышишь, не плачь. Не сейчас. Не здесь. Не при нем», – в мыслях кричала я себе.

– Дима, что ты такое говоришь? Дима, это же я! Твоя Таня. Мы же с тобой… мы же любим друг друга. Я же не могу без тебя.

– Таня, я правда не хочу делать тебе больно. Но ничего у нас не получится. Потом будет только хуже, больнее. Лучше уж сразу, сейчас.

– Как я буду без тебя? – все-таки всхлипнула я, до конца не веря в происходящее.

– Тебе всего девятнадцать. Вся жизнь впереди. Тань, – теперь он говорил мягко, даже ласково, словно утешал меня, как обычно и делал, когда я расстраивалась. И это казалось диким – потому что говорил он таким тоном страшные, убийственные слова. – Ты красивая очень, умная, самая замечательная. Ты еще сможешь найти настоящую любовь и будешь счастлива. Я тебе этого искренне желаю.

– Я уже нашла. Я тебя люблю. Я без тебя не буду счастлива.

– Это ты сейчас так думаешь. Ты просто привыкла ко мне. Но вот увидишь…

– Дим, а ты меня любишь? – перебила я его. – Скажи честно, ты меня ещё любишь?

Он молчал. Боже, как долго и мучительно он молчал! А потом сказал одно-единственное слово:

– Прости…

23

Дима ушёл, оплатив счет и оставив нетронутым свой кофе. А я будто к стулу приросла. Оцепенела в своем горе.

Я смотрела, как уходит любовь всей моей жизни и не могла двинуться с места, не могла даже звука издать. Не пыталась его остановить. Да и как? Он всё решил, он не передумает. Но самое страшное, что он меня больше не любит…

Это его финальное «прости» на мой вопрос – оно как контрольный в голову. Меня парализовало от шока. И эта прострация, это тупое онемение ещё пока защищало от боли. Потому что когда шок и ступор спадут, когда я до конца всё осознаю… я не знаю, как всё это вынесу. И вынесу ли…

Я не знаю, как вернулась домой. Не знаю, почему, вернувшись, вдруг взялась готовить ужин. И главное, зачем, для кого я наделала целую кастрюльку жаркого?

Обычно я готовила с запасом, чтобы Диме было что поесть в течение дня, пока меня нет. А теперь куда это всё девать?

Я в отупении уставилась на кастрюлю, томящуюся на плите. Господи, с ума я, что ли, схожу? И вот тут меня прорвало. Тут до меня дошел весь ужас того, что случилось: я потеряла Диму. Он меня бросил. Он меня разлюбил…

Там же, на кухне, я сползла по стенке на корточки, тихонько подвывая, но через несколько секунд уже ревела во весь голос, захлебываясь слезами. И успокоилась только ближе к вечеру, и то, наверное, лишь потому что рыдания истощили меня. Я поднялась, шатаясь, побрела в спальню и, как подкошенная, рухнула и уснула мертвым сном.

Следующие три дня стали для меня сущим кошмаром. Я, конечно, ходила в универ и даже каким-то чудом умудрилась сдать ещё один экзамен, но всё это было как-то по инерции, в автономном режиме. В клинике я и вовсе не появлялась. Позвонила только Руслану и сказалась больной. Он, к счастью, не стал допытываться, что к чему, просто разрешил не выходить и