Алекс и я - Айрин Пепперберг

всё более резкой. Возникали вопросы: имеет ли исследование языкового поведения обезьян что-то общее с изучением языка в принципе? Исследователи могли просто заблуждаться или даже хуже – сознательно вводить окружающих в заблуждение. Я достаточно быстро поняла, что будет совершенно неверным оперировать терминами, которые использовали в своей работе исследователи, обучавшие языку обезьян. Это могло увести меня от моей научной цели, а именно от исследования когнитивных способностей существа, не относящегося не только к приматам, но даже и к млекопитающим. Окном в мир когнитивных способностей моего подопечного станет коммуникация. Я поняла, что должна быть осторожна в выборе терминов, которые планирую использовать на публике и в научной среде.

Так, лишь через год после начала проекта я стала объяснять людям, интересующимся сущностью «Проекта Алекс», что речь идет об экспериментальном обучении птиц языку («avian learning experiment»). Подобный ответ был не так провокационен. Я не называла свою работу языковым экспериментом с птицами («avian language experiment»). При обсуждении своего проекта в научных кругах я была еще более осторожна. Я описывала издаваемые Алексом звуки (vocal productions) как присвоение «названий» (labels), не употребляя термина «слово». Черновой вариант статьи, написанный уже после моих попыток опубликовать свою работу в журналах Science и Nature, предположительно назывался «Функциональные вокализации африканского серого попугая Алекса» («Functional vocalizations by an African Grey Parrot»). Такое название казалось мне разумным. «Слово» можно назвать «label», a «label» – «словом». И то и другое может быть опасно.

Я отправила черновой вариант моей достаточно объемной статьи в немецкий журнал Zeitschrift für Tierpsychologie в январе 1980 года. Коллега напомнил мне, что Zeitschrift für Tierpsychologie – именно тот журнал, в котором Тодт издал свою работу о методе модель / соперник – том методе, который я использовала при тренировке Алекса.

Любопытно, что месяцем ранее, в конце ноября 1979 года, журнал Science издал достаточно обширную статью Герберта Террейса (Herbert Terrace) в соавторстве с коллегами. Статья называлась «Способна ли обезьяна к созданию предложения?» («Сап an Ape Create a Sentence?)». Ей предстояло стать классикой в спорах об обучении обезьян человеческому языку. Как обычно бывает, никто не становится столь ревностным в защите своей точки зрения, как вновь обращенный. Именно это и произошло с Гербертом Террейсом. Ведущий психолог Колумбийского университета в Нью-Йорке, до этого момента он ревностно отстаивал способность человекообразных обезьян к усвоению человеческого языка. Его выводы основывались на работе с шимпанзе по кличке Ним Чимпски (Nim Chimpsky) (игра слов – от Ноам Хомский, имя выдающегося лингвиста). Безусловно, к аргументам Террейса стоило отнестись серьезно. Его статья в журнале Science стала в своем роде покаянной, и его ответ на вопрос, который послужил заголовком статьи, он дал, и это было категорическое «нет»! Террейс скрупулезно проанализировал язык жестов, который использовала его обезьяна по кличке Ним. Он ожидал найти доказательства наличия грамматики в спонтанных, как считалось, «высказываниях» Нима. На основе проведенного анализа Террейс, напротив, стал утверждать, что жестовые «высказывания» Нима есть результат неумышленных подсказок со стороны его помощников.

Статья Террейса в журнале Science нанесла большой удар по исследованиям поведения обезьян, обучаемых языку человека. Она послужила первым ударом из двух, нанесенных этому предмету исследований за последующие полгода. Второй удар по этим исследованиям стал куда более разрушительным – по своему масштабу и тому резкому тону, который был использован, чтобы дискредитировать саму область исследований. Им стала конференция, организованная в мае 1980 года лингвистом Томасом Себеоком (Thomas Sebeok) и психологом Робертом Розенталем (Robert Rosenthal) под эгидой Нью-Йоркской академии наук. Конференция называлась «Феномен Умного Ганса: коммуникация человека с лошадьми, китами и обезьянами» («The Clever Hans Phenomenon: Communication with

Horses, Whales, Apes and People»). На этой конференции широкое научное сообщество, организованное и сплоченное, поставило своей целью выступить против группы ученых, занимающихся изучением коммуникации между человеком и животным. Этот выпад был частью предвзятого научного мнения, идеи «мы (люди. – Прим. пер.) можем (говорить. – Прим. пер.), а они (животные. – Прим. пер.) – нет».

Я с удовольствием приняла приглашение посетить конференцию, частично потому, что надеялась впервые встретиться и познакомиться с некоторыми ведущими учеными. Кроме того, меня представили некоторым молодым ученым, занимавшимся этой областью исследований, таким как Диана Райс (Diana Reiss), эксперт по коммуникации дельфинов. Диана и я вскоре стали подругами, и наша дружба продолжается многие годы. Мы осознавали, что приближается атака на нашу область исследований. Однако никто из нас не был готов к той саркастической атмосфере, которая царила в элегантных помещениях нью-йоркского отеля «Рузвельт».

Умный Ганс – немецкий конь, участвовавший в представлениях в 1900-х годах. Его хозяин Вильгельм фон Остен (Wilhelm von Osten) задавал коню вопросы, поступавшие из зала. Часть вопросов была связана с устным счетом. Например, назвать цифры от одного до двенадцати. Умный Ганс отбивал ответ копытом, останавливаясь, когда доходил до правильного номера. Он стал сенсацией. Лошадь умела складывать и вычитать! Лошадь понимала вопросы, заданные на немецком языке!

Как она это делает? Ответ крылся в том, что когда Ганс приближался к правильному ответу – числу ударов копытом, у его хозяина возникало непроизвольное (буквально на дюйм) движение головы. Примечателен тот факт, что сам Остин совершенно не осознавал этого движения – а это было подсознательным указанием на правильный ответ. Сам того не понимая, Остин подсказывал правильный ответ Умному Гансу, «ум» которого был не более чем высокоразвитым зрительным восприятием.

Было легко понять суть точки зрения Себеока и Розенталя в области коммуникации человека и животного, учитывая выбранное ими название конференции и то, что они хотели сказать этим названием. Кроме того, необходимо было учитывать, что среди приглашенных экспертов были дрессировщики животных в цирке. Накануне конференции Себеок и его жена Донна Жан Умикер-Себеок (Jean Umiker-Sebeok) распространили рукопись, говорящую, что исследователи обучаемых языку обезьян «втянулись в примитивные представления, подобные цирковым». Позже репортер журнала Science Николас Уэйд (Nicholas Wade) написал: «Удивительно, что кое-кто из исследователей обучаемых языку обезьян решил отправиться прямиком ко льву в пасть». На самом деле, многие исследователи не стали этого делать. Лишь Дуэйн Рамбо и Сью Сэвидж выступили на конференции.

Мы с Дианой, фигурально выражаясь (если не в буквальном смысле), сидели с открытыми ртами, наблюдая интеллектуальную схватку этих научных зубров. «Воинствующая критика», – вот как Сью Сэвидж описывала атаку Себеока, «полную ошибок, как технических, так и логических». Их комментарии «чудовищно демонстрируют их некомпетентность», – добавила Сью. Себеок резюмировал свою научную позицию в интервью прессе, которое он дал после конференции. «Этот сомнительный эксперимент, проведенный с обучением обезьян человеческому языку, можно разделить на несколько составляющих: