Перегной - Алексей Рачунь

Сады превзошли все мои ожидания. Был удивительно безлюдный понедельник. Дачники, эти странные существа, по всем изученным наукой и зафиксированным ею же повадкам уже вовсю должны были хозяйничать на своих клочках, подвергая задницы в дырявых трусах сомнительным солнечным ваннам, но пока ни одного из них не встретилось. Оно и к лучшему. Не испытывая судьбу я выбрал участок с краю и принялся исследовать состав посадок. В первую очередь нашел грядку с объектом моих грез и вожделений – морковкой. Что сказать – у морковки явно еще не вышел срок. Расти бы ей да расти, но на безрыбье… Надергал я её увесистый пучок, тут же, в кадке с дождевой водой вымыл и съел. Потом обнаружил грядку с огурцами. Эти, как вор, ел прямо с грядки. Всёж не в земле растут, что их мыть-то. Я вообще в последнее время стал жутко неромантичен – есть еда, пихаю в рот. И никакого этикета.

За огурцами настал черед ягод. Но этим добром чтобы наестся – нужно полдня меж грядок ползать. Закинул несколько в рот, походя, для мимолетного лакомства.

Хотя я голод далеко не утолил, но планка борзометра у меня уже ощутимо поднялась. Я решил обследовать домик. Вдруг там найдется что-либо, хозяевам без особой надобности, а мне, как вору, в самую пору. Курево например.

Домик оказался архизамечательным. Этакий классический дачный кособокий загашник из разнокалиберных досок вперемешку с фанерой. Была даже верандочка. Дверь правда выглядела сурово. Судя по косяку и наружным петлям, открывалась она наружу, так что мысль высадить её плечом я откинул сразу. Да и хозяевам не хотелось причинять особых неудобств. Поразмыслив, я решил на веранде поискать ключ, и на удивление быстро, отыскал.

Из дома я прихватил коробок спичек, ржавый, явно лагерного производства выкидной нож, брусок для заточки, старую наволочку, солонку с солью, банку тушенки, банку консервов «завтрак туриста», несколько пакетов чая и сахар в коробке, алюминиевую кружку, пластырь, кое-какие таблетки, свитер и брезентовую куртку - штормовку. Куртку сразу же напялил. Остальное покидал в старый брезентовый рюкзак. Больше в домике ничего полезного не оказалось – ни сигарет, ни завалящей мелочи.

Внимание привлекла стопка газет. Неплохо было бы их проштудировать на предмет информации по моему делу, но ... "в этом мире я гость непрошеный". Прессу я прихватил с собой. В наволочку надергал молодой картошки и ретировался от греха подальше. Простите меня, неизвестные добрые люди, выпадет случай – все верну сторицей.

Уже через полчаса на взгорке в березнике я пек картошку и жадно поглощал консервы. Наволочка тоже сгодилась – я располосовал её и сообразил на ноге тугую повязку. Таблетки же оказались средством от тли – развести пол таблетки на 5 литров воды и тщательно опрыскать кусты – прочел я на упаковке и швырнул ее в костер. Наевшись, вскипятил воды из лужи и напился крепкого и сладкого чаю. Газеты, все кроме одной, где было объявление о моем розыске, сжег. Оставшуюся бережно убрал во внутренний карман штормовки, как сувенир. Как мог, затушил костер, устранил следы пребывания и двинул в сторону автодороги.

И вот теперь я сидел у обочины, точил о брусок ножик, и ждал неведомо чего.

2.

Неведомо что вскоре появилось в низине и окруженное сизым облачком выхлопа, трясясь на кочках, натужно рыча, принялось штурмовать взгорок. По приближении в нем угадывались очертания грузовичка, дряхлого и древнего как дорога, по которой он ехал, и страшного, как моя жизнь. Он упорно карабкался в гору, цепляясь за неровности дороги сношенными шинами, как жучок цепляется лапками за мокрый лист.

Я вышел на дорогу и стал голосовать. Грузовичок остановился, как испустил дух. За рулем сидел водила – масляная, в кудряхах харя, выпученные глаза, жидкие черные усики над губой – точь в точь кот. На пролетария, зарабатывающего на жизнь баранкой, он походил мало, скорее был каким нибудь фермером или скупщиком сельхозпродукции. Отчего-то я сразу приклеил к нему характеристику «мироед».

Я распахнул дверь и вскочил на подножку.

- Подбросишь, - спросил я у водителя, не уточняя впрочем куда, и более даже, опасаясь этого вопроса с его стороны.

- Докуда, - мрачно оглядывая меня поинтересовался водитель.

- А докуда сам едешь? – нашелся что сказать я в ответ.

- Денег сколько дашь?

- Нету у меня денег.

- Раз денег нету, пешком ходи, говорят для здоровья полезно – процедил мироед и начал крутить стартер.

Грузовичок, извергая из себя какие-то свои механические проклятья, обдавая все вокруг удушливым дымом с бессчетного раза завелся и тихонько тронулся.

А была, не была, - решил я, уцепился руками за задний борт, подтянулся, и вполз в кузов набирающего ход грузовика. До куда нибудь, да доеду. Но не успел я осмотреться, как грузовик, скрипя и щелкая нутром, затормозил и остановился.

Хлопнула дверца и разъяренная водительская харя подалась ко мне через борт. Водила тряс монтировкой и орал.

- Ты тихо понял меня что ли, мудила – нет денег ходи пешком. Вылезай, урод комнатный. Вылезай кому говорю. Совсем бомжи ошалели.

- Да, ладно, не ори, - отбрехивался я от мироеда, - ну не получилось, чего орать-то. Сейчас вылезу. Убыло от тебя что ли?

Я подошел к борту, к тому краю что был подальше от психованного водилы, и стал тихонько, чтобы не ударить больную ногу слазить.

- Не, ну я с людей нынче вообще поражаюсь, - опять задергался водила, - залез в мою машину, да еще не спеша так, с ленцой вылазит. Резче давай, а то огребешь монтеркой!

- Ты, можно подумать, в аэропорт спешишь. Или на тещины похороны. – сострил я. - Не видишь, нога у меня больная.

- А башка у тебя не больная, по чужим машинам лазить?

Я к этому времени уже стоял перед ним на земле и отряхивался от белесой, неведомо откуда налипшей пыли.

- А ты сам посмотри. - И я наклонил голову.

- Ой-ё!

- Одни только руки, почитай, более менее и целы – я показал ободранные ладони.

Мироед насторожился.

- Побегушник что ль?

- Ага, побегушник, ты б по этой дороге проехал просто так, да? Тебя бы под каждой елкой солдатики с овчарками до трусов досматривали, да шайтан-кибитку твою по винтикам разбирали.

- Это верно. А что тогда? – задал он мне чисто одесский вопрос.

- А нифига! – усмехнулся я, - бегу вот себе, только не из заключения, а от себя самого, что ли. Сам себя держу, сам у себя из рук вырываюсь, видишь изодрался как.

- Ну, раз так, поехали тогда, что уж, - смягчился вдруг водитель, - подкину тебя от тебя же подальше, может фору выиграешь. Да подсобишь мне заодно в одном деле.

В нагретой, гремящей кабине грузовичка было очень уютно. Да еще, добавляя комфорта, заколыхался, защекотал ноздри сигаретный дымок. Курить мне хотелось до головокружения, до дрожи в суставах, до, казалось, неминуемой, если не закурю тотчас, потери рассудка. Но просить у прижимистого куркуля-водителя не хотелось. Итак удалось едва-едва сменить его гнев на милость. Однако дымок манил.

- Дай сигаретку. - Набравшись смелости все же попросил я мироеда.

- Выеби Светку. - Тотчас, заржав, ответствовал водила.

По тому, как он мгновенно ответил на вопрос выходило, что не я один, а пожалуй, что и все обращающиеся к нему с подобной просьбой люди получали такой же ответ. Классический все же он мироед, у такого снега зимой – тряси не тряси накладными, не допросишься.

- Светка заболела - тебя ебать велела! – Огрызнулся я на водилу. А фигли, мы тоже не пальцем деланные.

Ответом мне было задорное гоготание.

- Может тебе еще легкие напрокат дать? – Проржавшись спросил водитель. – Кури, что уж тут, раз напросился.

Мы куда то ехали по извилистой, петляющей то по полям, то по перелескам дороге. Вот ведь – сидел на взгорке, ждал неведомо чего, думал я пуская в приоткрытое окно ароматный дымок, и явилось мне это «неведомое что», а вместе с ним и «неведомое чмо», не таким уж и чмом в последствие оказавшееся. Теперь это неведомо что, везет меня неведомо куда и ведь, что самое интересное привезет. Сказка просто какая-то. В самом начале своего путешествия, я помниться смотрел на разметку дороги, и представлял себе что это нить Ариадны. Теперь и разметки нет, да и нить уже не раз оборвалась и запуталась. А клубок и вовсе сгинул. А я все куда-то бегу. Куда? Да все туда – неведомо куда.

Вскоре мы свернули с асфальтовой дороги на проселочную и вот – тут то и начались настоящие испытания для грузовичка. Он подскакивал на рытвинах, взмывал над дорогой и приземлялся, будто бы содрогаясь всем телом, потом на секунду замирал, и продолжал движение, отплевываясь пылью из под колес. Пару раз ему даже пришлось одолеть вброд ручей. Солнце уже давно прошло зенит и и начинало крениться на борт.

Грунтовая дорога исчезла совсем, но водитель, держа в уме какие-то метки смело свернул в рощицу. По лесу шла едва наезженная колея. Ветви теперь хлестали по кабине и по кузову, лезли в лобовое и боковые стекла, царапались об обшивку. Грузовик ухал как филин, продираясь через чащобу, забираясь по ней куда-то вверх и вбок. Каждый раз, когда водитель крутил вполоборота руль, правя грузовичок в самое сплетение веток, мне казалось, что все, приехали, сейчас-то уж точно дорога закончится, но в последний миг ветви расступались и мы продирались дальше и дальше. Грузовик наш рычал, кряхтел, тужился из последних сил и тогда, когда мне показалось, что уже совсем ему конец, что сейчас и настанет тут его смерть, он, вывернув последний раз из-под колес кусок земли вдруг выкатился на вершину горы, к которой так отчаянно, с отдачей всех без остатка своих лошадиных сил, лез.