Важнейшее из искусств - Сборник

– Ладно, – отозвался Рональд. – Остаются Сневар и дю Барнстокр.

– Но ведь настоящий Сневар умер, а настоящему дю Барнстокру должно быть уже за девяносто, – пробормотал я.

– Тогда ваш источник навешал лапши на уши, потому как задачка не сходится, – отрезал Рон. – И почему он должен быть именно среди актеров? Может, он старший дворник или еще кто-нибудь в этом роде…

– Вот я и хотел порасспросить Кайсу о том, не показался ли ей знакомым кто-нибудь из персонала. Да и про актеров неплохо бы у нее узнать, она ведь все-таки тоже участвовала в этой истории.

Рональд, явно расстроенный тем, что эта идея сразу не пришла ему в голову, насупился и, прибавив шагу, двинулся в сторону кухни. Я объяснил ему, что Кайса, должно быть, на втором этаже, и мы отправились туда.

Кайса стелила чистые простыни. И я в очередной раз подумал о том, что это зрелище стоило того, чтобы запечатлеть его в книге. Пышечка-кубышечка даже в свои зрелые годы смотрелась на фоне постели крайне аппетитно. И ямки у нее на локтях, мелькавшие при каждом взмахе пухлых белых ручек, притягивали взгляд и рождали в уме смелые и даже дерзкие образы и ассоциации.

Кайса оказалась верна себе, она жеманилась и хихикала в рукав, бормоча, что все очень похожи-с, почти как те-с. Вот только господин дю Барнстокр как будто немножко старше и руками по-другому делают-с. И еще господин хозяин, то есть Сневар, так очень похожи-с, только вот оне, видно, не актеры вовсе, а полицейские.

– Почему? – одновременно встрепенулись на это заявление мы с Роном.

– Так оне все глядят и думают-с, – серьезно ответила Кайса.

Больше ничего от нее добиться было невозможно. Никто из съемочной группы ей никого не напоминал. А под конец она призналась, что и тех, кто когда-то встречал пришельцев в отеле, помнит не слишком хорошо, поскольку давно это было и воды утекло много.

Глава одиннадцатая

– Я ставлю на Сневара, – объявил Рон, как только Кайса покинула комнату и ее шаги смолкли в конце коридора.

– А я скорее на дю Барнстокра, – ответил я, все больше переполняясь недоверием к старому плутоватому фокуснику. Старик явно заметил, что Мозес подкинул мне в рукав записку. Он даже намекнул мне об этом, показав, как именно записка попала ко мне в руки. Наверняка и в номере у меня порылся, пока я разговаривал с Мозесом в душе…

– Нет, – решительно отверг мою версию Рон, – дю Барнстокра не трогай. Он хороший старик и достойный человек. Голову даю… – серьезно подытожил он. – Да и если бы это он был тем дю Барнстокром, который двадцать лет назад в отеле останавливался, то уж приемы-то свои он бы сохранил, а даже Кайса заметила, что он по-другому руками делает…

– А за Сневара я ручаюсь, – ответил я. – Он, конечно, немного староват для настоящего Сневара, но не настолько… Кто там из прежних-то остался? Хинкус умер, Сневар умер, Симонэ погиб. Остались дю Барнстокр и Глебски…

– И если предположить, что пришельцев не было, а были очень хорошо владевшие гипнозом бандиты, еще Мозес, Ольга, Олаф и Луарвик, – добавил Рон.

– И еще Брюнхилд Канн, чадо покойного брата… – подхватил я.

Поразмыслив, дам решено было исключить. Исключили также и Олафа, поскольку человека под пятьдесят, с телосложением, которое хоть немного напоминало бы мощную фигуру викинга Андварафорса, в съемочной группе мы не нашли. Луарвик также не подходил, поскольку увечных на съемках опять-таки не было.

– А что, если кто-то из оставшихся решил выступить в роли кого-то постарше? Например, этот Глебски, – начал было Рон, но от его слов мне отчего-то стало несколько не по себе, словно он в чем-то обвинял не настоящего инспектора Глебски, а меня самого. Похоже, Меб не на пустом месте придумал эту чушь с именами героев, и, видимо, новое имя уже начинало пускать свои метастазы в мою душу. Во всяком случае, я вдруг почувствовал себя оскорбленным инспектором Глебски.

– Тогда уж дю Барнстокр в роли господина Ольгерта, – ответил я язвительнее и резче, чем собирался. – А собака – робот. Да нет же, не может это быть Глебски! Я видел в газете фотографию этого Петера Глебски. Заслуженный дядька. Похвальные листы всякие, почетные звания. И ни на кого из здешних он не похож, вот разве только на меня в старости. Столько лет в полиции.

– Во-от, – протянул Рон, ткнув мне в грудь пальцем. – В полиции. А Кайса говорит, что Сневар на полицейского похож.

– Гениально! – окончательно рассердился я. – Глебски всю жизнь был полицейским. Сневар похож на полицейского. И из этого следует вывод, что он бандит.

– Ну почему сразу бандит? – удивился Рон, и я осекся, поняв, что сболтнул лишнего.

– Да нет, не бандит, шутник этот. Просто не могу я поверить, чтобы заслуженный полицейский на пенсии, да еще и такой, как Глебски, устраивал маскарад и…

– Мокрыми ногами по коридорам ходил? – подхватил Рон.

– Вот именно, – окончательно смешался я, все больше свыкаясь с мыслью, что Чемпиона мне не отыскать.

В этот момент дверь моей комнаты распахнулась и на пороге появился Меб. Я уже начал привыкать, что в этом бедламе никто и никогда не стучит в дверь, но Меб не удостоил нас даже приветствием.

– Смит-Райли! – заорал он. – Я ищу вас уже битый час! Вы ответите мне за срыв графика съемок. Вы ответите, и тогда я спляшу на ваших костях! Я покажу вам, как отсиживаться в чужом номере!

Рон кивнул мне, и я тихо вышел из собственного номера и прикрыл дверь. Кревски орал все громче и яростнее, постепенно переходя на фальцет. Ему на одной низкой тяжелой ноте вторил Рональд. Я развернулся и побрел по коридору.

Решительность моя отыскать Чемпиона начала стремительно таять по мере моего продвижения. А уж когда из номера-музея протянулась изящная ручка Моник и втащила меня в пахнущий нафталином и сигаретным дымом полумрак, все мысли о Чемпионе совершенно улетучились из моей головы.

Моник, посмеиваясь, прильнула ко мне, держа в руке чьи-то изрядно поношенные, нелепого вида тапки. Судя по аккуратной штриховке швов, наложенной в некоторых местах на истершуюся ткань, тапки были памятные и любимые.

– Это старины дю Барнстокра, – шепотом пояснила она. – А Симонэ обещал мне опять в окно к Ольге заглядывать. А я вот тапки стащила и тут оставлю. Чтобы как в книжке. Если этот старикан действительно такой умный – догадается. Вот вы, инспектор, догадались бы?

– Ни в жизнь, – честно ответил я, продолжая обнимать ее и чувствуя, как к голове подступает душная волна.

– Какой вы забавный! – хихикнула Моник. Она находилась, по всей видимости, в крайне веселом расположении духа. От нее исходил слабый запах портвейна и мыла, и от этого непривычного сочетания запахов она казалась совсем ребенком. Худенькой и изящной девочкой-подростком. – Инспектор, вам совершенно точно надо заклеить глаза этой зеленой дрянью, которой меня обматывает Кревски. У вас сейчас такой взгляд, что я чувствую себя неодетой.

Говоря это, она доверительно приблизила ко мне лицо, наполовину скрытое огромными темными очками. Ее полуоткрытые губы оказались совсем рядом с моими, и было бы кощунством не поцеловать их. Я склонился к ней и крепче сжал ладонями ее хрупкие плечи. И в этот момент, на свою беду, попытался заглянуть в скрытые большой ртутной каплей очков глаза. Из темных стекол на меня смотрела похотливо искаженная и глупо ухмыляющаяся, крайне посредственная в эстетическом плане физиономия, моя собственная.

От неожиданности я отпрянул и почему-то пробормотал:

– Я не могу так, Моник…

– Конечно! – взорвалась она, ударив меня тапками дю Барнстокра в грудь. – Вы тоже помешались на этой Мозесихе! И Олаф, и Меб… Вы все перед ней на задних лапках ходите. Неужели вы не понимаете?! Она же не женщина, она кукла! – Я насторожился, но Моник была так расстроена, что не заметила этого. – Идеальные женщины надоедают…

– Да перестаньте вы! – рявкнул я, чувствуя, как она пытается высвободиться из моих рук. – Я просто не могу целовать вас, когда вы прячетесь за этими чертовыми стеклами!

И, не дожидаясь от нее ответа, я снял с ее лица очки. Под ними обнаружилась пара распахнутых светло-зеленых глаз, в которых было лишь удивление и желание быть любимой. И я поцеловал ее.

Пожалуй, несмотря на все свое кокетство, она не была к этому готова. Я тоже не знал, что сказать, и мучительная неловкость заставила нас опустить глаза. Моник в растерянности крутила в руках тапки.

– Странные они, эти старики, – наконец проговорила она нарочито веселым голосом, словно забыв о том, что произошло между нами. – Давно бы выбросил эти тапки и новые купил. Так нет, штопает, воспоминания реставрирует. Мой дед был такой же. Хотя и не был еще совсем стариком, но он тоже с трудом забывал, все время хранил всякое старое барахло…

– Почему был? – спросил я, с радостью хватаясь за нейтральную тему для разговора. – С ним что-то случилось?

– Нет, мой дед жив и здоров… наверное. Во всяком случае, поговаривают, что это он меня пристроил в этот балаган. Обидно, конечно, если это так, ну да ладно… Просто я деда не видела с шести лет. Мать говорила, что он плохой человек, и поэтому увезла меня. А мне он нравился, сказки на ночь рассказывал…