Падающие в небеса - Азарий Лапидус

От этих слов тепло раскатилось по телу Сапожникова, мгновенно превратившись в упругий шар, опустилось вниз, и он почувствовал, что надо срочно заканчивать разговор. В противном случае он бросит здесь все: сына, работу – и помчится в Америку к Софи.

– Давай договоримся: если я не усну, то подойду к телефону, если усну – позвоню завтра утром. Все равно после Штатов я просыпаюсь в пять утра.

– Хорошо, любимый. Иди спать. До вечера.

Последние слова были произнесены с такой нежностью, что Сапожников подумал: «Лучше бы не звонил! Еще больше душу разбередила».

Дома Михаила Петровича не ждали. Жена спала, а сын сидел в своей комнате и занимался, что само по себе было уже неплохо. Когда Сапожников вошел в его комнату, Илья быстро засеменил пальцами по клавиатуре – очевидно, выходя из какого-нибудь запретного сайта в Интернете.

– На девушек смотришь?

Илья покраснел, и это было красноречивее любого ответа, тем более из уст сына ничего, кроме невнятного мычания, и не последовало.

– Не волнуйся, не буду тебе на сей счет мораль читать. Дело твое, но я в таком же возрасте предпочитал общаться с женщинами лично и как можно ближе.

– Папа, я тоже не люблю лазить по сайтам. Просто я дал слово маме, что до окончания школы по вечерам буду сидеть дома.

– Ну, можно и так, – улыбнулся Сапожников, подошел к сыну и ласково потрепал его по голове, что в последнее время почти не делал. А ведь еще совсем недавно он обожал целовать маленького Илью в макушку, и оба получали от этого огромное удовольствие, и отец еще как будто подпитывался энергией сына.

– Что ты смеешься? – удивился Илья.

– Да так, ерунда! Ложись спать.

Улыбался Сапожников потому, что произнесенная им фраза напомнила ему анекдот, отловленный накануне в Интернете.

«Всесильный Берия приходит к вождю народов:

– Иосиф Виссарионович! Мне только что доложили, что в одном далеком грузинском селе нашли двойника, как две капли воды похожего на вас. Но Солнце на небе одно, так и вы у нас на Земле – один, поэтому никаких ваших двойников существовать не должно.

– Ну, хорошо!

– А потому мы решили, что двойника – расстрелять, а всех жителей села посадить в лагеря на пятнадцать лет. Можно?

– Ну, хорошо! Можно!

Берия помялся и через несколько секунд говорит:

– А еще мы подумали, что вместо всего этого можно двойнику усы сбрить.

– Ну, можно и так! – ответил вождь, пожевывая свои усы».

Выскочившая в разговоре с сыном фраза показывала, как глубоко засела в голову Сапожникову рассказанная в анекдоте жизненная коллизия. Он очень надеялся, что и по отношению к нему в последний момент прозвучит команда «Ну, можно и так!», и не надо будет играть в «шпионские страсти». Только Сапожников никак не мог понять, от кого следует ожидать эту начальственную директиву.

Как и предполагал Михаил Петрович, спал он очень недолго и уже в половине шестого, проворочавшись минут двадцать, поднялся и позвонил в Штаты.

– Привет, Софи! Вернее, доброй ночи!

– Доброе утро, Миша! Как спалось?

– Хорошо, но мало! – бодро произнес Сапожников. – Ну как, посмотрела свой график?

– Да, – упавшим голосом ответила Софи, – у меня, к сожалению, в конце следующей недели не получится.

– А что такое? Дела?

– Не совсем! Будет праздник, Песах, и мы обычно его проводим с родителями.

Софи замолчала, молчал и Сапожников. Потом вдруг девушка заговорила. Быстро-быстро, как будто боялась, что забудет произнести что-то важное:

– А давай ты проведешь праздник с нами, в родительском доме в Хьюстоне. Я вспомнила, вы ведь учились в одном классе с папой, и я уверена, он будет рад.

Сапожников подумал, что события развиваются значительно лучше, чем он мог предположить. Ведь то, что следовало сделать ему самому, и вовсе не по собственному желанию, сейчас происходило по воле Всевышнего, вложенной в уста Софи.

– Мне как-то неудобно. Ты уверена, что родители нормально отреагируют на мой визит в их дом? Очень не хотелось бы создавать тебе проблемы.

– Ну, конечно, уверена, любимый! Я с ними поговорю. Жду тебя!

Сапожников встал с кресла и начал мерить комнату шагами. Странно как-то получалось: с одной стороны, он очень хотел видеть Софи, быть с ней каждую секунду, гладить ее по руке, обнимать и целовать, с другой – он оказывался в доме ее отца, а именно это требовали от него разведчики. Внутри него рождался и быстро рос некий странный плод, который стучался в каждую клетку организма, требуя отказаться от поездки в Америку – сей уродец бесконечно повторял: «Это плохо, это неправильно!» Но с другой стороны, увидеть Софи хотелось так, что даже сводило челюсти и невозможно было произнести: «Хочу, скучаю!»

Побродив минут пятнадцать, Михаил Петрович определился: «Я обязательно поеду», – но подспудно решил, что постарается по возможности саботировать полученное им задание. Все-таки в российском государстве столько неразберихи, что и чекисты могут в суете текучки забыть о нем или по меньшей мере быть не такими требовательными к решению поставленных ими задач. В какой-то мере Сапожников был идеалистом, он верил в мощь и покровительство великих сил, творящих на небесах, и что именно они вершат человеческие судьбы на Земле. Его жизнь написана всесильным художником от беззаботной юности до седой старости, а посему никто из живущих на планете не вправе изменить ее содержание или продолжительность!

– Алло, здравствуй, папа!

Софи решила, что из родителей первым надо поставить в известность отца. Он был главой семьи. Для окружающих – великим Липсицем, а для домашних – сильным и мудрым папой. Почему-то так повелось, что «папа» обращалась к нему не только Софи, но и ее мать Речел. Наверное, это отражало главенствующую роль отца в семье. Итак, она сначала поговорит с отцом, а потом известит мать.

– Привет, Софушка.

Липсиц звал дочь именем своей матери. Именно Софушкой его отец называл мать, и потом, когда родилась безумно любимая дочь, он с первых минут обращался к ней только так. И Софи, почти совсем не говорившая по-русски, чувствовала, что это ласковое обращение – столь необходимая каждому человеку связь с прошлым.

– Папа, а как ты посмотришь, если к нам на седер приедет один человек?

– Положительно! – без паузы ответил отец.

– Папа, но ты даже не спросил, а кто это?

– Кто это?

– Твой одноклассник Михаил!

Теперь уже после паузы, которая длилась, как показалось Софи, вечность, отец произнес:

– Ну что же, если ты так хочешь, то, пожалуйста, пусть приезжает.

Голос Липсица не был твердым. Конечно, трудно представить в собственном доме одноклассника в роли близкого мужчины своей единственной и горячо любимой дочери.

Сапожников позвонил оперативному дежурному, чтобы тот прислал машину – дожидаться пробуждения домочадцев и общаться с ними не хотелось, да и на работе за время его отсутствия накопилась целая куча дел. Офисный автомобиль прибыл минут через двадцать. Охранник, поднявшись к квартире шефа, застыл перед дверью в ожидании его выхода. Наспех приняв душ и побрившись, Михаил Петрович, не завтракая, без обычной тщательности оделся, выскочил на площадку и быстрым шагом направился к лифту.

В приемной его встретила вызванная по срочному звонку секретарша, спрятавшая косметику, как только заметила подошедшего Сапожникова. Он бросил на ходу:

– Кофе, бутерброды! – и машинально посмотрел на часы: без пятнадцати семь утра.

Это было лучшее время, когда еще никто не пришел на работу, не мешала бесконечная текучка и можно сосредоточиться над каждым письмом. А их накопилось очень много – толстая папка, специально положенная помощником в центр стола, всем своим видом говорила: «Прочитай меня!»

Часа полтора Сапожников разбирался с почтой, и когда за дверью в приемной начали раздаваться звуки оживающего офиса, ему позвонили на мобильный телефон. Номер, высветившийся на дисплее, оказался неизвестным. Можно было не отвечать, но он догадывался, от кого этот звонок.

– Здравствуйте, Михаил Петрович! Мне дали ваш номер телефона и попросили встретиться.

– А кто вы? – хотя теперь Сапожников уже точно знал, с кем разговаривает, несмотря на то, что собеседник не представился.

Позже, анализируя события того утра, Михаил Петрович много раз задавал себе вопрос, по каким признакам он понял, что разговаривает с сотрудником Службы внешней разведки, ведь его телефон могли дать кому угодно: бизнесмену, журналисту, банкиру? Так иногда и происходило, номер был доступным, и считалось нормальным позвонить и сослаться на источник его получения. Именно этого незнакомец и не сделал, сказав неопределенно «мне дали…», что не помешало Сапожникову, задав вопрос, уже знать на него ответ.

– Я – Виктор Михайлович, от Антона Николаевича.

– Замечательно! И что вы хотите?

Собеседник смутился, но через несколько секунд нашелся: