Белый ворон Одина - Роберт Лоу

А Олав между тем продолжат:

— Итак, мальчик повсюду носил доску с собой. И вот однажды он повстречал людей из соседней деревни, которые пытались разжечь костер. «Где в ваших краях можно разжиться дровами?» — спросили они у мальчика. «Вот, у меня есть доска», — отвечал мальчик. И взяли они его доску и бросили ее в костер. Когда отцовский подарок вовсю запылал, мальчик заплакал. «Не переживай так из-за своей потери», — сказали люди и дали мальчику замечательный, совсем новый сакс.

— Хороший обмен, — послышался из темноты голос Рыжего Ньяля. — Добрый сакс куда полезнее, чем доска для тавлеи. Как говаривала моя бабка, оружие и лес — вот лучшие учителя для юнца.

Окружающие зашикали на Ньяля, чтоб не мешал слушать. Олав поудобнее устроился у костра и возобновил рассказ:

— Мальчик взял нож и пошел восвояси со своими овцами. Шел он, шел и увидел человека, который пытался выкорчевать из земли огромный валун, чтобы потом вспахать свое поле. «Земля очень твердая, — пожаловался он. — Ну-ка дай мне свой сакс, я подкопаю камень». Мальчик отдал мужчине нож, но тот копал так отчаянно, что сломал лезвие. И снова заплакал, запричитал мальчишка: «Ах, что же ты сделал с моим ножом!» «Не плачь, — успокоил его мужчина. — Я дам тебе взамен хорошее копье». И он действительно подарил мальчику отличное копье, украшенное медью и серебром.

Тут слушатели, уже сообразившие, в каком направлении движется повествование, снова оживились. Некоторые засмеялись, другие справедливо вопрошали, как такое может быть — чтобы крестьянин, не имеющий приличной лопаты, владел прекрасным копьем. Однако и тех, и других быстро заткнули, и у костра снова воцарилась тишина.

— Мальчик пошел дальше со своими овцами и с новым копьем, — рассказывал Олав. — По дороге он встретил охотников и один из них попросил: «Одолжи нам копье, чтоб мы могли убить оленя, за которым целый день гоняемся». Мальчик и ему не отказал.

— Вот, ссыкуны несчастные! — проворчал Квасир. — Вышли охотиться, даже не захватив с собою копья.

Торгунна метнула в него один из своих самых суровых взглядов.

— Ого! — восхитился Финн. — Таким взглядом корабль потопить можно. Вот почему викинги обычно не берут жен в походы.

Квасир оскорбленно нахмурился, а Олав терпеливо выждал, пока разговоры утихнут, затем снова откашлялся. В отблесках пламени его глаз — тот, который светлее — отливал жемчужным светом.

— Итак, мальчик отдал охотникам свое копье, и те побежали за оленем. Вскоре они вернулись с добычей, но без копья. Вернее, копье-то осталось, но вот древко у него раскололось. «Ай-ай, — заголосил мальчик. — Посмотрите, что вы сделали с моим драгоценным копьем!» «Не поднимай шум из-за ерунды, — сказал ему охотник. — Вот, возьми моего коня и успокойся».

И охотник отдал ему коня вместе с седлом и прекрасной сбруей. Мальчик взял коня под уздцы и, довольный, пошел домой. Однако ушел он недалеко, потому как набрел на поле с рожью, где крестьяне гоняли ворон. Они так громко кричали и размахивали руками, что конь испугался и убежал.

— Ну в точности история моей жизни, — вздохнул Торкель.

Ответом ему стали сдержанные смешки тех, кто был наслышан о прошлых неудачах Торкеля. Финн потребовал, чтобы все заткнулись и не мешали слушать.

— Хочу знать, чем все закончилось, — объяснил он. — Этот сельский пастушок сильно напоминает мне одного знакомого торговца.

Тут уж побратимы похихикали на мой счет — Финнов намек был понят.

— Короче, конь пропал навсегда, — продолжил Олав. — Но крестьяне, как могли, утешили мальчика и дали ему старый деревянный топор. Вот с этим топором он и двинулся дальше. По пути ему встретился дровосек, который безуспешно сражался с толстым деревом. И сказал тогда дровосек мальчику: «Одолжи мне топор, а то мой слишком мал для такого дерева». Начал он рубить дерево чужим топором и скоро сломал его.

— Глупый мальчишка! — не выдержал кто-то из слушателей. — Ему следовало угомониться, еще когда он заполучил коня.

— Да уж, наверное, — улыбнулся Олав. — Потому что дровосек сумел отблагодарить его только толстым суком от своего дерева. Взвалил его мальчик на спину и пошел дальше. На окраине своей деревни он повстречал женщину, которая очень обрадовалась и сказала: «Где ты это нашел? Мне как раз нужны дрова для моего очага». И бросила она сук в огонь, и тот, естественно, загорелся. «Ну, и где же мое дерево? — спросил мальчик. — Теперь у меня ничего не осталось». Женщина огляделась по сторонам, и дала ему чудесную доску для игры в тавлеи. Делать нечего, взял ее мальчик и побрел домой. Как только он вошел в дом, мать посмотрела на него и улыбнулась. «Что лучше оградит мальчика от неприятностей, чем доска для игры в тавлеи?» — сказала она.

Ничего не скажешь — изящное окончание истории, и публика оценила его по достоинству. Люди громко хмыкали и одобрительно хлопали себя по коленям. А уж когда Олав с любезным поклоном передал Торгунне доску и мешочек с камешками, тут народ и вовсе пришел в восторг. О Торгунне и говорить нечего… Она сияла так, будто этот непризнанный сын конунга был ее собственным ребенком.

Посреди всеобщего шума и гвалта Квасир приблизил свое лицо к моему — снова на меня пахнуло знакомым запахом овсянки с рыбой — и прошипел:

— Ни за что не поверю, будто этому мальчишке всего девять лет.

Я покинул струг — одно из тех неуклюжих речных судов, которые столь любы славянам — и ступил на деревянную пристань Новгорода, Хольмгарда по-нашему. Мне уже доводилось бывать здесь раньше, поэтому я чувствовал себя почти как дома.

На струг нам пришлось пересесть еще в Альдейгьюборге, поскольку мы и туда-то с большим трудом довели свой драккар. А уж о том, чтобы плыть на нем до самого Новгорода, и речи быть не могло. Помнится, на последнем участке мы гребли из последних сил. Легкие горели огнем от непривычно морозного воздуха, и даже сейчас, несколько дней спустя, плечи у меня болели так, будто их проткнули раскаленным прутом. С горечью пришлось признаться, что дальше работать веслами я просто не в состоянии.

Погода тоже не способствовала хорошему настроению. Едва достигнув устья реки, на которой стоял Альдейгьюборг, Гизур произвел привычные замеры. Он спустил за борт помойное ведро на веревке и зачерпнул местной водицы. Заглянув внутрь, он удрученно покачал головой и подтолкнул ведро ко мне. Там плавал лед.

— Мне не требуется смотреть за борт, — раздраженно буркнул я, пытаясь дыханием согреть руки. — И без того знаю, что жутко холодно.

Гизур согласно кивнул и, опорожнив ведро, повесил его на место. Я невольно следил за его красными, растрескавшимися руками. Мы все страдали от этой беды: от непрерывной гребли на морозе руки наши превратились в живое мясо. Из носа у всех текло, студеный воздух, казалось, выжигал легкие при дыхании.