Скоро Москва - Анна Шипилова

все грешили, – поясняет ведьма Лениной маме. – Какие времена были, а? Революция, войны. Поэтому у молодежи сейчас почти у всех венцы безбрачия: даже если женятся, то разводятся.

– А без штампа жить – себя не уважать, – добавляет, повернувшись к Лене, мама.

– Жена из любого чма сделает человека, а ты думал, зачем она нужна? – втолковывает Грише дядя Толя. – Только баба тебя может из говна вытащить. Классик написал!

Они сидят во дворе под навесом, Гриша отпивает пиво из бутылки и замечает, как дядя Толя жадно следит за ним.

– Дядь Толь, ты ж зашился, – говорит он, но дает отпить.

– От пива ничё не будет.

Дядя Толя идет в магазин и возвращается со звякающим пакетом.

– Вот, Ленке взял шоколадку.

– Нечего ей шоколадки жрать, и так разнесло, – раздраженно отмахивается Гриша.

От Кати приходит сообщение: фото с черной кошкой и подпись – «С Самайном». Лене пришлось взять академ в этом году, и она тухнет дома.

«Не думала что буду скучать по шараге» – невпопад пишет она.

«Когда рожать?» – не в первый раз уточняет Катя.

«Писала же, под елочку будет подарочек», – отвечает Лена с эмо́дзи-елкой.

«Завиииидую, экзамены не сдавать, в этом году чот дофига всего навалилось, просто жесть»

«А чо как Заринка?» – вспоминает Лена.

«Артур ей велел удалить страницу и нигде свои фотки не выкладывать, эта курица удалила»

«Совсем шариат свой навели вот Машу пронесло от такого счастья»

«Даааа, повезло, что ногу сломала» – помедлив, отвечает Катя.

«А ты как? Чо на личном?»

«Ничего. – Катя ставит плачущий эмодзи. – И перекати-поле катится. Тоже, наверное, венец безбрачия. Мне через семь лет будет 24, а у тебя ребеночек в школу пойдет уже»

«Сделай приворот на кого-нибудь, – пишет Лена, – на сигарете умеешь?»

Урбанист

– Не выеживайся, не задавай вопросов, лучше вообще молчи, веди себя как зэк – спокойно залезай на самую дальнюю шконку и засыпай, утром они не будут знать вообще, как от тебя избавиться, – говорит бывший мент дядя Валера.

Язык у него заплетается, и Саня понимает, что зря позвонил ему, но больше было некому: звонить матери не хотелось, а ни одного адвоката он не знает.

Утром вся его одежда и он сам пахнут чем-то тошнотворным: и связанный мамой свитер, и волосы, которые он вчера вымыл шампунем Вероники – другого у нее дома не было, но ему даже понравился сладкий запах, – и штаны, и носки в какой-то пыли и грязи, – ему хочется все с себя содрать и сжечь.

На столе следователя картонный пакет из «Старбакса» – хорошо живут, думает Саня, пьют дорогущий американский говнокофе, – над столом карта Москвы, старая и выцветшая: половины районов нет, трешка только строится – как они по ней кого-то вообще находят? Рядом висит график дежурств, разлинованный от руки, благодарность в рамочке; на диване, застеленном засаленным пледом, явно постоянно спят. Окна выходят на фасад бывшей гостиницы, в девяностых принадлежавшей бандитам. Ее перестраивают уже несколько лет: то владельцев сажают, то проворовывается подрядчик, – Саня в курсе, потому что писал о ней серию лонгридов.

Следователь в свитере с катышками, небритый, расплывшийся, блеклый, похожий на вахтера или охранника, – Саня разочарован, он ждал совсем другого: Жеглова или хотя бы Дукалиса, – велит ему прочитать и подписать объяснение и протокол. Саня читает, не понимая канцелярского языка, каких-то пунктов и подпунктов, что-то он нарушил, но лишь бы выпустили, все подпишу, думает он, лишь бы выколупаться отсюда. Ему отдают фотоаппарат и выводят какими-то обшарпанными коридорами – даже у себя сделать ремонт не могут, надо посмотреть на госзакупках, какой бюджет выделяли, думает Саня. Одна лестница, вторая, толстые решетки, вторые, третьи, проходная с линолеумом в ромбах, как у мамы на кухне, и он свободен – вдыхает свежий весенний воздух, вступает в грязную снежную лужу, перебегает дорогу в ямах, представляя, как смешно это смотрится со стороны, подпрыгивает, чтобы еще больше не замочить ноги. Заходит в кафе поссать и умыться, хотя бы частично избавиться от липкого запаха, и сразу же слепнет от яркого белого света и цвета, размякает в тепле, берет еду на подносе – ест с видом на отделение. Достает телефон – наконец-то всем сообщить: «чуть не закрыли суки», – пишет пост в своем обычном стиле, заводясь, на кураже, и отключает звук уведомлений, чтобы спокойно поесть. С наслаждением вгрызается в жесткую корку пахнущей закваской чиабатты, которая царапает нёбо, тянет ее резиновое нутро зубами и смотрит: уведомлений нет.

Думает: вы чё, разгар дня, вторник, все ж вместо работы в телефонах вечно сидят, журналисты сейчас как раз отслеживают инфоповоды, самое время – после выборов. Убирает пальцем майонез из угла рта, решает взять кофе – запить кислый вкус, ждет, пока автомат наливает молочную пену, разглядывает ребенка в розовой куртке – тот бьет ногами стол, его мать пытается одновременно расстегнуть молнию на куртке и удержать кофе, – думает вдруг с горечью: вот у людей жизнь, ничего плохого не происходит, гуляют, пьют кофе, потом пойдут домой обедать и даже не знают, наверное, что желтое здание напротив – ментовка.

Под постом начинают появляться лайки, сердечки, возмущенные красные рожицы, и Саня бежит до метро, снова проверяет уведомления, потом спускается, интернет пропадает, хоть и должен везде ловить – не нулевые же, думает: глушат, суки. Заходит в вагон, подключается к вайфаю, радуется месту, забивается в угол, вставляет зарядку в USB-порт, кладет голову на руку, ему до конечной, задремывает, телефон во внутреннем кармане, поближе к сердцу, но его жужжания сквозь сон он не чувствует. Выйдя из метро, сразу вытаскивает, отключает-включает интернет, проверяет – пара комментариев появилась: «держись!» и ироничное «все там будем».

Предыдущий пост с призывом выходить на митинг собрал больше ста комментариев и шестьсот пятьдесят лайков – у него только френдов пять тысяч и еще куча подписчиков, тут он ждет в два раза больше, но новый будто никто не видит. Звонит мама: он вообще про нее забыл и что говорить – не знает. Решает не брать, сбрасывает, посылает отбивку «перезвоню позже»; мама так и не привыкла писать, всегда звонит. Проверяет папку «спам»: не отфильтровывает ли она нужные сообщения, но там те же знакомые лица: хейтеры, какие-то фейковые бабы в купальниках, бывшие, которых он заблокировал давным-давно, а переписка так и висит.

После выхода из метро накрывает паранойя: а вдруг следят, может, надо было не домой ехать – а куда тогда, к Веронике, что ли? Саня петляет дворами, свой район он знает, постоянно снимает здесь то обрушившиеся балконы, то как люди выгуливают собак на детских площадках, то как спиливают деревья и перекладывают асфальт во дворах по два раза в год. Встает в очередь к табачному магазинчику и оглядывается: не идет ли кто