Роман Флобера - Владимир Казаков

Официантка подошла и нежно, но с запредельной опаской, как медсестра, делающая клизму заразному больному, поставила на стол пару кружек пива.

– Ну наконец-то. Да несли бы сразу штуки по три каждому. Что уж там! Даже у меня… – Мордавкин наклонился и, не поднимая кружки со стола, от души хлюпнул пива. Его глаза опять на секунду вспыхнули, он осмысленно заулыбался и даже повертел головой по сторонам. Видимо, чтобы зарегистрировать место сегодняшнего бытия. – Даже у меня не хватает того изгиба фантазии, которой обладают помощники олигархов, неутомимо выдумывающие разные загогулины для воспитания любимого ребенка своего великого руководителя. Они приглажены стилистами, ухожены визажистами, облизаны лизоблюдами. У них своя компания точно таких же детишек. Их счастливое будущее простирается за горизонт космической дали. Если, конечно, не дай бог, папу не шлепнут или не сунут в клетку. Внешнего мира они, как правило, не знают. Плохо это, хорошо, честно говоря, не знаю.

Петра Петровича уже несло напропалую. Тема олигархических детей захватила его настолько, что он забывал вовремя отхлебнуть пива. Отвлекался лишь на попу официантки. Он бросал Вероничкину коленку, клал руку на оттопыренность обслуживающего персонала, потом без эмоций возвращал ее на место. На голую ляжку моего подростка. Вся энергия уходила на воодушевленность рассказа.

– Вот ты же знаешь, ядрёна корень, у нас в школе учились совсем разные детишки. И рабоче-крестьянские, и отпрыски партийных функционеров. И никакого особого различия в обучении-воспитании я не наблюдал. Где это все теперь, ответь, мой друг?!

Петька горделиво взмахнул кружкой, но его взгляд запутался в очках, и он, промахнувшись мимо рта, с размаху хряснул полную посудину себе на штаны. Глядя на обмоченные джинсы, он на секунду примолк, потом поднял голову, резко повертел, отчего очки слетели с носа и треснули пополам на столе. И продолжил спокойно, как ни в чем не бывало:

– Где сейчас треники с отвисшими коленками, в которых мы ходили на физру?! А кеды по три рубля?! Где замечательные желтые дермантиновые портфели по восемь?! Нету! Сейчас посмотришь на детишек, лихо скользящих по склонам Швейцарских Альп в разноцветных комбинезончиках по паре тысяч евро и с лыжами тысяч по пять, жуть охватывает.

Мордавкин вдруг начал хохотать, показывая одновременно зубы и язык, что в принципе невозможно без членовредительства того же языка. Но он виртуозно избежал этого, захлопнув пасть с таким звуком, что на секунду, казалось, остановилась музыка.

– Слушай, Мордавкин, достал! Поговорить, что ли, не о чем, кроме как об идиотских детишках буржуинских?! Где твои-то собственные, у тебя же были вроде? – Меня уже начал раздражать этот идиотский треп.

Петруша сник и как-то погрустнел:

– Двое у меня. Сын и дочка.

– Ой, как интересно, Петр Петрович, а сколько им? – встрепенулась девушка.

– Дочке скоро двадцать, сыну четырнадцать. Мария на Кубе, лет пятнадцать не видел. Да, точно. Пятнадцать лет. А Педро, Петя, в Бразилии, я к нему зимой ездил. В этом году должен ко мне приехать. Первый раз. На Новый год. Просил, чтобы я его на футбол сводил. А какой футбол в Москве в январе?! Это в Рио разгар лета. У нас… Главное, по-русски он не говорит, а португальский, который мы с тобой в инязе барабанили, я уже почти забыл. – Петька тяжело вздохнул и, наконец, собрав воедино все шарики и винтики от своих очков, нацепил их на нос.

– Слушай, Петь, как это ты умудрился, там-сям… – Я толкнул в плечо заунывшего друга.

В ответ как-то колыхнулось все его неожиданно обмякшее тело.

– Грустно. Работал я там. В Гаване и Рио! Я реально женат был на двух этих заморских принцессах. Вот такая штукенция. На Кубе у нее папаша был какой-то местный партийщик, а в Бразилии, тоже вполне состоятельная семейка. И куда я Петьку-то поведу, в свою двушку в Перове?! Там то особнячина о-го-го!

Петька достал из внутреннего кармана фляжку и, обнаружив, что она последняя, с недоумением повертел головой. Открыл и опрокинул целиком в полупустую кружку с пивом.

– Ладно. Фигня. Давай по-нашему! За сына. За дона Педро. Даже за двух донов Педров!

Петька глотнул, чихнул, опять глотнул-чихнул, протер нос рукавом джинсовки. У него опять заблистали глаза в прежнем безумии.

– Может быть, пусть им будет хорошо, пусть, радуясь, издеваются над взрослыми, как в прекрасном французском фильме «Игрушка» с Пьером Ришаром. Пусть они существуют отдельно от страны, где миллионы беспризорных детишек просят милостыню и занимаются проституцией. Сейчас время богатых и красивых. Только однажды они станут взрослыми. Что тогда будет, посмотрим.

Причем было ну совсем непонятно, говорит сейчас Петька о своих детях или опять понеслась волынка о буржуазных отпрысках. Я попытался упасть со стула, но раздумал. Вместо грехопадения о кабацкий пол отправился в сортир. Из мужской и женской комнат почти одновременно вышли две шлюхи. Я хотел было удивиться, но опять раздумал. Подходя к обычному туалетному зеркалу, отчего-то сильно волновался. Собственно, ради этого-то и шел сюда. Отнюдь не писать и какать. На днях услышал от одной, совершенно посторонней девушки фразу, которая меня потрясла: «А меня сегодня по зеркалу показывали…»

Решил посмотреть, вдруг и меня, чем черт не шутит, тоже покажут! Вдруг повезет. В голове мелькнула полновесная такая бредятинка, мол, если правда показывают, надо будет позвонить знакомым, родственникам, пусть тоже посмотрят…

Подошел. Посмотрел. В ответ увидел незнакомое лицо урода, со впавшими в затылок глазами, сломанным поперек и немного вдавленным носом. Обильно лысеющий лоб и жидковатые волосенки дополнялись невнятным и безвольным подбородком. Жаль. Все-таки была надежда, что сегодня меня тоже покажут по зеркалу. Ни фига. Ладно, не буду расстраиваться, может, в следующий раз. Не может же быть, чтобы совсем про меня забыли.

Я тщательно, долго и нудно мыл руки. Затем нырнул обратно в туман кабака, пройдя через весь зал, вышел вон.

Двенадцатая глава

Старенький, но еще вполне приличный тойотовский джип Фимы Иванова урчал по Волоколамскому шоссе. Его владелец крутил баранку, что-то рассказывал, иногда от смеха мотал кучерявой башкой, отчего руки на руле радостно вздрагивали. Я дремал.

Когда вчера позвонил Фима и предложил мне прокатиться в сторону Нового Иерусалима, поначалу опешил. Я был полностью уверен, что эта бодяга у них давно рассосалась. Сама. Конечно, прекрасно помню расчудесную летнюю ересь об очередном тайном плане, о переселении евреев из Израиля в ближнее Подмосковье. Но чтоб это все вылилось в какие-то реальные телодвижения, было для меня полной неожиданностью. Мозг до этого просто не докукивал. Иванов же настойчивейшим образом убалтывал меня двигаться с ним, мол, для осмотра наиболее подходящих мест для строительства первых кибуцев!

Я же, находясь в перманентной алкоэйфории, хотел было его, по-нашему, толерантно послать вон, но вдруг задумался. Значит, Фима тянет меня в сторону Нового Иерусалима, так? Так. А это же Волоколамский район, правильно? Без вопросов. А не добраться ли мне, наконец, до пресловутой Софьи Андреевны с ее наследством?! Это же должно быть где-то рядом. Как эта деревня называется? Какое-то на редкость идиотское название, типичное для подобных мест. Сырки, Сырники, что-то около того. Потом, наконец, нашел бумажку с телефоном и адресом. Малое Сырково!

Конечно, надо поэксплуатировать Фиму! А то какой месяц я во сне и наяву брежу о неожиданном наследстве, о любви ко мне русского народа… И вытекающей оттуда моей грандиозной роли в русской культуре. И я все сижу и кукую. А наследство там бесхозно простаивает.

На самом деле я просто очень боялся, что все это вдруг окажется чепухой и рухнет даже не наследство, а мои мечты о нем. Еще летом я, конечно, в угаре пьянства позвонил по этому телефону. Типа проверить. Действительно, старушечьим голосом ответила Софья Андреевна, сказала, что мне надо обязательно заехать, то-сё, она, мол, желает со мной познакомиться, то-сё… Радости от того, что такая бабка вообще существует в природе, мне хватило еще на недельку загула. Короче, вчера я и решил осмотреть наконец будущие владения.

Мне чудились идиллические картинки из Венецианова. Девушки в расписных кокошниках с косами по попу, мужики в накрахмаленных косоворотках, пашущие землю… И, увидев меня, они должны были шваркнуть шапкой о глинозем и крякнуть: «Итить вашу маму, новый барин приехал!»

Ну и хлеб-соль, как положено, на… как же эта дребедень называется? На белом рушнике, во!

Весь вечер я жрал виски с пивом, предаваясь сладкозвучным грезам. Да нет, я понимал, что это бред, оставят мне в наследство, скорее всего, какую-нибудь избушку-развалюху, но помечтать-то приятно. Получение избушки я с остатками внутреннего разума даже не оспаривал!

Еще, конечно, в полуобморочном состоянии позвонил Маринке. Ну не мог не сообщить ей, что я наконец созрел и ближайшими лошадьми еду покорять Малое Сырково. Странное дело, все-таки при всех печалях-радостях я всегда звоню Голиковой. Значит, что-то было или есть. Разговора не помню совсем, только осталось ощущение, что она этому моему порыву не очень-то и рада.