HHhH - Лоран Бине

— Ну-ка, скажите, Науйокс, где я провел ночь?

— Простите, мой генерал?

— Вы прекрасно поняли вопрос.

— Нет… я не знаю, мой генерал…

— Значит, не знаете?

— Нет, мой генерал.

— Вам неизвестно, что я был у Китти?

— …

— Что вы сделали с записью?

— Не понимаю, о чем вы, мой генерал.

— Прекратите это издевательство! Спрашиваю еще раз: вы сохранили запись?

— Мой генерал… я же понятия не имел, что вы были там. Никто меня не предупредил. Естественно, я уничтожил запись, как только узнал вас… то есть как только узнал ваш голос…

— Не валяйте дурака, Науйокс! Вам платят за то, чтобы вы все знали, и отдельно — за то, чтобы знали, где я, мне это известно, потому что я сам вам плачу. В ту минуту, как я вхожу в спальню у Китти, вы выключаете аппаратуру! Еще одна попытка посмеяться надо мной — и я отправлю вас в Дахау, где вас уж точно за яйца повесят. Ясно я выразился?

— Предельно ясно, мой генерал.

— Ну и убирайтесь отсюда!

Так, мне кажется, куда реалистичнее, живее и, наверное, ближе к истине. Но только «наверное». Гейдрих мог быть грубым и сыпать непристойностями, однако в случае необходимости он отлично умел играть роль хладнокровного бюрократа. Стало быть, учитывая все обстоятельства, из двух версий, Науйокса (даже деформированной) и моей, лучше выбрать науйоксовскую. Хотя я-то сам остаюсь с убеждением, что главным желанием Гейдриха в то утро было оторвать своему подчиненному яйца.

Вестфалия. Стоя у очень высокого окна северной башни Вевельсбургского замка, Гейдрих всматривается в долину реки Альме. Посреди леса он может различить бараки и даже колючую проволоку оград самого маленького концентрационного лагеря Германии[145]. Но возможно, его внимание привлекает сейчас полигон, где тренируются ребята из подчиненных ему айнзатцгрупп. План «Барбаросса»[146] намечено ввести в действие через неделю, а через две все эти люди будут уже в Белоруссии, в Литве, на Украине — и начнут работать. Им обещано, что работа будет окончена к Рождеству и они вернутся домой, но на самом деле Гейдрих понятия не имеет, сколько времени продлится война, к которой сейчас готовится Третий рейх. Правда, в партии и в войсках все посвященные в тайну полны оптимизма, а достижения Красной армии — весьма посредственные на территории Польши и совсем уж плачевные в Финляндии — позволяют надеяться на быструю победу всегда и везде неодолимого вермахта, но Гейдрих опирается на отчеты СД и куда более осторожен в прогнозах. Силы врага — количество, например, русских боевых машин или резервных войск — представляются ему опасно заниженными. Однако у командования вермахта есть своя собственная разведка, и там предпочитают игнорировать предостережения Гейдриха, гораздо больше доверяя обнадеживающим сводкам его бывшего начальника Канариса. Гейдрих, для которого увольнение из флота и сейчас остается открытой раной, скорее всего, задыхается от ярости. А Гитлер заявляет: «Когда начинаешь войну — словно распахиваешь дверь в темную комнату, не зная, что там, за дверью, скрывается…»

По сути, это, вероятно, то же, что признать предостережения СД не лишенными оснований. И все-таки решено вскорости обрушиться на Советский Союз…

Гейдрих с тревогой наблюдает за тем, как над долиной сгущаются облака. Гиммлер за его спиной обращается к своим генералам.

Для Гиммлера СС — рыцарский орден, а себя он всерьез считает если не реинкарнацией, то хотя бы потомком Генриха Птицелова, саксонского герцога, который стал королем Германии, заложил, разгромив в X веке венгров, основы Священной Римской империи германской нации и вел, проявляя неслыханную жестокость, войны со славянскими племенами. Предъявив права на такое свое родство, рейхсфюрер понял, что ему нужен замок. Этот, Вевельсбургский, он нашел в руинах, и сюда пригнали из Заксенхаузена почти четыре тысячи узников, чтобы его восстановить. Примерно треть «реставраторов» погибла во время восстановительных работ от непосильного труда и голода, но теперь над протекающей по долине рекой Альме высится величественное здание. Две башни и донжон, связанные крепостными стенами, образуют треугольник, наподобие наконечника копья, острие которого направлено к мифическому острову Туле — родине ариев, а пол бывшей капеллы, переименованной теперь в Obergruppenführersaal, Зал обергруппенфюреров (или «Зал баронов», еще и так его иногда называют), украшает мозаика с двенадцатиконечной свастикой, символизирующей Axis mundi, ось мира, незримый центр вселенной.

Именно здесь, в северной башне старинного замка, вот-вот начнется созванное Гиммлером совещание, и Гейдриху никак нельзя это совещание пропустить[147]. В центре огромного круглого помещения двенадцать самых высокопоставленных эсэсовцев расселись за тяжелым дубовым столом — стол заказчик приказал сделать круглым и рассчитанным именно на двенадцать мест, потому что таким образом подчеркивается преемственность подвигов со времен короля Артура[148]. Вот только поиски Грааля образца 1941 года несколько отличаются от тех, что вел Персеваль[149]: «Решающее противостояние между двумя идеологиями… необходимость нового жизненного пространства…» Гейдрих, как и все его соотечественники той эпохи, знал этот припев наизусть. «Вопрос выживания… безжалостная расовая борьба… от двадцати до тридцати миллионов славян и евреев…» Тут охочий до цифр Гейдрих навострил уши: «От двадцати до тридцати миллионов славян и евреев будут уничтожены в результате военных действий и проблем со снабжением продуктами».

Гейдрих не дал проявиться раздражению. Он уставился на мраморный пол, на великолепное «черное солнце» из двенадцати древних рун «зиг». Военные действия… проблемы со снабжением… трудно сказать более уклончиво! Гейдрих прекрасно знал, что, затрагивая некоторые особенно сложные темы, лучше не выражаться чересчур определенно, тем не менее всегда наступает момент, когда пора назвать вещи своими именами, и есть все основания полагать, что такой момент наступил. Значит, без точных указаний люди могут неведомо что натворить. А ведь на нем лежит ответственность за эту миссию.

Когда Гиммлер объявил заседание закрытым, Гейдрих поспешно вышел, и вот он уже идет по коридорам, стены которых увешены картинами из рыцарских времен, доспехами, гербами, руническими знаками всех видов. Ему известно, что здесь, в замке, алхимики, оккультисты и маги постоянно работают над разного рода эзотерическими проблемами, но такие проблемы не в его ведении. Хватит и того, что он провел два дня в этом сумасшедшем доме, теперь надо как можно скорее возвращаться в Берлин.

Снаружи он снова замечает, что над долиной сгущаются облака, ему понятно: если задержаться, можно и не взлететь. Его ведут на полигон, где хотели устроить смотр войск в его честь, но он предпочитает обойтись без долгих речей и ограничивается тем, что проходит между шеренгами, лишь мельком бросив взгляд на отборных убийц, чья задача — истребить восточных недочеловеков. В строю около трех тысяч солдат, и выправка их безупречна. Гейдрих поднимается по трапу в самолет, ожидающий его на взлетной полосе. Двигатели уже работают, и самолет взмывает в воздух как раз перед первым ударом грома. С неба льют потоки воды, но четыре айнзатцгруппы, не обращая на это внимания, незамедлительно принимаются маршировать.

В Берлине — никакого круглого стола, никакой черной магии, обстановка вполне деловая, и Гейдрих тщательно формулирует свои директивы. Геринг просил изъясняться как можно короче и проще, так он и делает. 2 июля 1941 года, две недели спустя после начала осуществления плана «Барбаросса», следует распространить этот документ среди эсэсовского руководства за линией фронта.

«Должны быть уничтожены все функционеры Коминтерна (как и все коммунистические политики), функционеры партии высшего и среднего звена, а также радикально настроенные рядовые члены партии, члены Центрального комитета, райкомов, обкомов, народные комиссары, евреи в партийных и государственных учреждениях, иные радикальные элементы (саботажники, пропагандисты, партизаны, подстрекатели и так далее)».

И впрямь все изложено ясно, но при этом осторожно, а местами с некоторым перебором. В самом деле, зачем уточнять насчет «евреев в партийных и государственных учреждениях», если работники партийных и государственных учреждений должны быть уничтожены все, независимо от того, евреи они или не евреи? Гейдрих пока не знает, как отнесутся солдаты регулярных войск к бесчинствам его айнзатцгрупп. Хотя подписанная 6 июня 1941-го Кейтелем, следовательно, одобренная вермахтом, пресловутая «директива о комиссарах»[150] и разрешает массовые убийства, но — официально — она ограничивает при этом объекты таких убийств только политическими врагами. Иначе говоря, в качестве мишеней там обозначены не советские евреи, а прежде всего и исключительно политические враги. Словесная избыточность директивы — вроде как след оставшихся еще сомнений. Естественно, в тех случаях, когда местное население само захочет устроить погромы, погромы эти будут втихаря поддерживаться, однако начало июля — еще не время для того, чтобы говорить в открытую о том, что планируется уничтожать евреев по одной-единственной причине: потому что родились евреями.