Над «пугачевскими» страницами Пушкина - Реджинальд Васильевич Овчинников

23 сентября, Илек.

Дмитрей Кальминский.

7-й лехкой полевой каманды порутчику Лариону Кальминскому в Яицком городке»{264}.

Письмо производит впечатление исполненного верой в то, что Пугачев — не кто иной, как истинный император Петр III. Оно проникнуто благоговением перед «великим государем Петром Федоровичем», гордостью за честь служить среди его приближенных и пользоваться его любовью. Объяснение подобному содержанию письма следует искать, видимо, в том, что оно писалось с учетом возможной его цензуры со стороны пугачевского секретаря Почиталина, и Кальминский не мог сказать всей правды. Для него важно было сообщить родным лишь то, что он жив, здоров и благополучен.

Кальминский писал матери о надежде на скорую встречу с ней и другими родственниками, но надежда эта, как известно, не сбылась. Кальминский был казнен вскоре после взятия Татищевой крепости Пугачевым. В записках полковника М. Н. Пекарского событие это освещено следующим образом. Сержант Кальминский, «бывший у самозванца письмоводителем, начал в крепости Татищевой взятые с Биловым войска[68] уговаривать поймать Пугачева и отвести в Оренбург, о чем на него сделан донос самозванцу и по приказанию его живой зашит в куль и брошен в воду» (IX, 602). Другое освещение этого события дано в пушкинской записи воспоминаний очевидца из Нижне-Озерной: казаки втайне от Пугачева утопили его любимца писаря Кальминского, сделав это «из ревности» (IX, 496) Эта версия, принятая Пушкиным в «Истории Пугачева» (IX, 27), полностью подтверждается показаниями самого Пугачева на допросе в Яицком городке. Он на другой день по взятии Татищевой крепости потребовал к себе «писаря Дмитрия Николаева [Кальминского], однакож ево не нашли, а по справке вышло, что яицкия казаки утопили его в воде, для того, что он был дворянин[69], а сих людей они не терпят, и говорили мне: «Как ето, ваше величество, нас-де отбиваете прочь, а дворян стали принимать?»{265}. Но у Пугачева были основания пожалеть о гибели Кальминского: он потерял в его лице одного из способнейших своих помощников.

Капитан Сурин

На одной из страничек дорсжной книжки Пушкина записан отрывок старинной песни о капитане Сурине (IX, 493), который в сентябре 1773 г. с ротой солдат и сотней казаков пошел из Нижне-Озерной крепости против Пугачева, был разбит им, взят в плен и казнен (IX, 493). Песню о Сурине Пушкин услышал в Нижне-Озерной от старой казачки Марфы Сергеевны Агаповой, о чем говорилось выше. Но возможно, что в числе трех песен пугачевского времени, спетых Пушкину бердской казачкой Ириной Афанасьевной Бунтовой{266}, жившей в молодости в той же Нижне-Озерной крепости, была и эта песня о Сурине. Эпизод с капитаном Суриным освещен в главе II «Истории Пугачева»: «Из Рассыпной Пугачев пошел на Нижне-Озерную. На дороге встретил он капитана Сурина, высланного на помощь Беловскому комендантом Нижне-Озерной майором Харловым. Пугачев его повесил, а рота пристала к мятежникам» (IX, 18). Пушкин прокомментировал этот рассказ в примечаниях отрывком песни о Сурипе: «Память капитана Сурина сохранилась в солдатской песне:

«Из крепости из Зерной

На подмогу Рассыппой

Вышел капитан Сурин

Со командою один» (IX, 100){267}.

Кем же был капитан Сурин, финал военной карьеры которого увековечил Пушкин? Его жизненный путь удалось воссоздать по архивным документам. В ЦГАДА, в делах Оренбургской секретной комиссии, производившей в 1774 г. следствие, суд и расправу над пленными пугачевцами, нашелся протокол допроса Емельяна Алферова, он был дворовым человеком и денщиком Сурина и участвовал в его противопугачевской экспедиции{268}. Алферов показал на следствии, что господин его, капитан Петр Иванович Сурин, владел имением в селе Медяны Алатырского уезда, а его жена, Сурина Марина Ивановна, из-за военных действий в Оренбургской губернии не смогла уехать в алатырскую вотчину мужа и жила по-прежнему в Нижне-Озерной крепости{269}.

Более полные биографические данные о Сурине удалось найти в ЦГВИА в материалах Генерал-аудиторской экспедиции Военной коллегии среди военно-судных дел об офицерах и солдатах русской армии. В этом собрании находится «Дело о секунд-майоре Петре Сурине, упустившем из Илецкой Защиты двух киргиз-кайсаков»{270}, производившееся в военном суде Оренбургского гарнизона с августа 1771 г. и законченное в январе 1773 г. Сурин обвинялся в противозаконном, «фамильярном обхождении» с правителем Младшего казахского жуза Дусали-султаном. Будучи комендантом военной команды в пограничной крепости Илецкая Защита, Сурин отогнал у казахов 370 лошадей, а затем возвратил их, оставив у себя серого иноходца, седло с серебряной оправой, две узды в такой же оправе, парчовый халат. Кроме того, Сурину вменялось в вину и то, что он по сговору с Дусали-султаном освободил пленного хивинца, получив за это «в презент» десять баранов, а также пытался освободить еще двух пленных в обмен на трех лошадей и десять баранов. На этом последнем деле Сурин и попался: был задержан и избит солдатами сменного караула, после чего доставлен под конвоем в Оренбург и предан военному суду.

На допросе, производившемся 31 октября 1771 г., Сурин показал, что от роду ему 32 года, в службе находится с 12 июля 1751 г., т. е. по обычаю записан в службу в возрасте 12 лет, но фактически начал ее позднее, происходит из российских дворян, имеет патенты на чины прапорщика, поручика, капитана и секунд-майора, ранее не был судим{271}.

К следственному делу приложена копия послужного списка Сурина. Из списка явствует, что он принадлежал к разряду мелкопоместных дворян, имел во владении шесть крепостных крестьян мужского пола. Под судом, следствием и в штрафах Сурин не бывал; участвовал в Прусском походе российской армии в 1757–1762 гг., сражался в битве под Гросс-Егерсдорфом (19.VIII.1757), у Цорндорфа (14.VIII.1758) и под Пальцигом (12.VIL 1759). В последнем сражении Сурин получил тяжелое ранение: «правая рука выше кисти сквозь пулею прострелена, ис которой костей несколько частей вынято»{272}.

На следствии Сурин решительно отвергал выдвинутые против него обвинения, отрицал получение каких-либо взяток и «презентов» от Дусали-султана «и в том не священническом увещевании утвердился», хотя против него свидетельствовали сам Дусали-султан и подвластные ему казахи, а также офицеры и солдаты гарнизона Илецкой Защиты. Следствие — ввиду упорства Сурина — явно затягивалось.

А между тем в Оренбургской губернии произошли важные события, которые надолго отодвинули все прочие дела, в том числе и суд над проштрафившимся секунд-майором. В январе 1772 г. в Яицком городке вспыхнуло восстание казаков Яицкого войска. Попытки оренбургских властей заставить восставших выдать зачинщиков и предводителей не увенчались успехом. Тогда