Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну ! - Глеб Раздольнов

- И хорошо, и хорошо! - затараторил фсбэшник, - пора прижать прищучить Лярвина, пока остальные не разболтались! У них ведь скоро, как ветерок свободы костром запахнет, так все сразу за сувернитетом тянутся! У-у! Злыдни, поотрубал бы кисти вместе с пальцами, жизнь и так тяжела, а ту вы еще! - он выразительно глянул на Дудаева и добавил уже в другом тоне: Заодно солдатня развеется, надоело небось в казармах вонючие пуки унюхивать?

Он ласково потрепал министра обороны по холеной шее, попредержав ледяные пальцы у сонной артерии.

- А я что-то не допонял, - снова стал качать права президент, - вы Ляльку мне вернете? Я здесь сутками пропадаю, где баба-то... А хоккей... ай, ну вас!

- Расследовываем мы твою бабу, не звени. Пасем сейчас оператора, что фильму прокатил в эфире, он как-то уцелел под ракетами. Вчера едва не поймали, выскользнул. Возьмем - выясним, чья наводка, кому сыр-бор весь нужен был в эфирах. Хотя я не сомневаюсь даже, что Лярвин затеял смуту, он!

- Я хочу взяд немного слов, - гордо выпрямился Дудаев, - зачем нам этот дестабилизаций? Вспомните мой маленький родина, чем все кончилось? Зачем было убивад мой двоюродный дядя? Сразу бы денег дали и конец! А теперь новый полигон? Что я завтра скажу мировой арена?

- Ай, тетя-дядя, полигон-молигон! Лярвин пирамиду власти трясет и Полтинного нашего пришиб, а я уверен, что Симон - его рук дело. Что за банды по лесам шныряют? Его банды. Точно говорю! - директор ФСБ уверенно сложил руки на груди в позе победителя, - возьмем ни сегодня - завтра Лярвина, допросим, он нам и расскажет, где Симон, все и успокоится. А на мировую арену ты и не лезь со своим черножопым акцентом, президент прозвонит в Вашингтон, объяснит им про внутреннее дело, на том и кончим.

- Опять я? - изумился президент, - да сколько можно на мне выезжать? Я не хочу, не желаю, не буду!

Он вдруг стал лихорадочно себя ощупывать. Обшарил методично карманы, снял пиджак, встряхнул его, не успокоился, огляделся вокруг, задрал брюки, снял ботинки, потом быстро по-мышиному, вихляя задницей забрался под стол.

- А как звучит, - причмокнул министр культуры, - Не хочу! Не желаю! Не буду! Почти как - пришел, увидел, победил! Я же говорю, что нужен законопроект о присвоении президенту звания Цезаря! А вы не поддерживаете...

- Кстати, - вдруг обратился к нему министр спорта, - вы писателю Гоголю укажите на его хамство, что это он расписался у вас?

- Гоголь? - удивился министр культуры, - а при чем здесь Гоголь? Он же умер давным-давно, умер.

- Вы моей некомпетентностью не пользуйтесь, пожалуйста. Я, понятно, в литературе не бельмеса. У меня другая профессия... Должность - моя профессия! Но очевидные пасквили на правительство различаю! И попрошу вас укажите щелкоперу его место, а то умер! Как же умер! Мертвые не пишут. Так. Я ж про себя учитал и про министра, кстати сказать, сельского хозяйства учитал. В комитете содействия литературным произведениям знают? Я уверен не знают! Вы разберитесь, что откуда растет, Россия из Гоголя, или Гоголь из России! Вот у господина Пелевина замечательные книжки, все о чем-то таком... каком-то... высоком... Турецкий у него - верный тип. Человечен, грамотен!..

Президент в очередной раз показался из-под стола жалкий, поникший, заплаканный. Несколько десятков настойчивых крысиных глаз вперились ему в грудь. Он не мог поднять голову, будто он её уже потерял. Только хитрый взгляд продолжал бить из-под серых бровей. Слегка пошатываясь, как слабое деревце при размеренном ветре, он вдохнул полные легкие воздуха и еле слышно прошептал:

- Нехренаська пропала...

ДИРЕКТОРИЯ ВТОРАЯ.

Так, без хозяина в путь отправляешься, малый мой свиток,

В Град, куда мне, увы, доступа нет самому...

Публий Овидий Назон. Скорбные эллегии.

ФАЙЛ ПЕРВЫЙ.

Несмотря на рекомендации Смоковницына - укрыться в лесах, Веня решил не торопиться, а переждать светлое время суток в кабине "седана". Он насколько смог вытолкал авто с проезжей грунтовки в кустарник, прикрыл его сверху ветками. Коли не присматриваться, то сразу и не заметишь, что у дороги схоронено.

А тем временем на стрингера напала неимоверная зевота. Глаза смыкались, тело плохо подчинялось, конечности стали ватными. Сказалась бессоная ночь. Веня решил только на минуту смежить веки, но уснул крепко, сладко, глубоко. Даже дверцу машины не успел захлопнуть, так и расположился - одна нога свесилась вниз, а сам увалился боком на оба передних сиденья, поджав под себя вторую ногу.

И закружился горемычный бродяга в нелепом, смешном, бесконечном хороводе. Пятнадцать дев, таких, что диву даться, окружали его со всех сторон, окутывая, будто сетями золотыми своими одеяниями. А он очарованный и потрясенный брел среди изумительных красавиц с венком из белых роз и душистых лилий, глядел глупо безумным взором на изящные формы и плакал, словно на похоронах любимой. Ничто его не увлекало, ничто не зажигало сердца. Слезы серебряными бусинами повисали на желтой траве у маленьких стоп танцовщиц.

А потом вдруг и исчезло видение.

Ни с того, ни с сего оказался он один среди семи холмов в местности пустой, вымершей. Только слабый неокрепший еще лесок осторожно пробирался по легким склонам, пугаясь даже простых дуновений. И вроде знакома была Венечке территория, но никак не мог он припомнить, что такое вокруг и отчего черты ее так известны и близки.

Бродил он, бродил. Ничего особенного не выбродил. Только запутался окончательно и потерялся, да сбился с пути. Уже и вечер холодный плескал темно-синими чернилами и Луна дородная смеялась прямо в глаза, когда выбрел Веня на бережок тихой затянутой трясиной и замусоренной всякой-всячиной речки. А у излучины заметил кривую толстую корягу, что склонилась над самой водою. Присмотрелся - нет, не коряга, живой человек сидит на пенечке, рыбку ловит в мутной речке. Подошел Веня к нему, а тот оказался старым косматым дедом. И совсем неразговорчивым. Ни на один вопрос пришлеца толком не ответил. Только когда Веня тряхнул его, что было сил, да заорал прямо в ухо, покрытое сальными волосами, что, мол, эт такое и где я? - старик взглянул на него ясным, веселым, просто божественным взором, отстранился ненавязчиво и глаза возвел к небу.

Веня проследил за чистым взором его и ахнул, и сел невольно от неожиданности на влажную траву. Такого видеть стрингеру еще не доводилось.

Под упругим желтым животом оскалившейся Луны болталась в синем пространстве изумрудная с алыми да золотыми отливами блестящая тарелка. Корабль - не корабль и ковчег - не ковчег, и не аппарат технический, а неимоверное что-то, жуткое в красоте необычайной, грандиозное образование, неизвестным науке образом парящее над запуганной землей.

Когда шок от зрелища сумасшедшего миновал, Веня рассмотрел подробней непонятный летающий объект. Разглядел борта и реи, заметил, что свет струится от него непостоянный, то вспыхивающий ярко, то вдруг утухающий вроде победного салюта. И точно - вспышки возносились над тарелкой еще выше вверх, куда, казалось, ничего уже не достигнет, ан нет - взлетает! Косматые колосья брызгов рассыпаются над порхающей махиной и трясет ее, пошатывается она в пространстве, того гляди - разломиться вдруг или вовсе хлопнется о жесткую почву.

Но пока ничего - держится. Только видно как от неустойчивости, да от вращения бешенного вылетают из нее, как из каруселей плотные сгустки, и чем крепче залп, тем больше их выскакивает за пределы образования. Раскидывает их далеко-далеко.

Пригляделся Веня и снова ахнул. "Ох, Господи!" - вдруг вырвалось у него неверующего. Прояснилось ему, что не бездушные это предметы, а самые, что ни на есть живые люди! И летят они в разные стороны и кричат благим матом, но не слышит их никто, не обращает никто на них внимания, шмякаются они оземь, а все что остается - пятно коричневое, вроде коровьей лепешки.

- Что ж такое делается! Что творится такое? - накинулся было старика ошарашенный стрингер, но исчез странный субъект, пропал, растворился, остался только от него сломанный потертый указатель с надписью "Неглинная". Не успел Веня и удивиться как следует, как явственно раслышал проникновенный бой курантов. Сильней и мощнее с каждым новым боем становился звук. Стрингер никак и понять не мог, откуда несется над местностью ухающий часовой гуд. Поднял голову и онемел в страхе.

Золотая с алыми разводами посудина медленно опускалась с небес и нависала уже в опасной близости над самим Венечкой. А бежать бесполезно! Размеры небесного тела таковы, что и за день не добежать от центра до края. Как беспощадный звездолет, собранный за миллиарды парсеков враждебной злой цивилизацией, надвигалась на телевизионщика космическая беда, и шансов на спасение - нет! Всем добром своим, пылающими изумрудами и бриллиантами, горящим огнем червонного золота, массой неизмерянной сейчас... сейчас уже задавит она человечка, невольно подвернувшегося под ее остов...