Седьмая принцесса - Элинор Фарджон

И когда чудища снова стали угрожающе надвигаться с криками:

— Коротышку в котёл! — и бросились на неё, чтобы схватить и выполнить свою угрозу, Полл увернулась, прорвалась сквозь их ряды и, вызывающе вскинув голову, встала перед Прядильным бесом.

— Не смейте меня трогать! — возмущённо крикнула она. — Твоя загадка проста, как дважды два. Кря-кря! Твой обжора Джонс держал уток! Кря-кря! Зачем ему куры, если он ел на завтрак, на обед и на ужин утиные яйца?! Кряк-кряк-кряк!

— Кря-кря! — возопили чудища.

— Кряк-кряк! — ахнула Арахна.

— Молодец, Коротышка! — хихикнул бес.

И вся шайка хриплыми голосами затянула песню:

Кряк-кряк!Кря-кря-кря!Для Джонса-обжорыНесемся с утра.Мы яйца кладём.Целый день напролёт,Иначе обжора нашТут же умрёт!Он ест только яйцаНа завтрак и ужин,Проглотит в обедСразу несколько дюжин!Он любит их всмятку,В мешочек, крутыми,В омлетах, в глазуньяхИ просто — сырыми!Кряк-кряк!Кря-кря-кря!Для. Джонса-обжорыНесёмся с утра.Мы утки-несушкиНа лапчатых ножках,Идём вперевалкуГотовить кормёжкуДля Джонса-обжоры,Для Джо-яйцеедаИ сотни яицЕму мало к обеду.КРЯК-КРЯК!КРЯ-КРЯ-КРЯ!Для Джонса-обжорыНесёмся с утра.

Допев до конца, чудища присели враскоряк, поднатужились, и — когда встали — оказалось, что они отложили яйца. Под каждым лежало большое, кремового цвета яйцо. Испугавшись, что её сейчас заставят сделать то же самое, Полл поспешно собрала яйца и преподнесла их Прядильному бесу. Он же, ловко разбив скорлупки, отправил все до единого желтки и белки в свою ненасытную глотку. А потом погладил Полл по головке — так что её передёрнуло от омерзения — и сказал:

— Коротышка наш! Он малый смышлёный. Это так же верно, как то, что меня зовут…

— Как? — снова не выдержала Полл, — Как тебя зовут?

Но бес не ответил. Опомнившись, он погрозил Полл пальцем я хихикнул:

— Шалишь, Коротышка. Меня на слове не поймаешь!

Полл чуть язык себе не откусила от досады: бес почти проговорился, а она его спугнула.

— Эй, Коротышка! Покажи-ка, как ты танцуешь! — крикнул бес и, кубарем скатившись с колесницы в самую гущу чудищ и чертенят, принялся выделывать такие коленца, что только хвост замелькал. Остальные тоже закружились в дикой пляске, а Арахна отбивала такт железным черпаком о стенку котла. Крепко ухватив Полл за руку, бес скакал до небес, приникал к земле, крутился веретеном, юлой выныривал из роя чудищ, и Полл ничего не оставалось, как скакать, приникать, крутиться и выныривать вместе с ним. Сердце её бешено колотилось: вот-вот выпрыгнет из груди, она спотыкалась и, задыхаясь, ловила ртом воздух.

— Пляши, Коротышка! Пляши! — визжал Прядильный бес. Схватив Полл за плечи, он стал трясти изо всех сил, и — о ужас! — капюшон маскарадного костюма слетел с её головы. Бес оттолкнул девочку, она упала на землю, и её собственные волосы рассыпались по плечам.

Танцующие чудища замерли, все, как один, словно враз превратились в ледяные статуя.

— Девчонка! — завопил бес.

— Девчонка! — подхватили чудища.

— Это никакой не Коротышка, — прошипела Арахна. — Это хитрая, поганая девчонка.

И все они хором закричали:

— В котёл! В котёл!

Полл, в который уж раз, поняла, что ее песенка спета.

Вдруг Арахна подняла вверх костлявый палец:

— Тс! Ч-ч-ч! Ш-ш-ш!

Не все чудища выполнили приказ сразу, но сквозь их нестройный уже хор пробился тоненький, чистый посвист, пробился и рассыпался серебряной трелью. Но вот смолкли последние ноты, точно упавшие с цветка росинки, и в наступившей тишине Полл закричала:

— Ча-а-ар-ли-н-и! Ча-а-ар-диии!

А в ответ донёсся такой знакомый, такой родной голос:

— Полли-и-и! Полли-и-и!

Чудища затаились, словно кошки перед прыжком на мышь.

— Сюда! Быстрее! — из последних сил закричала Полл, но тут же осеклась. Нет, нельзя губить друга. Чарли не спасёт её, он лишь погибнет той же ужасной смертью, что суждена Полл. И девочка закричала громко и отчаянно:

— Нет, Чарли, нет! Не приходи!

— Я пришёл, — сказал Чарли и, шагнув из лесной чащи, встал подле неё.

Полл даже не знала: радоваться ей или горевать. Она услышала возглас Прядильного беса:

— Это Лун!

Она увидела, как надвигаются на них чудища, всё ближе, ближе… Как костёр освещает оскаленные морды всё ярче, ярче… И чудища подвывают:

— Попался, Лун! Попался, Лун!

И вот они бросаются на неё и на Чарли.

Полл зажмурилась, готовая к самому худшему.

Почему, почему позвала она Чарли? Почему заставила его рисковать жизнью? И почему… почему не чувствует она мёртвой хватки чудищ? Они ведь уже набросились?..

В ушах её звучала неведомая музыка. Приоткрыв глаза, Полл увидела, что Чарли играет на дудке. Прежде она никогда не слышала от него такой музыки: какой-то нетекучей, недвижной, холодной, будто совсем застывшей. А ещё дремотной, дурманной, так что не поймёшь, сон это или явь… Музыка была совершенно неземная. «Точно, — поняла вдруг Полл, — именно такая музыка и хороша на Луне». От каждой нотки струился мерцающий туман, он окутывал Полл, Чарли, лес, в тумане девочка разглядела чудищ, окаменевших в тот миг, когда они изготовились к прыжку.

Дудочка начала потихоньку выпевать слова. Откуда они брались, Полл не знала: не то Чарли выдувал их сам, не то дудка говорила на своём собственном, лунно-туманном языке:

— Мальхус… — выводила дудка. — Мартипиан… Серапион…

Чудища колыхались в тумане, точно тени, Арахна зевала и клевала носом.

На бесовскую на братиюНасылаю я заклятие,Старцев семерых заклятие,Древнего Эфеса стон,Семикратное заклятие,Нерушимое заклятие,Вековечное заклятие,Повергающее в сон…Мальхус… Максимилиан…Дионисиус… Джоя…Константин… Мартиниан…И Серапион…

Что означает это странное заклятие? А впрочем, какал разница? Главное — тела чудищ обмякли, головы безвольно свесились, набрякшие веки сомкнулись. Костлявые руки Арахны стали вдвое длиннее, словно вытянулись прежде согнутые паучьи лапы.

— Максимил-л-лиан, — выдыхала дудочка. — Диониссиуссс… Конннстантинин…

Под тихий заговор чудища одно за другим повалились наземь.

Бессонным остался только Прядильный бес. Заклятие не имело над ним власти, но ему оставалось лишь наблюдать, как все его приближённые, точно кули с мукой, мягко заваливаются набок, на подстилку из сосновых игл. Он вертелся в бессильной ярости, глаза его горели, как угли, и из них с шипением сыпались искры. Вот он зловеще простёр к пленникам кривые чёрные лапы и забормотал своё заклятие:

Паутинное заклятие,Бесконечное заклятие,Чёрных пауков заклятиеНасылаю я на вас.Неразрывной иитыо тонкоюПусть опутают девчонку иРыбаря с свистулькой звонкоюПусть опутают тотчас — иНАВСЕГДА!

Из сосновых крон свесились на невидимых паутинках два громадных, паука, и, пока бес договаривал заклятие, они быстро примотали Полл и Чарли Луна к стволам крепкой нитью. Те и охнуть не успели, а уж не могут двинуть ни рукой, ни ногой, и держит их паутина — тончайшая, почти незримая, но крепкая, как стальпая проволока.

Однако, пока Чарли мог хоть чуть-чуть шевелить пальцами, он не отнимал дудки от губ и выдувал свой сонный заговор.

— Мальхус… Максимилиан…

— Вяжи их! Держи их! — верещал бес.

— Дионисиус… Джон… — высвистывал Лун.

— Держи их! Вяжи их! — верещал бес.

— Константин… — пела дудочка, — Мартиниан…

— Чтоб никто их никогда не нашёл! — орал бес.

— Серапион… — пела дудочка. — Серапион…

Едва Чарли произносил новое имя, какое-нибудь очередное чудище окончательно засыпало. Последней уснула Арахна.

— И лежать вам здесь двести двадцать девять лет, — сказал Чарли спящим.

— И тебе столько же, Лун! И ей столько же! — заверещал бес. — Только мои оживут, а от вас останутся кости, кости, кости!

Меж деревьев на поляну пробился первый рассветный луч. Долгая, страшная ночь подходила к концу.

— Солнце всходит! — торжествующе воскликнул бес и завертелся волчком. — Сегодня день крестин. И Том Тит Тот посетит этот праздник! Том Тит Тот их поздравит, клянусь!

— Том Тит Тот! — повторила Полл.

Наконец-то, наконец-то он выдал себя! Проговорился! Но что толку! Он знает, что может теперь произносить своё имя безнаказанно. Полл билась, пытаясь освободиться от пут, а бес издевательски верещал ей в ухо: