Седьмая принцесса - Элинор Фарджон

— Очень, — ответила Долл, по-прежнему глядя в окно.

— А пряжки на туфлях нравятся? — Нолличек стал поочередно поднимать ноги, и самоцветные пряжки заиграли в солнечных лучах.

— Очень, — безучастно ответила Долл, даже не взглянув в его сторону.

— Они хорошо блестят? — не унимался Нолличек. — Эй, Джен, потри-ка, чтоб ярче блестели.

Он задрал ногу на каминную решётку, и Джен прошлась по пряжкам чёрной от угольной пыли тряпкой. Нолличек, как видно, совсем позабыл про исчезнувшую печатку, гнев его угас, и он пребывал в самом что ни на есть благостном и умиротворённом состоянии духа.

— Долл, а хочешь посмотреть, какой подарок я приготовил ребёночку на крестины? Я так долго мучился, не знал, что подарить… Хочешь, покажу?

— Покажи. — Долл отошла от окна.

— Вот! — Нолличек вытащил из кармана красивую, обтянутую кожей коробочку.

— Небось жемчужные бусы, — восхищённо воскликнула Джен.

Долл открыла коробочку и заглянула внутрь.

— Лезвия для бритвы… — растерянно сказала она.

— Целых семь! — гордо подтвердил Нолличек. — По одному на каждый день недели. Правда, красивые?

— Но нашему ребёнку они не нужны, — сказала Долл.

— Сейчас ее нужны, — нетерпеливо перебил её король. — Со временем понадобятся. А пока он растёт, я попользуюсь ими сам, как бы взаймы.

— У нас родилась девочка, — напомнила ему Долл.

— Да? Ну почему мне никогда ничего не рассказывают! Ладно, тогда лезвия останутся мне. Всё сложилось как нельзя удачней! — И он бережно и любовно засунул коробочку обратно в карман. — А ты, Долл, какой подарок приготовила?

— Никакой.

— Странно. Но ребёнок, может, и не обидится — не заметит. Послушай, нам пора. Надевай шляпку и пошли в церковь.

— Я не иду в церковь.

Нолличек раскрыл рот от изумления.

— Ты — не — идёшь — в церковь?

— Не иду, пока Полл не вернётся.

— Ты не в своём уме!

— Нет, я в своём уме.

— Но почему надо её ждать?

— Потому что она ушла выяснять.

— Что выяснять?

— Не знаю

— Куда ушла?

— Не знаю.

— Когда она вернётся?

— Не знаю.

— Ну хоть что-нибудь ты знаешь?

— Знаю, — что мне надо дождаться Полл.

— А мне не надо. И вообще это не её крестины! Где все?

Нолличек схватил блинный колокольчик и затренькал что было мочи. Колоколъчи к этот всегда был под рукой у короля на случай, если ему вдруг захочется блинов. Придворные знали, что малейшее промедление грозит при большом трезвоне большой бедой, поэтому детская мгновенно заполнилась людьми: Мамаша Кодлинг прибежала, завязывая под подбородком ленты своей выходной шляпки, которая нашлась в чулане: шляпка прикрывала там жирного фаршированного каплуна, а на шляпке лежала крышка. Мамаша Кодлинг всем поочерёдно объясняла, как сама же прикрыла каплуна шляпкой от мух и спрятала в чулан — от своих сыновей А там уж ей, конечно, пришлось положить сверху крышку — от пыли и моли. Эйб, Сид, Дейв и Хэл пытались завязать на шее банты, причем сразу из двух шейных платков, так как по-прежнему не могли сделать выбор между подковами и стременами. Нянька надела пёструю праздничную накидку и проверяла теперь содержимое своей сумочки, найденной там, где она её оставила, — в прихожей.

— Нянюшка, да ты просто красавица! — воскликнул Нолличек, обнимая старушку. — Ну всё, пора отправляться. Кого мы ждём?

— Ребёнка, разумеется.

— Ребенка? Он разве тоже идёт? Нет, Нянюшка, нельзя его брать, он слишком мал.

— Глупости! Чьи это крестины, по-твоему?

— Жалко, что не мои, сказал Нолличек. — Я бы справился куда лучше. А младенец даже не сможет сказать епископу своё имя. Или сможешь? — спросил он у малютки, которую уже облачили в крахмальный конверт с кружевным покровом.

— Ну, как он там? — Нолличек слегка приподнял вуаль. — Наверно, перевозбуждён?

— Она спит, как ангелочек — ответила Мамаша Кодлинг, укладывая до поры внучку в колыбель. Она знала, что перед выходом в церковь их ждёт сюрприз.

И вот в детскую торжественно вплыла Кухарка в шерстяной шали, которую прежде не могла найти, поскольку Мамаша Кодлинг постелила её на гладильную доску. В руках Кухарка держала изящную гипсовую вазу с рукотворными розами: веточки мастер выточил из слоновой кости, листья выковал из серебра, а цветки смастерил из атласа и шёлка.

— О-о! Что это? — восторженно ахнул Нолличек. — Что это такое? Что это? Что?

— Верхушка торта, — объявила Кухарка с большим достоинством.

— А она сладкая? — Нолличек уже протянул палец: отколупнуть хоть кусочек.

— Нет, украшательная, — строго сказала Кухарка и ударила короля по руке, чтобы ненароком не испортил красоту. — Джен, милочка, раздвинь-ка занавески.

Джен дёрнула за шнур с кистями, и белые кисейные занавесочки, обрамлённые розовыми лентами, встрепенулись и разлетелись в разные стороны. За ними открылся огромнейший торт с сахарным цветком, сахарной голубятней и часовенкой и с сахарными херувимчиками на самой верхушке. Их поднятые над головой пухлые ручки почти доставали до потолка.

— О! Оо! Ооо! Оооо! — воскликнули Эйб, Сид, Дейв и Хэл.

— Оо-оо-оо! — воскликнул Нолличек.

— Даже резать жалко, — вздохнула Мегги.

— Но мы ведь разрежем? — забеспокоился Нолличек. — Правда, Нянюшка? Разрежем?

— Ну конечно, разрежем. Куда он денется?

— И мне дадут кусочек? Да Нянюшка? Дадут?

— Если будешь паинькой.

— А я подносил сахар для глазури, — похвастался Эйб.

— А я ходил за миндальными пастилками, — похвалился Сид.

— А я притащил изюминки, — стал бахвалиться Дейв.

А я приволок засахаренные вишни, — Хэл задрал нос выше головы.

— Может, ты ещё и торт испёк?? — фыркнула Кухарка. Торт был её детищем, её шедевром, и сейчас наступил самый торжественный момент в её кухарочьей жизни. Взобравшись на стул, она водрузила вазу с серебряно-атласными розами на поднятые руки херувимов.

— Вот! — сказала Кухарка и, отдуваясь, слезла на пол.

— Аж слюнки потекли, — сказала Мамаша Кодлинг. Она вперевалку пересекла комнату и подошла к Долл. — Поторопись, девонька. Быстрей начнём, быстрей закончим. И вернёмся торт есть.

— Зря вы, маманя, слова тратите, — вступил в разговор Нолличек. — Долл с нами не идёт.

— Что-о? — воскликнула поражённая Мамаша Кодлинг.

— Долл говорит, что не пойдёт на крестины.

— Не пойдёт?! — ахнули все. — Мать не пойдёт на крестины собственного ребёнка?

— В жизни такого не слыхивала. — Нянька поджала губы.

— Ну, — король несколько смешался. — Она сама сказала, что не пойдёт

— Почему? — спросила Нянька.

— Почему? — спросила Мамаша Кодлинг.

— Почему? — хором спросили все.

— И подарок она ребёнку не приготовила, — добавил. Нолличек.

— Мать ничего не дарит своему ребёнку? — ахнули все.

— Почему? — спросила Нянька.

— Почему? — спросила Мамаша Кодлинг.

— Почему? — с упрёком спросили все и уставились на Долл…

А она, заливаясь слезами, спрыгнула с подоконника и крикнула:

— Почему? Вам интересно — почему? Хорошо, я объясню! Я сейчас всё объясню! Я не дарю ребёнку подарок и не иду на крестины, потому что… — Ей не хватило дыхания, и она судорожно глотнула воздух.

— Потому что?.. — повторили все.

— Потому что никаких крестин не будет, — прошептала бедняжка Долл.

— Эта девица с ума спятила, — заявила Нянька.

— Точно! Помещалась! — подхватили все.

— Нет, я знаю, что говорю, — твёрдо сказала Долл. — Крестин не будет.

Мамаша Кодлинг погрозила ей пальцем.

— Что это ты вздумала, девонька? Взгляни-ка, вон твоя дочка, в новеньких праздничных одёжках — из льна, что ты вчера спряла.

— Я не спряла ни единой нитки.

— Что? — Король с придворными не поверили своим ушам…

— Ты же прекрасно знаешь, что я не умею прясть, — сказала Долл матери и, повернувшись к Нолличеку, выпалила: — Пора и тебе знать, что я не лучшая, а худшая пряха в Норфолке.

— Но… но… но… — Нолличек совсем растерялся. — А как же двенадцать мотков пряжи за полчаса? Ты ведь столько спряла, когда мы познакомились? Правда, Нянюшка? Она же спряла? Маманя, вы же сами так сказали? И вы ещё оторопели от её проворства, помните? Помнишь, Нянюшка? — Ошеломлённый Нолличек, пометавшись между Мамашей Кодлинг и Нянькой, повернулся к Долл. — Ты ведь целую дюжину спряла, помнишь?

— Дюжину. Только не спряла, а съела. И не мотков, а беляшей, — потупившись, прошептала Долл.

— Двенадцать беляшей? — не поверил Нолличек. — За один присест?

Долл стыдливо, не поднимая глаз, кивнула.

— И у тебя не заболел живот?

Долл снова кивнула и закрыла лицо руками.

— Моя удивительная, моя чудесная девочка! — восхищённо воскликнул Нолличек и бросился её обнимать. Сам он однажды, тайком от Кухарки, съел дюжину пончиков, и в животе у него после этого так урчало, что Няньке пришлось дать ему лакричного порошку. А тут девчонка съедает дюжину беляшей! И не какая-нибудь чужая девчонка, а его собственная жена! Он обнял её так крепко, что чуть вовсе не задушил в приступе нежной любви. Долл едва слышно пробормотала: