Дорога на Берлин - К. Осипов

— После битвы при Франкфурте, в которой Фридрих тяжкое поражение имел, генерал Браун говорил, что, будь он король, а Фридрих генерал, он бы ни одного раза больше не доверил Фридриху командовать войском. Что же теперь, после Кунерсдорфа, можно сказать о военных качествах прусского короля, хотя он ими столь кичится?

В открытую дверь вошел и остановился на пороге молодой, болезненного вида поручик:

— Ее величество приказать изволили премьер-майору Шатилову немедля к ней явиться.

Алексей Никитич встал и склонился в прощальном поклоне.

— До свиданья, господин Шатилоф, — безучастно произнесла Екатерина. — Желаю вам здоровья, удачи и радости не быть ничем никому обязанным. Это суть самые цепные блага в жизни.

Она слегка кивнула ему и, взяв со стола книгу, углубилась в чтение. «Ну что же, — думала она, — кажется, одним преданным человеком больше». И как верно она взяла нужный тон! Именно так легче всего завоевать его доверие!

Шатилов в сопровождении офицера вышел из боскета.

Неслышно притворил снаружи дверь и долго глядел вслед удаляющимся Грибов.

— Должно, объегорила молодца наша-то, — ворчал он сквозь зубы. — Она на это горазда. С одним гордая, с другим — тихонькая. Знает всегда, кому какую приманку бросить. Ну, да мне что!

Он еще долго бормотал что-то, прохаживаясь вдоль анфилады комнат и всматриваясь, не идет ли кто к боскету.

Следуя за своим провожатым, Алексей Никитич перебирал в уме всевозможные резоны, по которым его могла вызвать императрица. Может быть, не следовало итти к великой княгине? Или он провинился в чем-нибудь другом? Либо его ждет новое поручение?

Он искоса посмотрел на поручика, и так как лицо того показалось ему приятным, он обратился к нему:

— Не известно ли вам, господин поручик, зачем государыне благоугодно видеть меня?

— Опасаюсь попасть впросак, — любезно ответил поручик. — Я только недавно прибыл из кампаментов[26] и недостаточно осведомлен еще в здешних порядках. Впрочем, имею предположение, о коем вам сейчас сообщу. В самый разгар большого миновета[27] к государыне подошел некто, одетый пейзанином-амантом, и что-то шепнул ей. После же того она вскоре удалилась из залы, а за нею почти все члены Конференции. И думается мне, — что вас на сие собрание требуют.

Поручик, оказавшийся мелкопоместным дворянином Степаном Андреевичем Щупаком, то и дело пускался в рассуждения, так что Алексей Никитич, которого одновременно и раздражала и забавляла эта особенность его спутника, не всегда даже мог уловить смысл его речей.

— Да вы бы, Степан Андреич, попроще, — не выдержал он наконец.

— Не могу-с. Так сыздетства отцом Прокофьем обучен и отвыкнуть не могу. А кстати, между прочим, вот и цель нашего странствия. В этих покоях вас примет государыня. Я же туда невхож и останусь здесь.

Маленький арапчонок с лукавыми глазенками проводил Шатилова в кабинет Елизаветы Петровны. За большим овальным столом, в массивных старинных креслах с высокими резными спинками сидело пять человек. Кроме самой государыни, здесь были оба Шуваловы, Воронцов и Бутурлин.

Алексей Никитич невольно почувствовал робость и стеснение и подосадовал на себя за это. «Расстояние состояний», вспомнились ему слова Микулина в их последнюю встречу.

— Присядьте, господин премьер-майор, — обратился к нему Воронцов, указывая, впрочем, на кресло не за столом, а немного поодаль. — Конференция облекла вас доверием отвезть важный рескрипт, ныне обсуждаемый. К нему вы должны будете сообщить фельдмаршалу Салтыкову изустно. Затем вас и вызвали сюда… Так что граф Петр Семеныч пишет? — повернулся он к Бутурлину, не глядя более на Шатилова.

— Граф Салтыков своей ближайшей задачей почитает поход на столицу прусскую, — сказал Бутурлин, перебирая лежащие перед ним донесения. — Военная добыча в Познань отослана, пленные — в Восточную Пруссию; при этом, как сообщает фельдмаршал, двести сорок три прусских артиллериста петицию подали о желании поступить в нашу службу. Поход на Берлин предполагалось предпринять совместно с цесарскими войсками. Однако генерал Гаддик от имени Дауна потребовал, дабы сперва был взят Дрезден, — и лишь после того приступлено было к экспедиции на столицу Фридерика.

Петр Шувалов пробормотал что-то вроде проклятия. Елизавета Петровна укоризненно посмотрела на него.

— В городе Губене, — продолжал Бутурлин, — оба главнокомандующих встречу имели. Граф Салтыков заявил фельдмаршалу Дауну такие слова… — Бутурлин поднес к глазам маленький золотой лорнет и прочел: «Я достаточно сделал в этом году, я выиграл два сражения. Прежде чем мне снова начинать действовать, я ожидаю, чтобы вы тоже выиграли два сражения. Несправедливо, чтобы действовали только войска моей государыни».

— И что же Даун? — отрывисто спросил Александр Шувалов.

— Невзирая на основательность доводов графа, фельдмаршал Даун не согласился принять участие в походе на Берлин. Посему Петр Семеныч принужден сперва ждать взятия австрийцами Дрездена.

— Каков Даун! — с возмущением сказал Александр Шувалов. — После столь славных побед нашей армии не помочь ей завершить успешно начатую кампанию! Хорошо же цесарцы себя показали! Недаром господин Вольтер отозвался, что Франция за шесть лет союза с Австрией истощилась людьми и деньгами больше, чем за два века войны с нею.

Тонкие губы Воронцова сложились в улыбку.

— Злоязычный философ, — сказал он. — Но правительство римско-католической империи и в самом деле стоит того отзыва. Граф Петр Семеныч сообщает, что Даун предложил ему взамен продовольствия деньги. На это граф ответил: «Мои солдаты денег не едят».

— Ответ острый, — произнес, попыхивая трубкой, Петр Шувалов. Подобно другим министрам, он, идя на совещание, сменил маскарадный наряд и теперь был в камзоле, по-обычному усыпанном бриллиантами.

— Но что же все-таки делают войска моей августейшей союзницы Марии-Терезии? Ведь их там такое множество! — проговорила Елизавета Петровна и с раздражением добавила: — Видать, важное дело и впрямь не бабьего ума.

— На вопрос вашего величества, — сказал, сощурившись, Воронцов, — лучше всего ответствовать можно словами фельдмаршала Салтыкова.

Воронцов извлек длинное письмо.

— Граф Петр Семеныч о поведении австрийской главной квартиры неутешительного мнения. Перед кунерсдорфской баталией граф просил секурсу и у Дауна и у Гаддика. Первый стоял в девяти милях от Кунерсдорфа, второй — в семи милях. Однакоже ни один из двоих не подошел, а после поражения Фридерика Гаддик даже не принял участия в преследовании, дабы довершить низложение противника. В кунерсдорфской баталии из девяти полков Лаудона были в деле только два. Короче, и тяжесть и честь войны падает на нас, а в то время как все наши части понесли потери, цесарская армия почти вовсе оных не имеет.

Воронцов опустил письмо и усталым жестом потер переносицу. Все молчали. За окном с шипеньем и треском взвились первые ракеты фейерверка. Донеслись клики и аплодисменты гостей.

— Россия! — раздался вдруг глухой взволнованный голос Бутурлина. — Что устоит против славы наших войск! Теперь этот Фридерик Великий увидит, что значит нажить себе врагом Россию. Ее войска идут, сражаются, берут крепости… Отечество наше посылает своих сынов спасать союзников, которые признают, что достаточно имени русского, для того чтобы ободрить их солдат и устрашить неприятеля.

Шатилов, неподвижно сидевший в своем кресле, с восторгом глядел на Бутурлина. Он заметил, что на лице государыни также мелькнула растроганная улыбка. Но в ту же минуту раздался холодный голос Петра Шувалова:

— Мы все с сочувствием выслушали сенатора Бутурлина. Однако сейчас нам надлежит решить неотложно важную задачу. Удрученный победами российской армии, король прусской надеется спастись посредством заключения скорейшего мира. Его министр Финкенштейн предписал прусскому посланнику в Лондоне хлопотать, чтобы Англия взяла на себя роль посредника. Нам переслали список с эпистолы Финкенштейна. «Только одно чудо, — пишет прусский министр, — может нас спасти. Поговорите с Питтом не как с министром, а как с другом. Быть может, он сумеет устроить заключение мира».

Елизавета Петровна задумчиво глядела перед собою.

— Если король прусской в нынешнюю войну ослаблен не будет, — сказала она, — то значение его несравненно более увеличится, либо свет скажет, что он непобедим. Мы же останемся окружены или неприятелями, или ненадежными соседями.

— Ваше величество совершенно правы, — подхватил Воронцов, — нам придется содержать в готовности значительные силы на границах, а это станет несравненно дороже, чем окончание войны в одну кампанию, как бы дорого эта кампания ни обошлась. Вот почему нам надлежит немедленно предпринять меры для пресечения умыслов короля прусского. Ее величеству благоугодно тотчас заслушать секретный рескрипт, на сей случай мною выработанный. Рескрипт этот будет отвезен фельдмаршалу Салтыкову пребывающим ныне в Петербурге премьер-майором Шатиловым, — он кивнул головой на Алексея Никитича.