Я сам свою жизнь сотворю… Лепестки сакуры. Белый город - Геннадий Вениаминович Кумохин

мальчик с девочкой обнимались? И вдруг такая злость. Мне было очень неловко за нее. Я шел за девчонками и молча страдал. С тяжелым сердцем я пришел домой, и также муторно прошел следующий учебный день.

И вдруг — гроза! В числе последних я вышел из школьного двора, но не побежал, как это сделали все, а молча пошел под все усиливающимся дождем. В одно мгновение промокла рубашка и прилипла к плечам. Теплые капли лупили по волосам, стекали по лицу и смешивались со слезами. Это было очень неожиданно. Я старался не реветь, даже если бывало очень больно. Мужчине это не к лицу. Но тут я просто не мог сдержаться.

Мне было как-то по-особому больно и сладко. Это уходила первая детская любовь. Я чувствовал необыкновенную легкость. Как будто что-то тяжелое оторвалось от сердца, то, к чему я был очень привязан, но что уже больше никогда не вернется. И эти неожиданные слезы, которые никто не увидит, и теплый дождь, и раскаты грома — все это отозвалось в душе прекрасной мелодией, которую я узнал далеко не сразу.

И только произнося слова, непроизвольно вырывающиеся у меня из груди, я понял, что напеваю песенку герцога из «Риголетто»:

Сердце красавиц

Склонно к измене

И к перемене,

Как ветер мая…

Дальше слов я не знал, поэтому повторял эти строчки снова и снова. Это было очень странно. Почему вдруг появилась эта мелодия? Наверное, слышал когда-то по радио. Но я представлял себе герцога юным и романтичным, а не развратным и жестоким, как это было у Верди.

С тех пор я просмотрел много вариантов оперы и с отечественными, и зарубежными исполнителями. Но каждый раз, когда действие доходит до знаменитой песенки, передо мной появляется мокрый до нитки мальчишка, топающий под проливным дождем по улочкам старого города.

И так светло и радостно становится на душе, как будто вся жизнь еще впереди…

На вырост

Я совершенно отчетливо помню, когда возникло у меня ощущение еще не взрослости, нет, скорее, просто не детскости. Ощущение того, что я уже не отделен непреодолимой преградой от проходящих мимо меня больших людей. Что я уже один из них, принадлежу к ним, и теперь с каждым годом буду все больше сливаться с ними — острое, похожее на крик, ощущение.

Мы стояли на прямоугольной площадке большого, несравнимого с размерами протекающей под ним речушки, каменного моста. Набережная, очевидно, тоже строилась на вырост — от ее высоких, выложенных неотесанным камнем стен до воды было еще много метров твердого глинистого берега. Рядом с мостом, совсем близко от края в стену были вмурованы два огромных железных кольца. Иногда я представлял себе, что когда-то вода в Латорице доходила до этих колец, и к ним пришвартовывались корабли.

Мы стояли на мосту втроем: Вася Мокан, Володя Бойко и я. Не скрываясь, курили и заглядывались на проходящих мимо девушек. Разговор постоянно возвращался к женскому полу. Мокан рассказывал, что по вечерам после школы они с приятелями занимались тем, что подлавливали девочек в темных переулках и проделывали с ними разные штуки. Бойко тоже не оставался в долгу и в красках поведал о том, как здорово он научился прошлым летом подплывать под водой к купающимся девочкам и, ущипнув их, незаметно отплывать прочь. И одному только мне рассказывать одноклассникам было нечего.

Был конец мая, учебный год только что закончился, но мы еще ходили в школу, отрабатывая положенные после окончания седьмого класса десять дней практики — чинили стулья и парты и красили их остро пахнущей зеленой и коричневой масляной краской. Шел первый день практики, и мы были очень довольны своим рабочим видом: пятнами краски на старых брюках и рубашках.

На средине моста столпилось несколько ребят постарше нас. Вася был знаком с ними, и мы подошли ближе. Один из парней перелез через парапет и ловил рыбу прямо с каменного быка. Я проследил движение тоненькой паутинки лески от зажатого в его кулаке конца до подрагивающего на крючке майского жука и изумился огромности плавающих рядом с ним рыб. Васька поговорил о чем-то вполголоса по-мадьярски с одним из ребят и сказал, повернувшись к нам:

— Пэцан сегодня не берет, а вчера Пишты взял здесь вот такого, — он ударил ребром ладони по бицепсу руки гораздо выше локтя.

На следующий день в горах прошел дождь. Вода в Латорице поднялась и сделалась желто-коричневой. Крохотные бурунчики крутились за покачивающимися от быстрого течения кустами тальника. Обычно они располагались в глубине пляжа. А сегодня, придя сюда после практики, мы выжимали за ними трусы, дрожа от холода и стоя по колено в воде. На мосту кроме нас никого не было. Не смотря на подъем реки до начала каменной стены оставалось еще много места. А пытаться ловить голавлей в такой воде, видимо, никому не приходило в голову.

О пользе физкультуры

В двенадцать лет я был маленьким, длинноногим и довольно тщедушным. Несмотря на то что я много ходил с отцом на охоту, а позже и на рыбалку, это был по сути единственный вид физической нагрузки. Начиная с осени и до весны, я по многу часов просиживал за книгами. Отец частенько критически оглядывал меня и называл «архивариусом».

Однажды весной он устроил у нас в саду гимнастический снаряд: турник или, по-другому, перекладину. Два столба и железная труба между ними.

Отец подпрыгнул, ухватился за трубу и резко подтянул ноги к перекладине, а затем также резко разогнулся, потом выбросил ноги вперед и вверх. В следующее мгновение он уже был высоко наверху, упираясь прямыми руками о турник.

— Вот видишь, — сказал он, спрыгнув на землю и слегка запыхавшись, — это упражнение называется «склепка». Делать его на турнике я обучал своих солдат. Теперь пришла пора научиться и тебе, сын мой.

Он подсадил меня, я уцепился за перекладину и пробовал подтянуться, но у меня ничего не получилось. Тогда я попробовал раскачаться и чуть не упал.

— Держи большой палец напротив остальных, вот так, — показал отец.

Все последующие дни я каждую свободную минуту проводил на турнике. Сначала я учился просто подтягиваться и подносить ноги к перекладине. Затем делать это упражнение, предварительно раскачавшись. Наконец, объединив все вместе. На ладонях у меня то и дело лопались водянки, сначала бесцветные, а потом с кровью. Ноги повыше щиколоток я тоже много раз разбивал до крови. Заматывал какими-нибудь тряпками и снова разбивал. В конце концов, на косточках