Расплата - Павел Крамар

Окно в бане я плотно закрыла рядном. Лампу зажгла, печь растопила. Назар присел у печки на чурбак, протянул к огню свои лапастые, скрюченные от холода руки.

На нем была старая, вся изодранная фуфайка. На штанах, вроде брезентовых, — заплата на заплате. Обут был в сыромятные звериные шкуры — перетянул их веревками. Борода седая, взлохмаченная. Кашлял он утробно. Страшно и жалко на него было глядеть. Муж мой, Зайчик, тоже пожалел Назара: «Ты что же, ента-таво, свояк, заплоховал крепко, как я вижу?»

Назар ему не ответил. С трудом унял кашель, попросил: «Мне бы, Устинья, кипяточку трошки да и самогону не мешало бы».

Принесли ему кипяток, кой-чего поесть, бутылку самогону. Назар повеселел и говорит: «Я полежу у вас в бане и уйду по своим делам. Вы не бойтесь. Только пусть сюда не заходят чужие люди и ваши дети. Для этого ты, Зайчик, развали на бане крышу, закрой проходы к дверям, оставь только небольшой лаз. Потом будешь ладить заново крышу и заходить ко мне. А людям объясни: крышу ветром снесло».

Выпил самогону, закусил и тут же повалился на пол, пригреб к голове соломы. Мы с Зайчиком и переглянуться не успели — захрапел, уснул как убитый.

Прожил Назар в нашей бане до конца зимы. Его кормили, поили, подлечивали. Каждый день баню подтапливали. А заодно мы тут готовили запарку для скотины. Отлежался Назар, в себя пришел, разговорчивей стал. Сознался: дескать, ушел в Маньчжурию по уговору знакомых хунхузов. Те носили в тайгу спирт и разные товары и обещали помочь ему завести за кордоном торговое дело. Но ничего этого вроде не получилось. Занимался там хлебопашеством, и семья была в достатке».

Назар сказал тогда Зайчиковым, что старший сын его Игнат осенью сорок четвертого с группой юнцов из эмигрантов вроде бежал из Маньчжурии в Приморье. Обещал дать о себе знать, что да как у него, но как в воду канул. А год спустя, когда уже кончилась война с Японией, Назар тоже тайно пробрался в Советский Союз, чтобы найти сына. Не имея на руках никаких документов, к властям не обратился, а лишь расспрашивал о сыне случайных людей. Он поинтересовался, не приходил ли Игнат к Зайчиковым. Узнав, что не приходил, почернел весь, замкнулся в себе. Несколько дней не разговаривал. А когда снова разоткровенничался, признался Устинье, что, не найдя сына и нигде не пристроившись без документов на работу, решил зазимовать в тайге. В середине ноября сорок пятого добрался до хорошо известного ему старого стойбища гольдов на Рокотуне, рассчитывая отсидеться там в пещере до весны. Но вход в пещеру оказался заваленным скатившимися с хребта камнями. Около месяца расчищал проход и, пока это делал, изорвал в клочья всю одежду, крайне отощал и перемерз. Когда же все-таки своего добился и пробрался в пещеру — настолько ослаб, что уже не мог ходить по тайге, добывать пищу и поддерживать огонь. Тогда он и решился обратиться за помощью к Зайчиковым.

Назар однажды намекнул Устинье, что пришел в Тамбовку не с пустыми руками — сумел найти ранее припрятанные им в пещере золотые монеты, которые добыл за пушнину у хунхузов еще до ухода в Маньчжурию.

Он предлагал золото Зайчикову и просил его съездить во Владивосток, где приобрести для него подходящую одежду, а также подкупить какого-нибудь милиционера, чтобы узнать о судьбе Игната. Может, тот, дескать, арестован. Когда Назар это говорил Устинье, был сильно хмельной и кричал, что отдаст все нажитое им золото, чтобы вырвать сына. Зайчиков отказался ехать на поиски Игната, а побывав в Чугуевке, купил там за свои деньги Назару теплый пиджак, брюки, шапку и сапоги. Чем ближе подходила весна, тем нетерпеливее становился окрепший Назар. Растаяли снега, схлынуло половодье, и он однажды ночью ушел неизвестно куда. Прощаясь, только и сказал Зайчиковым, что идет искать сына Игната.

Поздней осенью, по рассказу Устиньи, перед ледоставом, Назар во второй раз заявился к Зайчиковым. В село, правда, не зашел, а подкараулил Кузьму во время выпаса скотины. Узнав, что тот никаких вестей от Игната не получил, опять где-то скрылся. Выглядел тогда нормально и одет был прилично. После того Зайчиковы его не видели.

«Скажите, вы поверили тому, что Назар говорил вам насчет причины его появления в Приморье в 1945 году?» — продолжал я вести беседу с Устиньей. «Мы с Кузьмой очень сомневались. Но что поделаешь?» — «Могли бы сообщить о нем властям. Почему этого не сделали?» — «Скажу по правде, боялись пойти супротив воли Назара. Может быть, вам лучше объяснит это Кузьма». — «Как вы считаете, где может находиться Назар сейчас?» — «Если не убег опять за кордон, то скрываться может в тайге аи устроился где работать». — «У вас есть в Сучане родственники?» — «Там живет моя родная сестра — Мазун Матрена Елисеевна. Ее муж Петра умер еще до войны, сын погиб на фронте, а дочка вышла замуж и уехала куда-то на Урал». — «Матрена Елисеевна знает Назара?» — «А как же! Они не раз встречались, как он женился на Лукерье». — «Нет ли сейчас Назара у Матрены?» — «Такое дело может быть. Но разговора о том Назар не заводил. После войны мы с Матреной не виделись и не переписывались. И все вроде бы некогда было ее навестить. Потому мы ей о приходе к нам Назара не сообщали».

Мы попросили Устинью сказать своему мужу Кузьме, когда тот придет домой, чтобы он в беседе с нами был тоже откровенным, как она сама. Потом договорились встретиться с ней еще раз — до нашего отъезда из Тамбовки.

Не успели мы с капитаном Сошниковым прийти в сельсовет и обменяться впечатлениями о беседе с Устиньей, как вскоре прибыл сюда и лейтенант Дедов. Он известил нас: в село только что вернулся Зайчиков. Мы выждали время, когда он сходит домой пообедать, после чего пригласили его в сельсовет. Зайчиков поздоровался с нами, скороговоркой выпалил: «Мне Устинья сказала, вы Назара ищете. Так, ента-таво, я не знаю, иде ён».

Мы попросили его не волноваться, не спешить. Пригласили к столу…

Зайчикову было лет семьдесят. Но выглядел он моложе своих лет. Имея завидную память, тайгу знал с детства и мог увлеченно о ней рассказывать.

На охоте Зайчиков не раз вступал в опаснейшие схватки с медведями и кабанами. Однако в разговорах с людьми иногда терялся, будучи застенчивым от природы, легко уступал в споре, поэтому казался им несамостоятельным, то есть беспринципным. У жены был, что называется, под каблуком, во всем слушался ее. Но это все не означало, что характер Зайчикова не имел твердости.

«Кузьма Данилович, расскажите, что знаете о Дрозде Назаре, — обратился я к Зайчикову. — Ваша супруга, спасибо ей, нам откровенно поведала о нем, но хотелось и вас послушать». — «Ну что ж, расскажу, ента-таво», — начал Зайчиков, передергивая плечом.