Круглосуточный книжный мистера Пенумбры - Робин Слоун

Мы в этом подвале с книжными стеллажами всего три минуты, а я уже забыл о существовании остального мира. Готов спорить, строили это сооружение, чтобы прятаться от ядерной войны. За какой-нибудь дверью обязательно должен быть склад консервированной фасоли.

— Здесь два сокровища, — продолжает Пенумбра. — Во-первых, большое книжное собрание, и во-вторых, один-единственный том.

Он опускает костлявую ладонь на прикованную к нашему столу черную инкунабулу, не отличимую от всех остальных. На обложке тонкими серебряными буквами выведено: MANVTIVS.

— Вот этот том, — говорит Пенумбра. — Это codex vitae Альда Мануция. Нигде, кроме этой библиотеки, его нет.

Погодите-ка.

— Даже в вашем магазине?

Пенумбра качает головой.

— Новички эту книгу не читают. Только действительные члены братства — переплетенные и непереплетенные. Таких немного, и Мануция мы читаем только здесь.

Вот это-то мы и видим вокруг: все эти усердные штудии. Впрочем, я замечаю, что многие из черных балахонов поглядывают в нашу сторону. Может, не такие уж усердные.

Пенумбра, обернувшись на стуле, обводит рукой уставленные книгами стены.

— А это другое сокровище. Следуя по стопам Основателя, каждый член братства составляет собственный codex vitae, или книгу жизни. Это миссия непереплетенных. К примеру, Федоров, уже знакомый тебе… — Он кивает на меня, — …один из них. Когда закончит, он соберет все, чему научился, все свои знания — в такую вот книгу.

Я вспоминаю Федорова и его снежную бороду. Да, пожалуй, он кое-чему научился.

— При помощи журнала, — поясняет Пенумбра, — мы убеждаемся, что Федоров честно добыл свои знания.

Пенумбра поводит бровью.

— Надо точно знать, что он понимает, чего добился.

Ага. А вдруг он просто скормил пачечку книг сканеру.

— Когда его codex vitae одобрю я и примет Первый читатель, Федоров станет одним из переплетенных. И тут он наконец совершит последнее жертвоприношение.

Ага: темный ритуал на Алтаре Подлинного Зла. Я так и знал. Мне нравится Федоров.

— Его книгу зашифруют, напечатают и поставят на полку, — буднично говорит Пенумбра. — До его смерти читать ее не будут.

— Вот отстой, — шепчет Нил.

Я прищуриваюсь на него, однако Пенумбра с улыбкой поднимает открытую ладонь.

— Мы приносим эту жертву от глубокой веры, — продолжает он. — Я это совершенно серьезно. Когда мы расшифруем codex vitae Мануция, каждый член нашего братства, который двинулся по его стопам — то есть создал собственную книгу жизни и надежно ее сохранил, — вновь оживет.

Я изо всех сил сдерживаю ехидную усмешку, что так и рвется расплыться по моему лицу.

— Как это? — спрашивает Нил. — Вроде зомби?

У него выходит слишком громко, и на нас оборачивается несколько балахонов.

Пенумбра качает головой.

— Природа бессмертия загадочна, — продолжает он таким тихим голосом, что нам приходится склоняться к нему. — Но все, что я знаю о чтении и писательстве, подсказывает мне: бессмертие существует. Я его чувствую в этих полках, да и в других.

В телегу про бессмертие я не верю, но чувство, о котором говорит Пенумбра, мне знакомо. Бродя между библиотечными стеллажами, ведя пальцами по корешкам книг — трудно не почуять присутствие спящих духов. Это лишь ощущение, а не факт, но не забывайте (я повторяю): люди верят в странности похлеще этого.

— Но почему вы не можете расшифровать книгу Мануция? — спрашивает Кэт. Да, это ее епархия. — Куда подевался ключ?

— А, — говорит Пенумбра. — В самом деле, куда?

Он умолкает, переводит дух. И дальше:

— Герритзун был в своем роде не менее замечателен, чем Мануций. Он решил не передавать ключ наследникам. Пять сотен лет… мы обсуждаем его решение.

Он произнес это так, что мне думается: не иначе, в обсуждениях иной раз участвовали пуля или кинжал.

— Не имея ключа, мы перепробовали расшифровать codex vitae Мануция всеми мыслимыми способами, — говорит Пенумбра. — Мы применяли геометрию. Искали скрытые формы. На них построена Загадка Основателя.

Лицо на визуализации — ну разумеется. Я снова чувствую замешательство. Это Альд Мануций смотрел с экрана моего макбука.

— Переключились на алгебру, логику, лингвистику, криптографию… среди нас были выдающиеся математики, — продолжает Пенумбра, — мужчины и женщины, удостоенные премий там, наверху.

Кэт слушает так жадно, что едва не лезет на стол. Такая приманка — неразгаданный шифр и рецепт бессмертия в одном пакете! Меня на минуту пронимает гордость: это я привел Кэт сюда. Гугл сегодня разочаровывает. Настоящее дело тут, в Неразрывном Каптале.

— Вам надо понимать, друзья мои, — говорит Пенумбра, — что методы, по которым работает это сообщество, практически не менялись со дня его основания пятьсот лет назад.

Он указывает пальцем в сторону копошащихся черных балахонов:

— Мы пользуемся мелом и доской, бумагой и чернилами.

Тут его тон слегка меняется.

— Корвина считает, мы должны строго придерживаться этих технологий. Он думает, если мы хоть что-то изменим, то лишимся права на награду.

— А вы, — говорю я, — как обладатель макбука, не согласны.

В ответ Пенумбра оборачивается к Кэт и переходит на вовсе беззвучный шепот.

— Вот теперь о моем предложении. Если не ошибаюсь, дитя мое, ваша компания располагает несметным множеством книг…

Он умолкает, подыскивая слова.

— …на цифровых полках.

Кэт кивает и отвечает свистящим шепотом:

— Шестьдесят один процент всех, когда-либо напечатанных в принципе.

— Но книги жизни Основателя у вас нет, — говорит Пенумбра. — Как нет ее ни у кого.

Пауза.

— А пожалуй, должна быть.

В одно мгновение до меня доходит: Пенумбра предлагает библиографический взлом. Мимо нашего стола шаркает черный балахон, таща с полок толстую зеленую книгу. В балахоне высокая и тощая леди за сорок, с сонными глазами и коротко остриженными темными волосами. Под мантией я замечаю синюю ткань в цветочек. Мы молчим, выжидая, пока сонная леди отойдет.

— Я считаю, пора отойти от традиций, — продолжает Пенумбра. — Я уже старик, и если только это возможно, хотел бы увидеть завершение работы, прежде чем от меня останется только книга на этих полках.

Новое озарение: Пенумбра из переплетенных, так что его codex vitae должен быть тут, в пещере. От этой мысли у меня слегка кружится голова. Что в этой книге? Какая история там сокрыта?

У Кэт горят глаза.

— Мы можем отсканировать ее, — говорит она, похлопывая по книге на столе. — И если там есть шифр, подберем ключ. У нас есть машины такой мощности — вы себе не представляете.

В Читальном Зале тихое оживление, легкая рябь настороженности пробегает по черным балахонам. Все выпрямляются, слышен шепот и прочие звуки, означающие предупреждения и предостережения.

В дальнем конце зала, где находится выход с лестницы сверху, возникает высокая фигура. Мантия на ней отличается от остальных: позатейливее, с дополнительными складками черной материи возле шеи и с алыми врезками на рукавах. Она небрежно лежит на плечах вошедшего, будто только что наброшена, а из-под нее выглядывает переливающийся серый костюм.

Высокий сразу направляется к нам.

— Мистер Пенумбра, — шепчу я, — может быть, лучше…

— Пенумбра, — восклицает высокий.

Он говорит негромко, но голос такой глубокий, что долетает до конца зала.

— Пенумбра, — повторяет высокий, быстро шагая к нам.

Он старик — не такой, как Пенумбра, но почти. Однако при этом гораздо солиднее. Не сутулится, не сбивается с шага, и я не удивлюсь, если под пиджаком у него накачанные грудные. Голова выбрита до блеска, темные аккуратные усики. Носферату в обличье сержанта-морпеха.

И тут я его узнаю. Это мужчина с той фотографии, где молодой Пенумбра — тот, что показывает большой палец на фоне Золотых Ворот. Босс Пенумбры, который поддерживает жизнь в магазине, президент щедрой компании Festina Lente. Корвина.

Пенумбра поднимается со стула.

— Прошу знакомиться, трое непереплетенных из Сан-Франциско, — говорит он.

И нам:

— Это Первый читатель и наш покровитель.

Неожиданно Пенумбра выказывает особую почтительность. Явно притворную.

Корвина холодно оглядывает нас. Глаза у него темные и с поволокой — в них светится свирепый, жадный ум. Он в упор смотрит на Нила, что-то прикидывая, потом спрашивает:

— Скажите, какое из сочинений Аристотеля Основатель напечатал первым?

Тон мягкий, но беспощадный, каждое слово — будто пуля из пистолета с глушителем.

Нил смотрит непонимающе. Повисает неловкая пауза. Корвина складывает руки на груди и обращается к Кэт:

— Ну а вы что скажете? Есть идеи?

Кэт перебирает пальцами, будто ей хочется поискать ответ в телефоне.