Круглосуточный книжный мистера Пенумбры - Робин Слоун

Ноут басовито звякает, и Кэт перекатывается на бок, чтобы добраться до клавиатуры. Все еще тяжело дыша, она улыбается и ставит ноут себе на живот, показывая мне достижения великого союза людей и компьютеров, итоги сотрудничества тысячи машин, вдесятеро большего числа людей и одной страшно умной девчонки.

Это выцветшая фотография невысокого каменного здания, по сути, просто большого особняка. По тротуару мимо спешат смазанные фигуры пешеходов, у одного на поясе розовая сумочка. Кованые решетки прикрывают узкие окна, под черным парусиновым навесом в тени прячется парадный вход. И серое на сером, вырезанное по камню, вот оно: ладони, сложенные в виде открытой книги.

Рисунок еле заметный: едва ли больше реальной величины. Такой, шагая по улице, скорее всего, просто не заметишь. Здание находится на Пятой авеню, напротив Центрального парка, недалеко от Гуггенхайма.

Неразрывный Каптал прячется на самом видном месте.

Библиотека

Самый странный продавец за пятьсот лет

У меня в руках белый бинокль имперского штурмовика. В него я гляжу на тот самый миниатюрный серый символ: ладони, сложенные в виде раскрытой книги, вырезанные в темном сером камне. Я сижу на скамейке на Пятой авеню, спиной к Центральному парку, по бокам от меня — газетный автомат и тележка с фалафелем. Мы в Нью-Йорке. Бинокль я перед отъездом одолжил у Мэта. Мэт очень просил его не потерять.

— Что видишь? — спрашивает Кэт.

— Пока ничего.

Узкие окошки высоко от земли, забранные тяжелыми решетками. Скучный маленький форт.

Неразрывный Каптал. Можно подумать, что это не общество библиоманов, а банда уголовников. Что творится в этом здании? Завязанный на книги сексуальный фетишизм? Должно быть так. Пытаюсь представить, как у них все устроено. Нужно ли платить за вступление в Каптал? Наверное, надо выложить кучу денег. Может, они ездят в дорогие круизы. Я тревожусь за Пенумбру. Он так погряз в этом культе, что даже не замечает, насколько это все ненормально.

В Нью-Йорке раннее утро. Мы только что из аэропорта. Нил постоянно катается на Манхэттен по делам, я одно время ездил сюда поездом из Провиденса, но Кэт в Нью-Йорке первый раз. Пока самолет, снижаясь, разворачивался над аэропортом имени Кеннеди, она таращилась на предрассветное мерцание города, прикасаясь кончиками пальцев к прозрачному пластику окна и шептала: «Не думала, что он такой тощий».

И вот мы молча сидим на скамейке в тощем городе. Небо светлеет, но мы сидим в тени, завтракаем идеально неидеальными бубликами с черным кофе и пытаемся не бросаться в глаза. Пахнет влагой, будто пред дождем, вдоль улицы свистит холодный ветер. Нил чертит в блокнотике: набрасывает крутобедрых девиц с крутогнутыми мечами. Кэт купила «Нью-Йорк Таймс», но так и не смогла разобраться, как ее по-нормальному читать, потому возится с телефоном.

— Подтвердили, — сообщает она, не поднимая глаз. — Новый ПМ выберут сегодня. — Она обновляет и обновляет страницу раз за разом: думаю, ее батарея разрядится еще до полудня.

Я чередую страницы путеводителя по Центральному парку (купленного в книжной лавке в аэропорту Кеннеди) с ненавязчивым поглядыванием в бинокль Мэта.

Вот что я в него вижу:

С пробуждением города Пятая авеню оживает, и я замечаю одинокую фигуру, рысящую по тротуару на той стороне. Это мужчина средних лет с пухом русых волос, развевающихся на ветру. Я подкручиваю фокус на бинокле. Вижу нос картошкой и пухлые щеки, зарумянившиеся на холоде. На нем темные брюки и твидовый пиджак, идеально скроенные по фигуре: именно под его торчащее брюшко и обвисшие плечи. На ходу он слегка подскакивает.

Мое паучье чутье на взводе, потому что, конечно же, Нос-Картошка останавливается у входа в Каптал, вертит ключом в замке и опасливо шагает внутрь. По сторонам от дверей загораются двойные лампы на небольших держателях.

Я трогаю Кэт за плечо и показываю на мерцающие лампы. Нил прищуривается. Поезд Пенумбры прибудет на Пенн-стейшн в 12:01, и до тех пор мы будем наблюдать и ждать.

Вслед за Носом-Картошкой в темный подъезд тянется тонкая, но непрерывная струйка невероятно обычных на вид нью-йоркцев. Вот девушка в белой блузке и грифельно-черной юбке; мужик средних лет в болотно-зеленом джемпере; бритоголовый чувак, с виду отлично вписавшийся бы в «Анатомикс». Неужели это все члены Каптала? Что-то не сходится.

Нил шепчет:

— Может, здесь у них другая целевая аудитория. Помоложе. Похитрее.

Конечно, куда больше нью-йоркцев идет мимо подъезда. На обеих сторонах улицы толпа, поток людей, длинных и коротышек, молодых и старых, симпатичных и страшных. Сгустки прохожих проплывают мимо, загораживая мне вид. Кэт сидит как на иголках.

— Все такое маленькое, и столько людей! — удивляется она, разглядывая толпу. — Они… Будто косяк рыб. Или птиц, или муравьев, не знаю… Какой-то суперорганизм.

— Где ты росла? — вступает в разговор Нил.

— В Пало-Альто, — отвечает Кэт.

Оттуда в Стэнфорд, потом в Гугл: для девушки, одержимой дальними пределами человеческих возможностей, Кэт держится довольно близко к дому.

Нил понимающе кивает.

— С одноэтажной картиной мира не постичь внезапную сложность нью-йоркской улицы.

— Не знаю, о чем ты, — говори Кэт, прищурившись. — Со сложностью я умею разобраться.

— Смотри, я знаю, что ты думаешь, — говорит Нил, качая головой. — Ты думаешь, что это просто многоагентная система, и каждый в толпе подчиняется в целом нехитрому набору правил…

Кэт кивает.

— И если вычислить эти правила, ты сможешь смоделировать ее. Улицу, квартал, потом целый город. Так?

— Именно. Ну, то есть, конечно, пока я не знаю, что это за правила, но я могу поэкспериментировать и нащупать их, и тогда задача упрощается…

— Неверно, — объявляет Нил и взвизгивает, как сирена на телеигре. — Не можешь ты этого. Даже если бы ты знала правила — кстати сказать, никаких правил нет, — но даже если бы они были, их не удастся смоделировать. Знаешь, почему?

Мой лучший друг и моя девушка сцепились по поводу цифровых моделей. Мне остается только расслабиться и слушать.

Кэт хмурится.

— Почему?

— Памяти не хватит.

— Ой, да ладно…

— Именно. Ты не сможешь все это удержать в памяти. И ни один компьютер. Даже этот ваш, как его… — Большой Ящик.

— Да, он. Он не настолько большой. Этот Ящик…

Нил разбрасывает руки, словно обнимая улицу, парк, город вокруг.

— …больше.

По улице катит змеящаяся толпа.

Нил, заскучав, отправляется в музей Метрополитен, расположенный неподалеку, где он собирается пофотографировать образцы — античные мраморные груди. Кэт большими пальцами строчит короткие экстренные сообщения гугловцам, гонясь за слухами о новом ПМ.

В 11:03 по улице шатко ковыляет сутулая фигура в длинном пальто. Предчувствие вновь шевелится во мне: мне кажется, я научился с лабораторной точностью распознавать в людях определенный род странности. У сутулого шатуна лицо старой совы, черная папаха надвинута на кустистые брови, торчащие далеко за ее границы. Ну, разумеется: он ныряет в темный подъезд.

В 12:17 начинается дождь. Мы под защитой высоких деревьев, но на Пятой авеню быстро темнеет.

В 12:29 перед Неразрывным Капталом останавливается такси, из него выходит высокий мужчина в плаще. Наклоняясь рассчитаться с водителем, он поплотнее запахивает плащ у горла. Это Пенумбра, и видеть его здесь, в антураже темных деревьев и бледного камня — какой-то сюрреализм. Я никогда не представлял этого человека где бы то ни было, кроме как в магазине. Они как пакетная сделка: нельзя получить одно без другого. И все же вот он, стоит посреди улицы на Манхэттене, возясь с бумажником.

Я вскакиваю и бросаюсь через Пятую авеню, уворачиваясь от медленно катящих машин. Такси отъезжает, будто желтая кулиса, и — та-дам! Вот и я. Сначала на лице Пенумбры ничего не отражается, потом он чуть прищуривается, потом улыбается, а потом откидывает голову назад и громко смеется. Он смеется, а следом и я. Так мы стоим несколько секунд, смеясь друг над другом. А я еще и чуток запыхавшись.

— Мальчик мой! — говорит Пенумбра. — Ты, наверное, самый странный продавец, какого только это братство видело за все пятьсот лет. Идем, идем.

Он протягивает мне руку с тротуара, смеясь.

— Что ты здесь делаешь?

— Я приехал вас остановить, — отвечаю я.

Выходит как-то непривычно серьезно.

— Не надо…

Я горячусь.

— Не надо туда ходить. Не давайте сжигать вашу книгу. И вообще ничего.

— Кто тебе сказал про сожжение? — спокойно спрашивает Пенумбра, поднимая бровь.

— Ну, — отвечаю я, — Тиндэлл слышал это от Имберта.

Пауза.

— А тот от, э, Монсефа.

— Это ошибка, — отрезает Пенумбра. — Я сюда приехал не за наказанием.