Последняя чаша гнева - Валерий Вотрин

— Почему?

— В конце концов уясните себе, что вы попали в мир, где царит магия и где других законов нет. Как поведете себя при встрече, так и будете себя вести потом. И так же к вам будут относиться. Вы не простили дерзости, и больше к вам не пристанут. По крайней мере, в этом ущелье.

— Какая же это магия? Уголовные законы какие-то, — проворчал Лоу.

Миновав ущелье, они оказались в Вольной Области Анархии.

— Се, идем как тати, — пропел Фонсека.

— И этот цитирует из Апокалипсиса, — раздался позади голос Шамиссо.

18

Энунд был прав — эта земля с первого взгляда внушала опасения, и опасения всех тех, кто опасался здесь еще до них, казалось, висели в самом воздухе. А вот чем внушалось такое чувство, Чойс не понимал. То ли тени от угловатых скал лежали как-то криво, необычно, то ли неприятная, глинистая почва пружинила под ногами чересчур сильно, здесь было что-то не так.

И только когда он посмотрел наверх, туда, где должно было быть небо, он понял, в чем дело. Здесь не было солнца. Небо было абсолютно, беспросветно черное, как ночью. Но был день, к тому же ночью на небе звезды, а здесь не было даже их. Темнота наверху была какой-то угрожающей. И живой. Казалось, сверху на них взирают ухмыляющиеся демонические лики. Но несмотря на это, кругом было светло и как-то призрачно-нереально.

Фонсека следил за реакцией своих спутников.

— Первый раз со мной было то же самое, — произнес он. — Здесь нет солнца и солнечного света. Это черное наверху — зло, сотворенное Вольфгангом и вознесшееся ввысь, чтобы оттуда вновь и вновь бумерангом бить по незащищенному от него Тарлтару.

— Но как же…

— Лучи солнца все равно проходят сквозь это, но по пути теряют свою живительную силу. Здесь светит Зло, если только Зло может светить.

— А как получилось, что правит тут Вольфганг? — снова спросил Лоу. — Ведь это же Область Анархии. Анархии, безвластья! А Вольфганг — это власть.

— В том-то и беда, что он здесь правит, — сказал Фонсека.

Через некоторое время они остановились в небольшой лощинке, которая была прямой противоположностью всему тому, что их окружало. Тут были все необходимые атрибуты прекрасной идиллии: зеленая трава, яркие красивые цветы, развесистые деревья, ласково шелестящие своей листвой под дуновениями легкого зефира.

— Отличное место для бивака, — восхитился Чойс. — До наступления темноты недалеко, а мы чертовски устали. Давай заночуем здесь, Фонсека.

Тот раскатывал на траве старую выцветшую карту, придавливая ее загибающиеся углы небольшими камнями.

— Урок первый, он же и последний, — сказал он. — Если бы это была нормальная земля, я не только остановился бы здесь, но и построил бы себе здесь замок. Вон и река рядом… Но эта земля злая, ибо это ВОА! Ты бы посмотрел, во что превращается эта милая полянка ночью. Та река — пристанище ундин и водяных демонов. Эти деревья — жилище дриад. Вообще-то дриады — безобиднейшие создания, но Зло ВОА переродило и их: теперь они пьют кровь не хуже вампиров. Под теми яркими цветочками — голову даю на отсечение, — могилы, и их обитатели вовсе не собираются дожидаться зова последней трубы, ибо они встают каждую ночь. А в целом эта так полюбившаяся вашему сердцу лощинка — жилище бесовских ларвов, которые ждут не дождутся, чтобы вселиться в вас, пожрав вашу душу и заменив ее своей смрадной сущностью. Поняли? — закончил он, не замечая тревожных взглядов, которыми окидывали окрестности его спутники. Им это место уже не нравилось.

— Что будем делать? — спросил наконец Чойс.

— Не ручаюсь, что на нашем пути не будет всяческих препятствий, которыми ВОА кишит, как старый труп червями. К тому же, если Вольфганг уже тронулся в путь, их будет еще больше, потому что когда он находится в стране, здесь все же есть какой-то порядок, если это можно так назвать… Многое, многое изменилось, — бормотал Фонсека, внимательно рассматривая карту. — Нужно только идти на север. — Он поднял голову. Остальные смотрели на него.

— Я говорю, на север нужно идти, — громко повторил Фонсека. Когда переберемся на Берлихут, станет легче. А может, и нет. Чойс, ты здесь давно. В магии что-нибудь смыслишь?

Чойс пожал плечами.

— Ну там заклинания разные, заговоры, вольты, пантакли?

Чойс усмехнулся.

— Ты поторопился, закончив так быстро свои уроки. Скажи хотя бы, что такое вольт.

— Вольт, — объяснил Фонсека, — это восковая фигурка того лица, которое подлежит порче. Внутри нее — обрезки волос, ногти, зубы этого человека. Делается это для того, чтобы установить раппорт — соотношение — между фигуркой и лицом, которое затем подвергнется действию чар.

— Многого же ты здесь нахватался, — сказал Чойс.

— Я проводник, — пожал плечами Лоу. — А, кроме того, я профессионал и горжусь этим. Вот поэтому за те 12 лет, что я вожу караваны, я потерял всего 14 человек. 14 человек, понял? Вдумайся, ибо это очень мало.

— А вдруг их скоро станет 18? — горестно задумался Лоу.

— Проклятый пессимист! — осудил его Фонсека.

Через некоторое время они были уже в дороге. Лощина осталась далеко позади.

— Вон за теми высокими холмами, — показывал палец Фонсеки, — лежит мааконд Бустридрейм.

— Там живет друг? — спросил Лоу.

— Там живет Скриквик. На этом участке пути его мааконд — единственное место, где мы можем нормально переночевать.

— А что такое мааконд?

— В Лиге мааконды называют просто замками.

Уже начинало темнеть, и постепенное сравнивание окружающего светлого воздуха с абсолютно черным небом производило жуткое впечатление. Вокруг тянулась голая, безжизненная равнина, лишь невдалеке били из-под земли смрадной водой несколько небольших гейзеров. Не было ни души, ни одного живого существа.

— Да здесь нет никого, — прокричал Чойс сквозь топот копыт.

— Настоящая жизнь здесь начинается ночью, — ухмыльнулся Фонсека. — И мне не очень-то хочется наблюдать все ее многообразие.

Дорога начала подниматься в гору. Впереди лежала гряда тех самых высоких холмов, о которых говорил Фонсека. Их склоны были покрыты выветрившимися каменными изваяниями.

Фонсека понукнул свою лошадь и, повернувшись к остальным, крикнул:

— За этими холмами — Бустридрейм. Я уже чую прекрасный запах мяса, которое поджарил для нас Скриквик.

Но когда они поднялись на вершину, никакого замка в лежащей внизу долине не оказалось. Она вся была покрыта низкими белыми меловыми холмами.

Они разочарованно осматривались. Фонсека в ярости выругался.

— Белые женщины! — Он заскрежетал зубами. — Проклятье! Говорил я Скриквику — не подпускай их под стены замка. Но он был слишком добр.