Скованные льдом сердца - Джеймс Кервуд

Это ощущение пробудилось в нем с такой силой, что он оставил маленькую Изабеллу на одеяле, а сам поднялся на ноги. Он подбросил топлива в костер и заметил, что огонь так растопил снег, что он проваливался у него под ногами. Это открытие внушило ему одну мысль. Лицо его загорелось не от огня. Он стал сгребать мягкий снег с помощью лыжи, скатывать его комом и перед удивленным и восхищенным взором Изабеллы начал вырастать снежный человек, не меньше его самого ростом. Он сделал ему голову и руки и глаза из угольков, и когда он был готов, он надел ему на голову свою шапку и всунул в рот трубку. Маленькая Изабелла визжала от восторга, и они оба, взявшись за руки, плясали вокруг него, как он когда-то в детстве плясал с другими детьми. Когда они остановились, в глазах ребенка были слезы от хохота и веселья, и какой-то туман по другой причине заволакивал глаза Билли.

Этот снежный человек воскресил в нем забытые надежды и воспоминания. Они всплывали, и ему казалось, что эта прежняя жизнь была всего только вчера и теперь ждет его там, за опушкой леса. После того как Изабелла заснула в палатке, он долго сидел и смотрел на снежного человека, и в груди его все громче и громче пела радость, так что наконец ему захотелось вскочить и закричать от переполнявших его сердце радостных надежд.

В снежном человеке, медленно таявшем перед огнем, было сердце, душа и голос. Он звал его, побуждал к чему-то, как еще ничто до сих пор не побуждало его. Ему хотелось вернуться на свою родину, к старым товарищам игр, которые превратились теперь во взрослых мужчин и женщин. Они бы встретили его радостно и встретили бы также ту женщину. Потому что, конечно, он возьмет ее с собой. Он убедил себя, что она поедет с ним. И там рука об руку они будут ходить по тропинкам, по которым он бегал в детстве, по лугам и холмам, и он будет собирать цветы для нее вместо матери, которая умерла, и будет рассказывать ей разные истории из прошлых времен. Все это сделал снежный человек!

Глава XV. КРАСНАЯ СМЕРТЬ И ИЗАБЕЛЛА

До поздней ночи Билли сидел перед костром и снежным человеком. Странные и новые мысли приходили ему в голову. И среди них, между прочим, удивление, почему он никогда раньше не слепил снежного человека. Когда он лег, ему снились снежный человек и маленькая Изабелла.

Веселье и смех девочки, когда она проснулась на другое утро и увидела, какую смешную форму приобрел снежных человек от жара костра, снова наполнили его мальчишескими мечтами о счастье. В другое время он бы просто сказал себе, что это безрассудство. Когда они позавтракали и вышли в путь, он продолжал болтать и смеяться с маленькой Изабеллой, поминутно брал ее на руки и нес рядом с собаками.

— Мы идем домой, — повторял он ей снова и снова. — Мы идем домой к маме… к маме… к маме!

Это слово приводило его в восторг, и каждый раз, как маленький ротик Изабеллы повторял за ним это слово, его сердце трепетало от восторга. К концу этого дня это слово стало казаться ему самым сладким словом в мире… Он пытался сказать «мать», но его маленькая спутница смотрела на него непонимающими глазами, и ему самому это слово тоже не нравилось.

— Мама, мама, мама! — повторял он сотни раз в этот вечер, сидя перед костром, укладывая ее и завертывая в теплое одеяло; он говорил ей что-то о том, как она теперь будет хорошо спать. Но Изабелла так устала и так хотела спать, что уже не слушала его.

Даже когда она спала крепким сном, а Билли один курил свою трубку, он все еще шептал порой это дивное слово и вынимал из кармана прядь блестящих волос, радостно любуясь ими при свете костра.

К концу следующего дня маленькая Изабелла повторяла за ним начало детского стихотворения, которому научила его мать много-много лет назад, так много, что и сама она представлялась ему теперь не живой женщиной, а каким-то бесплотным виденьем. А на. четвертый день Изабелла лепетала его все, без всякой помощи.

На утро пятого дня они добрались до Серого Бобра, и Изабелла стала серьезной при виде перемены, происшедшей в нем. Он больше не забавлял ее, а понукал собак, ни на минуту не спуская внимательных глаз с малейшего признака дыма, следа или помеченного дерева. В его сердце начинали просыпаться сомнения, угнетавшие его. В эти последние часы перед встречей с Изабеллой в нем наступила неизбежная реакция. То, что некоторое время тому назад возбуждало в нем радость, теперь нагоняло на него тоску. Но над всеми другими мыслями господствовала одна ужасная мысль: он несет ей весть о смерти — о смерти ее мужа. А он знал, что для Изабеллы Дин все радости и надежды мира воплощались в муже и ребенке.

Он испытал настоящее потрясение, когда внезапно на краю небольшой просеки он натолкнулся на хижину. Минуту он колебался. Потом он взял на руки Изабеллу и подошел к двери. Она не была заперта и, постучав кулаком, он толкнул ее и открыл.

В той комнате, куда он вошел, не было никого, но в ней топилась печь. В глубине этой комнатки была другая дверь, и она медленно открылась. В следующую минуту Изабелла стояла перед ним. Он еще никогда не видел ее такой, как сейчас, освещенной светом, падающим из окна. На ней было свободное платье, и длинные волосы густой волной падали ей на плечи и грудь.

Мак-Вею хотелось громко крикнуть ее имя — он сто раз повторял себе, что он ей скажет сначала. Но то, что он прочитал на ее лице, испугало его и лишило способности говорить, когда глаза их встретились. Щеки ее горели. Губы были неестественно красны. Глаза сверкали каким-то странным огнем. Она взглянула на него, потом руки ее инстинктивно схватились за грудь, собирая волны блестящих волос. Отведя взгляд от его глаз, она заметила что он держит в руках. Он не успел еще протянуть ей ребенка, как она бросилась к нему с самым странным криком, какой он когда-нибудь в жизни слышал.

— Дитя мое! — закричала она. — Мое дитя! Мое дитя!

Она пошатнулась и опустилась на стул у стола, прижимая маленькую Изабеллу к груди. Некоторое время Билли слышал только рыдающий голос, произносящий все те же слова. Свое пылающее лицо она прижимала к лицу ребенка. Он видел, что она больна. Это лихорадка окрасила таким густым румянцем ее щеки. Он с усилием перевел дыхание и подошел к ней ближе. Весь дрожа, он поднял руку и прикоснулся к ней. Она подняла глаза. Какой-то отблеск прежнего ясного света еще горел в них, того света, который он видел в них, когда она в порыве благодарности позволила ему прикоснуться к своим губам.

— Вы? — прошептала она. — Вы… принесли ее…

Она схватила его руку, и мягкая прядь ее волос упала на нее. Он видел, как бурно поднимается и опускается ее грудь.

— Да, — сказал он.

В ее лице, в ее глазах, в ее полуоткрытых губах читался вопрос. Он начал говорить. Ее рука все крепче сжимала его руки, и он чувствовал сильное биение ее сердца. Он никогда не думал, что сможет рассказать всю историю в таких немногих словах, как он рассказывал теперь, следя за тем, как ясный свет меркнет в глазах Изабеллы. У нее захватило дыхание, когда он говорил о схватке в хижине и о смерти человека, укравшего ее маленькую Изабеллу. Еще какая-нибудь сотня слов перенесла его на опушку леса.