Скованные льдом сердца - Джеймс Кервуд

— Я нашел ее и думал, что она моя, — раздался рядом с ним голос Пелетье. — Но она не моя, Билли. Она твоя.

Мак-Вей сделал вид, что не слышал этих слов.

— Ложись-ка лучше спать, Пелли, — сказал он. — Твоя рука нуждается в покое. А я пойду посмотрю, куда они его закопают.

Он надел меховую шапку и толстую куртку, но, дойдя до двери, вернулся обратно. Он достал из мешка топор и гвозди.

Ветер сильнее бушевал над равниной, и Мак-Вей не сразу услышал заунывное пение эскимосов. Он подошел к покинутым кострам, вокруг которых лежали только погруженные в мертвый сон собаки. Оттуда он увидел в отдалении у опушки леса слабый свет.

Пять минут спустя он стоял, скрывшись в глубокой тени, в нескольких шагах от эскимосов. Они вырыли могилу еще ранним вечером, на ровном месте, свободном от деревьев. Разложенный ими костер освещал темные круглые лица, и Мак-Вей увидел, как пять маленьких темнокожих человечков, опустивших Скотти Дина в могилу, склонились над темной ямой в мерзлой земле. Скотти больше не было. Земля, лед и мерзлый мох сыпались на него, и ни один звук не слетал с толстых губ его диких могильщиков.

Через несколько минут тяжелая работа была закончена, и туземцы, точно темные тени, вернулись назад к своей стоянке. Остался только один, сидевший скрестив ноги у изголовья могилы, с дротиком за спиной. Это был О-Глю-Глюк — вождь эскимосов, охранявший мертвеца от злых духов, приходящих в первые часы после погребения похитить из земли тело и душу.

Билли прошел глубже в лес, пока не нашел молодую, прямую сосенку, которую и срубил несколькими ударами своего топора. Он снял с дерева кору, отрубил треть его и прибил накрест на оставшуюся часть. Потом он обтесал нижний конец и вернулся к могиле, неся крест на плече.

Обтесанный крест сверкал, озаренный огнем. Эскимосский часовой минуту смотрел на него. Его тусклые глаза вспыхнули более темным огнем. Он думал, что теперь два бога вместо одного будут охранять могилу. Билли глубоко врыл крест в землю, и когда топор гулко застучал по верхушке креста, эскимос начал отступать назад, пока тьма не поглотила его. Окончив, Мак-Вей снял шапку. Но он не собирался молиться.

— Мне жаль, старина, — сказал он, обращаясь к тому, кто лежал под землей. — Мне правда очень жаль. Я бы хотел, чтоб вы были живы. Чтоб вы вернулись к ней вместо меня. Но я сдержу слово. Я поклялся. Я поступлю, как лучше… для нее.

Войдя в лес, он оглянулся. Эскимосский вождь вернулся на свой мрачный пост. Крест выделялся белым призраком на черном фоне равнины. Он последний раз отвернулся и почувствовал, что на сердце его легла тяжесть. Внезапно им овладел страх, даже ужас.

Скотти Дин умер — умер и лежит в могиле, и вот он опять тут, идет рядом с ним. Он ощущал его присутствие, это присутствие было точно предостережение, оно навевало на него странные мысли. Он вернулся к хижине и тихонько вошел в дверь. Пелетье спал. Маленькая Тайна дышала сладким неведением младенчества. Он остановился и поцеловал ее шелковые кудри и долго держал в руке один из ее локонов. Через несколько лет они потемнеют и станут такими же золотисто-бронзовыми, как у той женщины, у женщины, которую он любит. Постепенно спокойствие снизошло на его душу.

В конце концов у него все же оставалась надежда. Она — старшая Изабелла — знает, что он любит ее так, как ни один человек на свете не будет любить ее. Он доказал ей это. А теперь он идет к ней.

Глава XIV. СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Вернувшись после похорон, Билли разделся, потушил свет и лег в постель. Он быстро заснул, и ему снилось много снов. Сначала сны были веселые и приятные. Он снова переживал первую встречу с этой женщиной. Опять его восхищала ее красота, ее чистота, ее вера и доверие к нему. Но потом началось что-то смутное и тревожное. Он дважды просыпался и каждый раз садился на скамейке, испытывая тот же непобедимый страх, какой овладел им у могилы.

Когда он проснулся третий раз, он зажег спичку, чтоб посмотреть на часы. Было четыре часа. Он почувствовал себя совсем разбитым. Ноги болели от пятидесятимильного бега по снежной равнине. Но спать он больше не мог. Что-то — он не задавался вопросом, что именно, — побуждало его действовать. Он встал и оделся.

Когда два часа спустя Пелетье проснулся, багаж и санки Мак-Вея были готовы для путешествия на юг. За завтраком товарищи окончательно сговорились. Перед отъездом Билли оставил товарища одного с Маленькой Тайной, а сам пошел сзывать собак. Когда он вернулся, глаза Пелетье были красны, и он выпускал густые клубы дыма из своей трубки, чтоб спрятать лицо. Мак-Вей часто вспоминал об этом в течение дня. Пелетье стоял в дверях и смотрел таким взглядом, что Мак-Вей предпочел бы не видеть его. Его собственное сердце было полно страха, чувства, в котором ему не хотелось признаваться себе.

Долгие часы он не мог стряхнуть с себя давившей его тяжести. Он шел большими шагами рядом с Казаном, определяя по компасу путь на юг. Когда он в третий раз поравнялся с санями, чтоб посмотреть на маленькую Изабеллу, он увидел, что малютка глубоко зарылась в одеяла и крепко спала. Она не просыпалась, пока он не сделал в полдень привала, чтобы вскипятить чаю. Было четыре часа, когда он снова остановился под ветвями большой ели. Изабелла проспала большую часть дня. Теперь она окончательно проснулась и смеялась, когда он вытащил ее из ее гнездышка.

— Поцелуй меня! — попросил он.

Изабелла не протестовала, протянув к нему обе ручки.

— Ты настоящий маленький персик, — сказал он. — За целый день ни разу даже не захныкала. Ну, а теперь мы устроим отличный костер.

Он принялся за работу, насвистывая первый раз за весь день. Он раскинул казенную палатку, нарубил еловых и кедровых ветвей, так что они на фут глубиной покрыли пол в палатке, а потом полчаса таскал топливо. Тем временем стемнело и огонь освещал снег на тридцать футов вокруг. Он снял с Изабеллы толстый капор, и ее милое личико заалело в свете костра.

В ее спутанных кудрях сверкали красные и золотые отблески, и когда они ужинали, сидя на одном одеяле, Билли замечал в ней все больше того, что он видел в любимой женщине. Когда ужин был закончен, он достал маленькую карманную гребеночку и посадил Изабеллу поближе к себе. Одну за другой он брал пряди ее кудрей и расчесывал их, и сердце его радостно билось, когда он чувствовал их шелк на своих пальцах. Только раз ощутил он на своем лице то же нежное прикосновение волос женщины. Это была случайная ласка, но он хранил ее в сердце, как сокровище.

Это ощущение пробудилось в нем с такой силой, что он оставил маленькую Изабеллу на одеяле, а сам поднялся на ноги. Он подбросил топлива в костер и заметил, что огонь так растопил снег, что он проваливался у него под ногами. Это открытие внушило ему одну мысль. Лицо его загорелось не от огня. Он стал сгребать мягкий снег с помощью лыжи, скатывать его комом и перед удивленным и восхищенным взором Изабеллы начал вырастать снежный человек, не меньше его самого ростом. Он сделал ему голову и руки и глаза из угольков, и когда он был готов, он надел ему на голову свою шапку и всунул в рот трубку. Маленькая Изабелла визжала от восторга, и они оба, взявшись за руки, плясали вокруг него, как он когда-то в детстве плясал с другими детьми. Когда они остановились, в глазах ребенка были слезы от хохота и веселья, и какой-то туман по другой причине заволакивал глаза Билли.