Дикие ночи - Сирил Коллар

— Ну, падаль, я сейчас отрежу яйца и запихну их тебе в рот… Ты ведь именно так поступал с французами в Сиди-Бель-Аббесе?

Старик перепуган до смерти, он смертельно бледен и только повторяет:

— Нет, нет…

Дружки главного подонка хихикают. Сэми обращается к типу с ножом и пытается его успокоить:

— Оставь эту старую развалину, нам есть чем заняться…

Хозяин кафе появляется в дверях, говорит несколько слов по-арабски старику, и бритоголовый ублюдок прячет нож, араб возвращается в кафе и исчезает где-то за прилавком.

Бритоголовые садятся на свои мотоциклы. Сэми пожимает руки двоим и хлопает по плечу главаря с ножом. Мотоциклы исчезают вдалеке, Сэми переходит улицу и возвращается в наш дом. Я закрываю окно и снова включаю автоответчик. Раздается голос Лоры, она уже не плачет, голос спокойный.

— Последнее, что я хочу тебе сказать, — я не приду сегодня вечером, потому что, даже если мы будем вместе, у меня не будет права сделать то, чего мне так хочется… и еще: я хотела бы, чтобы в эту минуту ты ехал ко мне и именно поэтому не подходил бы к телефону… Вот моя самая большая мечта… Ну, ладно… прощай! Нет, я не хочу говорить тебе прощай… До свидания, желаю тебе быть очень счастливым, а я тоже постараюсь быть хоть немного счастлива… без тебя… (Конец.)

Сэми входит и падает на диван, он в явном подпитии, на лице брезгливое выражение, глаза смотрят в пустоту, в белую стену напротив. Я говорю ему:

— Симпатичные же у тебя дружки.

— О чем ты?

— Да о том, что твои фашистские дружки здорово выглядят.

— Они не наци, а алхимики!

— Забавно! Слушай, ты хоть помнишь свою фамилию, имя? Отца ты помнишь?

Он бормочет что-то невразумительное, уходит к себе в комнату и хлопает дверью.

Я звоню Лоре, бужу ее и не могу сдержать злость.

— Ты что, окончательно рехнулась? Я звоню, зову тебя к себе, а ты перезваниваешь и оставляешь дурацкое послание, в котором просишь меня, чтобы я тебя не бросал! У тебя с головой-то все в порядке?

— Ты что, разбудил меня в это время только для того, чтобы наговорить гадостей?.. Ну давай, говори, что ты меня больше не хочешь, не любишь, скажи, умоляю, мне нужно, чтобы ты это сказал, даже если ты так не думаешь…

— Черт бы тебя побрал! Да думаю я так, думаю: исчезни, меня от тебя тошнит, я не хочу никогда больше тебя видеть! — Я вешаю трубку. Через тридцать секунд телефон снова звонит. Я слушаю первые Лорины слова:

— Ты не имел права так говорить! Ты не можешь меня вот так просто оставить!..

Я кричу в ответ:

— Хва-а-тит!!! — Швыряю трубку, с мясом вырываю шнур из розетки, глотаю снотворное и ложусь.

На следующее утро я отправляюсь в госпиталь на анализ крови, который мне делают каждые три месяца. Вирус преспокойненько размножается, лимфоциты Т4, отвечающие за иммунную защиту, медленно гибнут. Мне еще повезло: я мог стать жертвой какой-нибудь более жестокой формы.

Когда я выхожу, Лора стоит внизу у лестницы, прислонившись к каменной колонне, поддерживающей портик входной двери. На ней длинное темно-синее пальто и темные очки. Сегодня первый весенний солнечный день. Я прохожу мимо Лоры, бросая на ходу:

— Что ты, черт возьми, здесь делаешь? — И не останавливаюсь. Лора идет за мной, говоря на ходу:

— Я знала, где тебя искать. Ведь до вчерашнего вечера ты всегда говорил мне, что собираешься делать и куда идти, ведь так?

Я не смотрю на нее и быстро иду к машине.

— Ну и что?

— Что говорит наука? Ты медленно подыхаешь?

— Как мило, что ты обо мне беспокоишься…

— Не волнуйся, теперь я сама займусь тобой, дело пойдет гораздо быстрее.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что ты заплатишь за то, что сделал. Я ведь говорила тебе как-то, что могу ускорить твою смерть или, наоборот, задержать. Ты не хочешь в это верить, но тебе придется — после того как увидишь все собственными глазами. Ты станешь наблюдать за разрушением собственного тела. Ты испоганил мою жизнь, передал мне вирус, я никогда никого не смогу полюбить, так что мы оба сдохнем. В прошлый раз я не привела в исполнение своих угроз, но теперь, клянусь тебе, я сделаю это!

Меня шатает, тошнит. Когда сестра воткнула иголку мне в вену, я увидел миллиарды белых звезд, ей даже пришлось накапать мне ментоловых капель на кусочек сахара, чтобы привести в чувство. Все это похоже на дурной сон. Лора внезапно говорит:

— Открой мне.

Совершенно машинально я залезаю в машину и открываю ей правую дверцу. Она садится рядом со мной и говорит:

— А теперь мы поедем к тебе и в последний раз займемся любовью.

— Что?

— Ты отвезешь меня к себе и в последний раз засунешь в меня свой хобот. Это ведь единственное, что еще имеет смысл между нами, разве не так? Я не хочу сохранить о тебе печальное воспоминание после той ночи в Аворьязе, где ты даже не смог трахнуть меня, потому что все твои мысли были заняты мужиками!

Я еду, но не к себе, а куда-то в конец пятнадцатого округа. Лора спрашивает:

— Куда ты направляешься?

— К тебе, так будет лучше. Сэми сегодня дома.

— Он что, больше не работает?

— Сегодня нет.

Я останавливаюсь у ограды, в длинной веренице машин, и говорю:

— Здесь ты выйдешь!

— А ты?

— Вернусь домой!

— Да я с места не сдвинусь!

— Сейчас посмотрим! — Я открываю дверцу и выталкиваю Лору из машины. Она истошно вопит, бьет ногой по колесу, но я закрываю дверцу и уезжаю.

Сэми еще спит, когда я возвращаюсь домой. На автоответчике горит цифра семь — семь посланий, но я не собираюсь их слушать. Звонит телефон, и Лора спрашивает:

— Ты прокрутил мои сообщения?

— Нет.

— А зря, тебе было бы очень полезно! Ладно, я сейчас приеду, позвоню в дверь, и ты мне откроешь.

— О, нет, ради Бога…

— Я сейчас сжато перескажу тебе то, что наговорила на автоответчик: ты довел меня до крайности, ты причинил мне зло, и я тебе его верну — оно мне не нужно, я не хочу, чтобы это зло поселилось во мне, это делает меня злой. Я хочу быть злой с тобой, хочу ответить злом на зло, так вот, я займусь твоим здоровьем, раз ты отверг мою любовь. Хочу, чтобы ты знал еще одну вещь: я знакома со многими людьми из твоего окружения, с твоими друзьями, приятелями, продюсерами, и мне ничего не стоит снять трубку и позвонить каждому из них, это так просто! Конечно, есть люди, которые будут просто в восторге, узнав, что ты скоро сдохнешь от СПИДа и что ты передал вирус своей маленькой подружке, не предупредив о том, что заразился, прежде чем лечь с ней в постель в первый раз…

Я отвечаю ей, что жду ее дома, потом спускаюсь в подземный гараж и сажусь в машину. Дверь гаража поднимается, и яркий белый свет ослепляет меня, сидящего в машине в темноте гаража. Меня как будто ударили, и я не в силах сопротивляться, не могу защитить себя, затылок откинут назад, в темноту, глаза ослеплены. Может быть, Лора наивно хотела сделать как лучше, хотела помочь мне… В своем собственном страдании она спутала боль и зло. А меня к жизни теперь привязывает лишь тоненькая ниточка наших страданий.

Я еду по внешним бульварам; ворота Обервилье, пакгаузы Нея, где-то здесь, совсем рядом, Крымская улица и стоянка-2000, где я репетировал со своими рок-музыкантами на третьей подземной площадке, пальцы у нас стыли, как от зимнего холода, а спины были мокрыми от пота. Прекрасные воспоминания разочарованного мальчишки.

Я останавливаюсь у телефонной будки и звоню маме. У меня мозг ребенка в теле старика, я рассказываю все сразу: и то, что я заразил Лору, и то, что она считает свою любовь оскорбленной и растоптанной, говорю, что она угрожает все рассказать моим друзьям… Потом сообщаю самое главное: она может ускорить ход моей болезни так же, как замедляла его до сегодняшнего дня. Мама не может прийти в себя от изумления.

— Господи, да неужели же ты, с твоим образованием и логическим мышлением, веришь во всю эту чепуху?! Ты не можешь поддаваться на подобные глупости!

Я пытаюсь объяснить, что речь не идет о том, чтобы верить или не верить, это уже вошло в меня, я беззащитен. Мама говорит, чтобы я немедленно приехал к ней.

Отец у себя в кабинете, в правом крыле дома. У него спокойный, хорошо поставленный голос.

— Рано или поздно тебе все равно придется перестать уступать шантажу, каковы бы ни были последствия… Уж я-то это знаю…

Я вспоминаю ту ночь, когда мне было всего восемнадцать и я вернулся домой очень поздно: открыв дверь, я наткнулся на разбросанные по полу домашние цветы, опрокинутую мебель, разбитую посуду. Мама была в горах, а отец с любовницей подрались в нашем доме. Их даже звали одинаково — Клод. Отец пытался заснуть в одной комнате, а она улеглась на маленьком диванчике в гостиной. Я расставил мебель по местам, навел порядок, в этот момент женщина проснулась и попросила меня отвезти ее в больницу, сказав, что у нее сломана рука. Отец тогда с трудом передвигался — его только прооперировали по поводу разрыва ахиллова сухожилия. В четыре утра я посадил любовницу отца в его машину и по пустынному Версалю отвез ее в приемный покой больницы Ришо. Клод испробовала все способы, чтобы удержать отца: она работала вместе с ним, звонила матери, пыталась сделать своим союзником меня, потом сказала отцу, что наняла каких-то типов, чтобы они избили меня. Отец оказался в ловушке и вынужден был терпеть ее месяцы, даже годы. Но однажды он решил: все, хватит, больше этого не будет. Когда она поняла, что теряет его навсегда, они подрались.