Гори огнем - Александр Сергеевич Пелевин

Фролов. — Предатель! Тебя же там убьют!

— Выкручусь уж как-нибудь, — прохрипел Гуляев. — Выкручусь. Я всегда выкручусь. Не мешай, Богом прошу, уйди!

— Я считаю до трех!

Гуляев решился было нажать на спусковой крючок, но тут просвистело рядом что-то тяжелое и разорвалось над землей, ослепило обоих, оглушило, увело в сторону, бросило на землю и присыпало ветками.

Иван поднялся на карачки, не чувствуя своего тела, а особенно левой ноги, рухнул в траву, снова поднялся и пополз куда-то вперед, не разбирая дороги, а в ушах звенело, и перед глазами стелился кровавый туман.

Тело не слушалось, голова перестала работать, и вокруг все мешалось в разноцветном дыму, расползалось калейдоскопом, темнело, темнело и темнело…

Чьи-то сильные руки схватили его за ворот мундира, потащили куда-то, и он свалился на дно окопа.

Разлепив глаза, Гуляев понял одно: он попал в траншею к своим.

К своим в немецких касках и с шевронами РОА на рукавах.

И все рухнуло в темноту.

* * *

Гуляев очнулся в обозе раненых, в открытом кузове немецкого грузовика с красным крестом, лежа на грязных носилках, пыльный и в расстегнутом окровавленном кителе. Сильно болела голова. Он прикоснулся рукой ко лбу и нащупал пропитанный чем-то мокрым и липким бинт. Левую ногу тоже перевязали, Иван совершенно не чувствовал ее.

С трудом он приподнял голову и вспомнил, что, кажется, за это время уже не раз просыпался точно так же, на пару минут: помнил, как санитарка поила его из фляги, как бинтовали голову, как проверяли пульс…

Стоял теплый солнечный день, дивизия двигалась куда-то по пыльной дороге. Не стрекотали больше выстрелы, не грохотала артиллерия, только ревели моторы тяжелых грузовиков и проезжавших мимо танков.

С ним в одном кузове лежали еще бойцы — кто-то без сознания, кто-то тоже с перевязанной головой, кто-то сидел, ухватившись забинтованной рукой за кузов, и глядел по сторонам.

Иван разлепил губы и понял, что еле может говорить.

— Братец, — позвал он тихо-тихо того, кто смотрел за дорогой.

Солдат не услышал.

— Братец! — простонал Иван громче.

Тот обернулся.

— О, живой, — сказал солдат.

— Братец, — повторил Гуляев. — Куда мы едем?

— На запад, поручик, — усмехнулся солдат. — Мы теперь немцу не подчиняемся. Сами по себе.

Гуляев выдохнул и рухнул головой на носилки.

— Совершаем героическое наступление в обратном направлении, — сказал солдат, смеясь, но Гуляев больше не слышал его.

Снова он пришел в себя уже вечером, на стоянке в какой-то небольшой деревеньке. Санитарка снова поила его водой из фляги.

— Милая, — пролепетал Гуляев. — Ты Фролова не знаешь? Капитана Дениса Фролова? Где он?

Санитарка печально покачала головой:

— Говорят, пропал.

И сознание вновь покачнулось, помутнело перед глазами, все опять погрузилось в черноту.

Снилась ему школа.

Маленький, на пятнадцать учеников, класс на окраине Красногвардейска, в помещении, похожем на тот самый учебный барак в Дабендорфе, только он, Гуляев, совсем молодой, и перед ним восьмилетние детишки в маленьких темных гимнастерках. Темное январское утро за окном, первый урок — немецкий.

Иван совсем молодой, двадцати семи лет, он уже встречался с Машей, думали завести ребенка.

В школе проходили числа.

— Итак, — говорил Гуляев, прохаживаясь перед доской. — Вчера мы учились считать по-немецки до десяти. Давайте вспомним.

Заглянул в классный журнал, выбрал фамилию наугад.

— Воронцов, ты.

Встал конопатый мальчишка с большими грустными глазами. Заговорил, как и учил:

— Айн, цвай, драй, фир, фюнф…

Замялся.

Сзади прошептали:

— Зекс…

— Не подсказывать, — сказал Гуляев.

— Зекс… — продолжил мальчишка. — Зибен, ахт, нойн, цейн.

— Айф видерзейн, — раздалось вдруг с задних парт. И Гуляев увидел, что за самым задним столом сидят парой Фролов и Бурматов, а перед ними раскрыты учебники по немецкому.

* * *

Из воспоминаний бывшего узника Васильева Е. В., 1960 год

Перед тем как нас увезли в лагерь, полгода мы провели в Моабитской тюрьме. Там немцы держали политических узников. Случился тогда у меня удивительный сокамерник — полковник Бурматов, организовавший в Дабендорфе подпольное антинемецкое сопротивление. Попался по глупой случайности — сдал кто-то из своих же, чтобы немцы всех скопом не повязали.

С Бурматовым общались много. Был он связан подпольной работой и с легендарным Мусой Джалилем, который мученически ждал смерти в той же тюрьме. До освобождения Джалиль не дожил…

Полковник был человеком удивительной силы духа. Даже после пыток и избиений в гестапо, в тяжелейших условиях он сохранял бодрость и даже умудрялся подбадривать сокамерников шутками.

Говорил, что по сравнению с немецким пленом это все сущие цветочки.

И еще любил повторять одну фразу: «Есть вещи поважнее собственной шкуры».

Горжусь, что довелось мне побывать в одной тюрьме с такими необыкновенными людьми, как Бурматов и Муса Джалиль.

А полковника же я последний раз видел перед тем, как его отправили в Заксенхаузен, а меня — в Освенцим. Так наши пути и разошлись… Больше я о Бурматове ничего не слышал.

Глава тринадцатая

Первая дивизия РОА действительно совершала героическое наступление в обратном направлении: как можно дальше от наступавших советских войск на запад. Главной задачей было, как выражался Буняченко, «спасти дивизию» — то есть выторговать побольше времени, чтобы сдаться американцам и не допустить ее пленения советской армией.

Командующий 9-й армией генерал Буссе от такого положения дел пришел в состояние крайнего изумления.

В первую ночь, когда дивизия без предупреждения снялась с позиций и отправилась на запад, генерал несколько раз пытался вызвать Буняченко к себе в штаб, но тот отказывал под разными предлогами.

Наконец Буссе устал вежливо уговаривать и пригрозил Буняченко расстрелом в случае дальнейшего неповиновения. Тот, справедливо прикинув соотношение сил (не в пользу немцев), потребовал в ответ выдать дивизии все необходимое продовольствие и не мешать продвигаться дальше. В противном случае, добавил генерал, пробиваться придется с боями. Заодно Буняченко попросил, чтобы в дивизию привезли Власова. Буссе, смекнув, что лишняя кровь сейчас в тылу никому не нужна, согласился.

Спустя еще несколько дней марша на запад дивизия расположилась близ деревни Клеттвиц. В штаб Буняченко прибыли представители германского командования и принесли приказ… точнее, слезно попросили еще немного повоевать, заняв оборону на новом участке фронта.

Буняченко напомнил, что немцы до сих пор так и не привезли Власова, и разразился прямо в присутствии офицеров пафосной тирадой: немцы-де нас обманули и предали, все время относились к нам как к скотам, а на самом деле мы всегда были против нацизма.

И хлопнул дверью, послав куда подальше новый приказ немецкого командования.

После чего дивизия, ввиду усилившегося наступления советских войск, «пополнила из местных складов свои запасы» и двинулась на