Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

— Да, что-то в этом роде. У него родители в верхах. Ариадна сама по себе такая.

— И это сказывается на их отношении к учебе и работе?

— Ну, я бы так не сказал.

— Так что же отчуждает тебя от них? — продолжил Филипп.

— Не только меня, — словно оправдываясь, ответил Аарон.

— Я почему-то уверен, что не все так думают. Скажи, Артур тоже так думает? Он же твой друг, ты можешь знать.

— Да, я уверен.

— А я уверен, что Саад так не думает.

— Ну, Саад — другой. Он по-другому вообще на все смотрит. Он вообще ко всему умеет найти подход.

— Да вы все «другие», — улыбнувшись, сказал Филипп. — Давай по последней — и по домам.

Аарон запрокинул кружку, а Филипп сначала знаком попросил официантку принести счет, а после осушил свою предпоследнюю бутылку. Последнюю же он открыта уже дома. Сделал он это машинально после того как снял с себя куртку, умылся, включил настольную лампу и открыл дверцу холодильника. Пить он на самом деле не хотел, но ему очень захотелось откупорить бутылку и продолжить ощущать себя в атмосфере успокоения и наслаждаться моментом.

Глава 15. Словно испаряясь

В конце вскользь упомянутой пятничной репетиции Филипп составил график их совместной с курсом работы. Первую половину мая курс был занят по три раза в неделю. Сюда входили как часы их официальных репетиций в театре, так и всевозможные личные занятия, которые не представлялось возможным перенести на субботу или воскресенье, которые Филипп также предпочитал оставлять свободными. К некоторому его недовольству оказалось, что в ближайшие три недели выпадало лишь по два свободных дня на репетиции — вторники и четверги, в течение которых он мог делать с курсом все, что хотел. Однако кто-то вовремя напомнил о предстоящих майских праздниках, на что другие ответили улюлюканиями. Филиппу в свою очередь пришлось напомнить о предстоящей сдаче спектакля, и о том, что нужно использовать как можно больше возможностей, чтобы проводить время вместе и репетировать. «Не только работая, но и просто пребывая вместе, вы всегда прогрессируете сообща», — неоднократно повторял он. В конце концов пришли к компромиссу: работать будут три дня подряд, начиная со вторника, тридцатого апреля, а с пятницы у них у всех будет трехдневный уикенд.

— А вы сами никуда не уезжаете на праздники? — спрашивали они его.

— Пока что нет, может быть недельки через две, — неуверенно отвечал Филипп.

Улучив момент, он договорился с Аароном о встрече в субботу вечером в одном из городских баров. Воскресенье же и понедельник пока что оставались свободными.

Однако оба эти дня он провел, не делая абсолютно ничего, кроме того, что входило в категорию «существование»: он просыпался, ел, пил, выходил в магазин, ходил в туалет, спал, снова просыпался, снова ел… Каждый час он решал, что сейчас, что вот-вот начнется его активное воскресенье, что оправдаются часы, потраченные на настрой на работу, что не пропадет понедельник. Но вот уже вечер, завтра у него встреча с его актерами — а он все больше и больше относился к ним уже не иначе как к своим актерам — и что они им даст? У него было в планах пробежаться по книгам, пересмотреть пару-другую фильмов, подумать хотя бы о том, как завтра будет проходить репетиция. Но ступор, в который он попал, не позволял ему дышать полной грудью. И все это время его не покидал ненавязчивый, но смертельный страх.

Чего можно было бояться в такой момент? Казалось бы тебя никто не трогает, ничто не волнует, ни перед кем нет никакой ответственности и обязательств. У тебя все есть, и если чего-то не хватает, то всегда можно если и не заказать по телефону, то сходить за этим в магазин самому. Если, конечно, надо. У тебя целых два дня полной свободы — сорок восемь с лишним часов! Казалось бы, что еще тебе может быть нужным? Ты ведь свободен, не так ли?

Так мог бы подумать ребенок, или молодая девица, ничем особо не интересующаяся, или же старик, который каждый день как по часам выходит из дома посидеть на лавке и, может быть, иногда и думает о том, будет ли у него завтра такая возможность. Так мог еще подумать любой из студентов Филиппа, но только не он сам.

Не все люди проходят через определенные события в своих жизнях — свои у каждого, — когда они вдруг начинают ощущать время, текущее в своих жилах вместе с кровью. Это ощущение не позволяет им терять это время даром, когда им есть что делать. В конце концов, не все же время должен человек работать до боли в спине, до спазм в горле или до черных кругов под глазами. Такие люди любят то, что они делают, они знают как и когда нужно выполнить то или иное действие, а когда нужно отдыхать, и когда они гармонично достигают желаемого результата, у них всегда остаются силы на новые подвиги.

Пишет, например, музыкант песню и представляет ее слушателям. Его просят рассказать немного о ней, что он и делает, но в мыслях он уже работает над новой песней. Спортсмен ставит рекорд. Момент его славы видят миллиарды людей, но он оборачивается на взятую высоту и думает: «Можно было бы еще немножко добавить…». Строитель, который делает тяжелую физическую работу, по окончании рабочего дня отдыхает по полной. Там тебе и походы в горы, и отдых с футболом и сауной, и холодное пиво, зная, что скоро снова предстоит делать эту работу.

Не стоит объяснять, что все они имеют дело со временем и распределяют во времени всякую свою активность, и каждый из них чувствует ток времени в себе. Но вместе с возможностью ощущать это все эти люди обладают еще одной способностью: они ясно видят, как их силы утекают вместе со временем, если они теряют его впустую. И они познают страх этой потери.

Такой страх трудно описать. Представьте себе, что вы по частичкам