Трагические судьбы - Николай Андреев

С Юрой Ростом в «Литературной газете» мы сидели в одном кабинете. Хорошо помню 23 декабря — день приезда Сахарова в Москву. Накануне Юра сказал, что собирается его встретить. Дату он вызнал, но вот каким поездом прибывает Андрей Дмитриевич в Москву? Кому из знакомых Рост ни позвонит — либо мнутся, либо действительно не знают. Тогда он стал рассуждать логически: ясно, что поезд не проходящий, а горьковский. При мне звонил в справочную: таких поездов оказалось три. Первый прибывает в четыре с минутами утра. Вряд ли, конечно, они так рано прибудут, но на всякий случай Юра поехал на Ярославский вокзал. В поезде Сахарова и Боннэр не оказалось. Да и на вокзале ни одного иностранного корреспондента, о советских тогда и речи не шло — их просто не могло быть в принципе. Не те еще были времена.

Юра вернулся домой — он живет недалеко от Ярославского. Подремал. Отправился встречать следующий. Уже по тому, что на привокзальной площади туча машин с номерами, указывающих на иностранную принадлежность, он понял: едут! Уже вбегая на перрон, Юра услышал: «Поезд из Горького прибывает на платформу 1а». Где она, эта 1а? Спросил у носильщика, тот махнул рукой в сторону: «Ваши все там». Юра сначала промахнулся, увидел, что толпы корреспондентов на другой стороне платформы. Он спрыгнул прямо на пути, перескочил их, с великим трудом взобрался на платформу — никто из иностранцев руки не подал. Бездушные.

Никто не знал, в каком Сахаров вагоне. Юра опять стал логически размышлять: уж если Горбачев ему позвонил, значит, обком партии отправит Сахарова в спальном вагоне. Побежал к вагонам СВ — точно! И успел сделать несколько снимков Сахарова, пока не налетели другие.

Потом было столпотворение. Елене Георгиевне удалось сразу пройти к машине, на которой за ними приехал Шиханович, а Андрей Дмитриевич пробирался минут сорок. Град вопросов. Сахаров не знает, кому отвечать. Юра успел все записать — мы потом в кабинете прослушивали пленку.

«Андрей Дмитриевич, скажите, пожалуйста, какие у вас чувства сейчас?» — «Чувство радости, чувство волнения и чувство того, что все еще в мире очень трагично. Трагична судьба моих друзей, находящихся в лагерях и тюрьмах. Я не мог ни на минуту освободиться от ужаса от мученической смерти в бою с несправедливостью моего друга Анатолия Марченко. Я надеюсь, что после моего освобождения последуют освобождения других…»

Сахаров в Москве. Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна понимали, что в Москве будет жить трудно. Очень многолюдно. Очень много дел для других. А для себя ничего. Елена Георгиевна вспомнила давний разговор сына Алеши и его школьного приятеля Павлика. Алеша говорил: «Хорошо, что Хрущев освободил и реабилитировал тысячи людей, что они смогли вернуться домой, к семьям». А Павлик не соглашался: «Они уже там привыкли». Подразумевалось: в лагере, в ссылке, на бессрочном поселении.

Так и она привыкла — в Горьком. Елена Георгиевна вдруг ощутила неожиданную притягательность, комфортность горьковского уклада жизни, когда жизнь ничего от нее не требует, кроме как повозиться на кухне, постирать, прибраться. А остальное — твоя воля. И никакой ответственности. А в Москве столько сразу навалилось! Письма! 20, 40 в день! Телеграммы с просьбой помочь, вмешаться, надавить на власть. Звонки со всего света — дневные, утренние, ночные. И бесконечная череда посетителей. Иногда хотелось выдернуть телефонный шнур из розетки, но нельзя: а вдруг что-то важное.

Может, действительно, Елена Георгиевна права: Каторга! Какая благодать!

Они пришли дать человеку волю. И за это погибли

Как уничтожали двух председателей. 1973 год

Геннадий Лисичкин угодил в председатели колхоза, как он сам говорит, по дурости. Шел 1954 год. Начитался он газет с восторженными репортажами о целине и говорит жене Лиде: «Попробуем?» Друзья, узнав о его решении, покрутили пальцем у виска. Да, здравым его бросок из Москвы в Казахстан не назовешь. Лисичкин — выпускник Института международных отношений, получил прекрасное рапределение: пресс-атташе посольства СССР в Дании. Так устроиться сразу после МГИМО за границу — редкая удача, небывалая для выпускника, пусть и обладателя красного диплома. И вместо Копенгагена — в глушь, в степь, в неустроенность? Только сумасшедший или романтик мог так круто заложить вираж судьбы.

Лисичкин двинул на целину.

Я спрашиваю у Геннадия Степановича Лисичкина, ныне доктора наук, большого авторитета в экономике рыночного хозяйства, когда он сообщил жене о своем решении ехать в дальние края, она не выразилась в том смысле: ну и дурак ты, Гена? «Промолчала. Друзья сказали. А в МИДе были просто поражены». Мидовские чиновники действительно не могли осилить своими мозгами логику поступка, предположили даже, что это хитроумный ход: молодой специалист набивает себе цену, рассчитывает на Париж.

Самые сумасбродные идеи могли родиться наверху, а ты, председатель, выполняй.

Итак, 22-летний молодой специалист Геннадий Лисичкин мчит в Казахстан — поднимать целину, крепить сельское хозяйство. Прибывает на место. Его тут же избирают председателем колхоза. Он полон иллюзий, что все нужно делать строго по науке, по книгам, которые основательно изучил, и тогда все придет — стопудовые урожаи, высокие надои. Однако жизнь не была похожа на жизнерадостные картины, запечатленные в популярном фильме «Кубанские казаки». Колхозникам надо платить — а нечем. Повез на рынок молоко, выручил какие-то деньги, но на такие гроши не разбежишься.

Лисичкин был остр умом, схватывал все на лету, потому вывел-таки хозяйство в передовые. И одновременно постигал другую науку: как обманывать вышестоящие органы. Это действительно особая наука, которую нигде официально не преподавали, но владеть ею надо было, потому что иначе председателю не выжить. «Я скоро почувствовал: могут посадить каждую минуту», — вспоминает Лисичкин о тогдашних своих ощущениях. За что? Да председатель был виноват уже в том, что он председатель, то есть отвечал за все. «Сажали, знаете, как? — разъясняет генерал Семичастный, бывший глава Комитета госбезопасности. — Был административно-командный метод руководства. Район не выполнял план, туда приезжал вышестоящий начальник и отдавал команду посадить председателя колхоза за саботаж». Дикость! Семичастный согласен: «Это дикость, но вы поймите, план действительно не выполнялся. Я живу в городе, откуда мне знать, почему деревня не выполняет план, саботаж это или не саботаж».

Самые сумасбродные идеи могли родиться наверху, а ты, председатель, выполняй. Например, спускают задание: сеять табак! Дурь несусветная: табак в тех местах не вызревает, даже если принять сто постановлений бюро обкома. Что делать? «У меня ума хватило слушаться взрослых дяденек», — говорит питомец МГИМО. Он взял в заместители двух мудрых мужиков, которые и научили его, как обходить дурь, которую спускают сверху. По их совету пустил по полю пустые сеялки, без семян. А в июне отчитались: табак не изволил взойти. А в райкоме уж про табак и забыли, новую моду прививают на сельских просторах: кукуруза!