И отрет Бог всякую слезу - Николай Петрович Гаврилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день младший лейтенант и оба его бойца вышли из строя и, переговорив с Мирченко, записались в полицейский батальон. Дальше их пути разошлись. Один из бойцов, тамбовец, тот самый теневой лидер, по слухам попал в диверсионную школу. Второго перевели в роту охраны какого-то железнодорожного моста, и только младшему лейтенанту было предложено проявить себя, оставаясь в лагере. Вместо винтовки он получил деревянную дубинку. На построениях лейтенант теперь стоял возле Мотьки и Мирченко, стараясь не встречаться взглядом с пленными. Продолжал убеждать себя, что поступил правильно. Представлял, как в его руки попадает граната, и он взрывает себя в казарме полицейского батальона, доказывая всем, что остался самим собой.
А затем случился побег. Сбежал военнопленный из выводной команды, работающей за территорией лагеря. Это произошло в районе Нижнего рынка. Район оцепили, подняв по тревоге роту немцев и весь полицейский батальон. Беглеца не нашли, но зато нашли дом, где пленному помогли переодеться. Младший лейтенант участвовал в обысках близлежащих домов вместе с Мотькой и Мирченко. На одном из задних дворов они обнаружили грязную солдатскую гимнастерку и пилотку, засунутую за поленницу дров.
— Куда он ушел? — бесцветным голосом спросил Мирченко хозяйку дома, прижимающую к себе шестилетнего сына.
— Я не знаю…. Я же в доме была, когда он во двор забежал. Я ему ничего не давала. Он сам с веревки во дворе штаны и рубашку мужа снял…. Что я могла сделать? — лепетала женщина, с ужасом глядя в пустые глаза Мирченко.
За помощь красноармейцам полагалась смертная казнь. Об этом предупреждали листовки, расклеенные на телеграфных столбах и углах домов. — «Груз какой-нибудь найди. Что-нибудь тяжелое», — коротко приказал Мирченко младшему лейтенанту, прервав хозяйку. Еще не понимая, что он хочет, лейтенант нашел в сарае ржавый железный кусок трака от трактора. А когда понял, стал бледным, бесцветным, словно вся кровь сошла куда-то с лица.
Женщину и ее шестилетнего сына повесили тут же во дворе, на старой замшелой яблоне. Причем к ногам ребенка прежде привязали кусок трака, чтобы увеличить нагрузку на веревку, чтобы маленький вес ребенка не давал ему долго дергаться в петле. И от этого нечеловеческого, извращенного милосердия Мирченко лейтенанту хотелось закричать. Он принял непосредственное участие в казни, — делал все, что ему приказывали, не прекословил, не отказывался, его только трясло, когда он выбивал подпорку из-под ног женщины.
Всю последующую ночь он пролежал в полицейской казарме без сна, смотря в темноте на потолочную балку. В какой-то момент даже снял брезентовый брючный ремень с галифе. А на утро снова стоял на разводе вместе с Мирченко и Мотькой. Вскоре его перевели в карательный батальон «Митте».
Позже ходили слухи, что он дослужился там до звания капитана.
Говорят, Господь иногда забирает душу человека раньше его смерти. Тело еще ходит по земле, дышит, разговаривает, пьет самогон, но сны ему больше не снятся. А если и снятся, то какие-то кровавые тени или бескрайние тоскливые болота, где он бродит в сырых туманах в полном одиночестве. Он забыл, что есть Бог, — спящая память смутно подсказывает, что есть кто-то, кто может вывести его на дорогу, но как Его позвать, капитану «Митте» вспомнить уже не удавалось.
Вся его дальнейшая судьба была лишь инерционным движением его выбора.
Места лейтенанта и его бойцов на нарах заняли другие. Пленные все продолжали прибывать. Начались затяжные дожди, земляной пол в бараке превратился в грязь. С прорех крыши лились струйки воды. И просовывая по ночам руки в рукава тонкой гимнастерки, поднимая воротник на лицо, Саша часто думал о том, что, человек действительно не знает, что для него хорошо, а что плохо.
Потому что еще неизвестно, кому больше повезло, — взявшему на себя его судьбу сибиряку, засыпанному землей в общей яме в ста метрах от лагеря, — или ему, оставшемуся жить, чтобы мучиться и умирать еще тысячи раз.
XVI
Весть о том, что в Масюковщине открылся лагерь для военнопленных, облетела всю округу. По вечерам за ограждением собиралась толпа гражданских. Это были в основном женщины, искавшие своих мужей, братьев и сыновей.
— Боря! — неслось над лагерем с вольной стороны. — Юра…! Степцов Иван, люди, милые, может, слышал кто? Иван Степцов, передайте, его мама ищет…! Лейтенант Изюмов Николай…, Коленька!
Лейтенант Николай Изюмов, мертвый, изуродованный, без рук и лица, полузасыпанный землей, лежал сейчас возле искореженной противотанковой пушки, одиноко стоящей на опушке леса под станцией Гатово, до последнего мгновения так и не отступив с вверенного ему рубежа. Рядом в разных позах лежали останки его солдат. Но мать об этом не знала и каждый день приходила к забору в отчаянной надежде увидеть сына живым. Невысокая сухая женщина в сером платке говорила себе, что она обязательно его найдет, день за днем живя только этой надеждой, потому что это страшно, когда человеку больше нечего ждать.
Другие никого не искали, они просто приносили к забору еду. Говорят, что конец света означает не окончание света вообще, а конец света Божьего, освещающего каждого человека, приходящего в мир. Конец жалости, милосердия и сострадания. Если это так, то до него было еще далеко. Люди, — особенно женщины, особенно одинокие, — те, кто до войны жалел голубей и кошек больше, чем людей, несли пленным последнее, — вареную картошку, сухари, лук, и обязательно что-нибудь для полицаев, чтобы они передали продукты в лагерь. Это для правительства, ну, и для тех, кому просто необходимо кого-то попрекать, пленные были изменниками, а для этих женщин они оставались несчастными мальчишками со страшной судьбой.
Дети близлежащих деревень воровали дома у мамок хлеб, чтобы перебросить его через ряды колючей проволоки.
По лагерю ходили слухи об одной крестьянке в накинутом на волосы черном платке. Говорили, что она два дня подряд подходила к лагерю,
