Юнг и Паули - Дэвид Линдорф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь у нас есть новый символ [самости] вместо рыбы: психологический концепт целостности. В той же большой или малой степени, что рыба олицетворяет Христа, самость олицетворяет Бога. Это нечто соответствующее внутреннему опыту, ассимиляция Христа психической матрицей, новое осознание Бога-Сына, не в териоморфной форме, но выраженного «философским» символом. По сравнению с немой и не имеющей разума рыбой это серьёзный шаг в развитии сознания[205].
Комментарии Паули к «Эону»
Любой предмет особого интереса Паули всегда вызывал реакцию его бессознательного, на которую он затем переключал внимание. Как будто сознание и бессознательное встречались для обсуждения двух точек зрения, чтобы в итоге прийти к окончательному решению. Такое действие на него оказал и «Эон». В начале письма к Юнгу (27 февраля 1952 года):
У нас с вами давно не было продолжительных разговоров, за это время у меня накопилось много материала, который я хотел бы донести до вас. Сейчас, в конце семестра, я закончил читать лекции и могу, наконец, приступить к осуществлению заветного плана. Он касается различных соображений и амплификаций, которые вызвал у меня ваш «Эон». Помимо [темы] астрологии, о которой у нас разные мнения, остаётся ещё многое меня интересующее. … Возможно, вам будет любопытно увидеть точку зрения на эти проблемы, отличающуюся от привычной[206].
«Другая точка зрения» концентрировалась на происхождении древней религиозной доктрины о том, что зло есть отсутствие добра, известной как privatio boni. Хотя Паули был вдохновлён идеей Юнга о психологическом развитии самости, особенно её трансформативным, динамическим аспектом, его раздражало игнорирование Юнгом нехристианского происхождения privatio boni.
Взгляд Паули на религию был менее доктринёрским, чем у Юнга. Паули писал Юнгу: «Как вы отлично знаете, в том, что касается религии и философии, я исхожу из Лао Цзы и Артура Шопенгауэра». У Шопенгауэра, философа XIX века, Паули почерпнул идею дополнительных противоположностей и акаузальности, понятий, применимых как в области современной физики, так и в аналитической психологии, подобно «персональному духовному мышлению в общем» Юнга, которое, как утверждал Паули, было «всегда доступно»[207]. Он прибавлял, что христианское понятие о любящем всех Боге ему недоступно, как на уровне чувств, так и на уровне разума. Изучая Кеплера, он узнал, что privatio boni берёт начало откуда угодно, только не из христианства, и считал важным обратиться к этому факту, поскольку источник этой доктрины повлиял на наше общее, внехристианское мировоззрение.
То, как серьёзно он воспринимал это, подчёркивает выдержка из письма Фирцу (10 ноября 1953). Он пишет об «Эоне» Юнга: «Нет ничего об идее privatio, которая для меня важна и интересна. …. Здесь создаётся впечатление, что privatio boni — раннехристианское изобретение (абсурд, но в связи с этим никак не упомянут Плотин!), тогда как верно обратное: понятие privatio очень древнее, и доктрина privatio boni берёт начало в раннем платонизме. Но чудесным образом, начав с другой отправной точки, я пришёл к тому же заключению, что и Юнг: privatio нужно отвергнуть»[208].
Паули выяснил, что доктрину privatio boni проповедовал римский философ Плотин (205-70 н.э.). Хотя влияние Плотина на работы Августина привело к библейскому концепту вселюбящего Бога, в поздней платоновской философии идея целостности раскололась на светлый аспект (неоплатонизм) и тёмный (гностицизм) — это разделение позже повторилось в христианстве — Христос и Антихрист. Прослеживая историю privatio boni до Плотина, Паули утверждал, что проблема «зла как отсутствия добра» повлияла не только на христианство, но и на философскую мысль вообще, появившись ещё в древности.
Чтобы продолжить своё историческое исследование, Паули перешёл к Гераклиту, жившему за сто лет до Платона (примерно 500 лет до н.э.). Гераклит утверждал, что ничто не статично. Всё произошло из вечного огня и постоянно изменяется. Бог для Гераклита состоял из противоположностей, и зло и добро в нём соединялись в одно, по контрасту с неоплатонизмом Плотина, в котором «преобразование» Гераклита отошло в прошлое. Неоплатонизм выражал тоску по тишине и покою (отсутствию конфликта), то есть был противоположен постоянным изменениям у Гераклита. Следствием этого стало обесценивание материального мира, на который проецировалось зло. Как заметил Паули: «Мне кажется психологически значимым, что именно отвергавшие преобразование с их статическим «миром желаний» со временем охарактеризовали идею материи, а после — зла — как простое отсутствие»[209]. В таком состоянии, согласно Паули, не было возможности для трансформации. Это отразилось в его увлечении психофизической проблемой, которая рассматривает необходимость помещения психе и материи в равное положение.
Трансформация
Хотя Паули поддерживал концепцию Лао-Цзы о том, что «у природы нет люби к человеку», подобно Юнгу, он считал восточный взгляд на устройство Вселенной неподходящим для приверженного науке Запада, где перемены невозможно было удержать[210]. Однако именно философия Шопенгауэра, промежуточная между Востоком и Западом, а конкретно — отрицание Шопенгауэром любящего всех Бога, позволила Паули найти ключ к Эону. Паули привлекало шопенгауэровское понятия воли, идеи, соответствующей неведомому богу гностиков. Паули писал: «Такой бог невинен и не может нести моральной ответственности; на уровне чувств и на уровне разума это позволяет избежать сложности приведения [бога] в гармонию с существованием греха и зла»[211]. Согласно Шопенгауэру, сама воля универсальна и неизменна. Меняется лишь способ связи с волей, с повышением уровня сознания и усложнением устройства организма. Воля — единство, проявляющее себя с помощью многочисленных эффектов. В алхимии это соответствует multiplicatio. Воля, проявляющаяся во всех формах жизни по всему миру, считается неподвластной времени.
Паули сравнивал свою чувственную связь с основными проявлениями самости из снов (например, Незнакомцем) со связью Шопенгауэра с волей. Однако в отличие от пессимистического мировоззрения Шопенгауэра, желанием Паули было помочь Незнакомцу, который, похоже, нуждался в спасении. Он писал: «То, к чему стремится Незнакомец, — его собственная трансформация, в процессе которой эго-сознание также должно расшириться»[212]. То же отношение к самости высказывает Юнг в «Эоне». Не очеловечивая понятие самости, Юнг определил процесс самотрансформации. Он писал о динамике самости: «[Мы] должны держать в уме, что нас занимает продолжительный процесс
