Нефритовая лошадь Пржевальского - Людмила Львовна Горелик

Она подняла одну руку, помахивая ею над головой, как в русском танце, а другой уперлась себе в талию и запела:

А я Валя – с фестиваля,

И одета в лопухах…

Сделав пару кокетливо-танцевальных движений рукой возле головы, она неожиданно прервала танец и спросила строго:

– А ты чего пришла?

Елена Семеновна уже овладела собой и ответила почти спокойно:

– Я мальчика ищу. Слышали, может быть, пропал мальчик в поселке?..

– А-а-а, – женщина обрадовалась. – Мальчика того медведь задрал! Медведь-обжора! Или жора? Обжора-жора медведь! Медвежора, медвежора! – она даже приплясывать начала, сонность исчезла. – Иди домой! Не ищи больше!

Елена Семеновна Шварц в тяжелых ситуациях умела мобилизовываться. Внутри она задохнулась от ужаса, однако внешне его не проявила и на ужасные слова Вали отреагировала двойным захватом Нельсона. Да-да, Леля Шварц и в борцовских приемах кое-что понимала: пятый ее муж занимался спортивной борьбой и за недолгий срок их брака все же сумел ее чему-то научить.

– Какой медведь? Говори, что знаешь… – прошипела она, низко наклоняя всклокоченную голову Вали под своей подмышкой.

Оказавшись в захвате, Валя испуганно захныкала.

– Пусти… ты чего? Я – Валя. У меня и справка есть… Меня нельзя обижать. Не знаю никакого мальчика! А медведь здесь ходит – любого спроси, ходит тут в округе медведь… Шумит по ночам, спать мешает. Про мальчика я просто так сказала. Я лопухи собираю, никого не трогаю, отпусти меня…

От бункера Елена Семеновна шла понуро. Узнать толком ничего не удалось. Но оставалось у нее чувство, что что-то такое все же видела эта женщина. А это значит, что Коля где-то здесь, вблизи: вряд ли Валя ходит далеко от своей деревни.

Глава 13. Средь шумного бала, случайно…

В путешествии он получил то, что хотел, – хороший заряд адреналина. Два года, проведенные у истоков Желтой реки, были уже привычно жаркими, холодными, буйными. Кроме научных занятий (он, как всегда, уделял много внимания флоре и фауне местности), кроме пионерских географических открытий и связанных с ними обычных трудностей путешествия, пришлось и с тангутскими бандами повоевать, и китайских «упорно сопровождающих» прогнать, и владетельного князя Дзун-Засана, не желающего продать верблюдов и дать проводника, на колени поставить. Много всякого было. Как всегда, он тащил за собой через пустыню и горные перевалы огромный, в несколько сотен пудов, караван с собранными в пути коллекциями – по неведомой глуши, среди разнообразных опасностей, иногда без проводника.

Вернулись осенью 1886 года. Пржевальский возвращался с особенным чувством: перед отъездом, два года назад, он узнал, что у него будет ребенок. Ксения сообщила об этом незадолго до начала экспедиции, сильно смущаясь, сказала «у меня» – не уверена была, что он обрадуется. А он растерялся, конечно, но и обрадовался. Ребенок – это же хорошо. Хотя непонятен был статус ребенка. Непонятно, как Кирилл воспримет: как своего? А вдруг он родится слишком похожим на Николая Михайловича? Как бы это на Ксении не отразилось, как-то она там, бедная? Пржевальскому не совсем был понятен муж Ксении: вроде не догадывается, а там кто его знает. Успокаивало, что Кирилл очень спокойный и добрый – вряд ли он Ксению обидит. И все же… Узнать было не у кого, он друзей в эту связь не посвящал.

По возвращении поехать в Смоленск и Слободу, однако, долго не получалось. Прием в Петербурге был на этот раз особенно пышным. Ему присвоили звание генерала, положили огромную пенсию – тысяча восемьсот рублей. Не отставали и иностранцы. Шведское географическое общество назначило ему высшую награду – медаль «Вега». Почти все европейские государства избрали его почетным членом своих географических обществ. Открытый им хребет Загадочный был переименован в хребет Пржевальского. Матушка бы обрадовалась… Каждый раз он с болью вспоминал об этой утрате.

В Петербурге было много приемов в честь него: приветствия, собрания и даже балы. У него уже много знакомых появилось в Петербурге, и не только из Географического общества или из среды ученых или военных. К этому времени его слава распространилась широко. Он был одним из самых знаменитых людей в стране. Многие мечтали познакомиться с ним, наиболее смелые останавливали даже на улице. На одном из балов он познакомился с Тимофеем Ивановичем Петровским, соседом своим по имению. Вот так бывает – в Слободе-то близкие соседи и не встречались ни разу, а встретились на балу, который устраивал в честь знаменитого путешественника один из петербургских вельмож.

Тимофей Иванович жил в Петербурге уже третью неделю. Он был вдовец и приехал сюда с младшей дочерью в гости к старшей, более десяти лет назад выданной замуж в Петербург. Вскоре после отъезда Надежды умерла ее мать, жена Тимофея Ивановича. Младшая, Мария, осталась при отце.

Петровский в первые годы только радовался, что не одинок: он был уверен, что женихи для Маши найдутся из соседей: дочь была хороша собой, умна, получила приличное образование, к тому же отличалась музыкальностью, обладала прекрасным голосом. Петровские были помещиками средней руки – приданое за Машей он давал не слишком большое, но и не маленькое. Позже, однако, ему пришлось беспокоиться за судьбу Марии. Молодые люди охотно ездили к старику Петровскому, пытались ухаживать за его дочерью, однако достойных кавалеров в Слободе не находилось. Мария Тимофеевна никому не отдавала предпочтения и говорила, что посвятит жизнь отцу. Сейчас ее возраст приближался к тридцати, то есть был критическим. Почти все сроки, отведенные девушке из дворян на поиски жениха, уже прошли. Проведенная в столице зима должна была приблизить дочь к замужеству – так полагал Тимофей Иванович. Машу он в свои раздумья и планы не посвящал, но, разумеется, она намерения отца и замужней сестры понимала. Кажется, она и сама уже начала задумываться о своей судьбе.

Пржевальский, в честь которого и