Женщины, жемчуг и Монти Бодкин - Пэлем Вудхауз

Лльюэлин все понял. Страсть жены к аристократии не укрылась от него.

— Так что мне придется уехать в Америку, — продолжала Санди.

—А что плохого в Америке? Земля свободных, обитель отважных.

— Да, но Монти останется в Англии, и я его больше не увижу, — сказала Санди, и слезы, которые до этого она пыталась сдержать, хлынули своим ходом.

— Не надо меня гладить по голове, — добавила она.

— Надо, — уверенно возразил Лльюэлин. — Если я не могу гладить тебя по голове, кого же мне тогда гладить? У меня сердце кровью обливается. А почему ты думаешь, что Бодкин не поедет за тобой в Америку?

— Зачем ему ехать ? Он меня не любит.

— Дура ты, честное слово! Любит.

— Что!

— Сам говорил. О, если бы ее обнять — ну, в таком духе. Поскольку я как раз сказал ему, что ты от него без ума …

— Что?!

— Ну да, сказал. Мужчинам нравится слышать такие вещи. Мы как раз шли из этого клуба.

— Вы же обещали!..

— Не доверяй человеку в моем положении. Неужели ты думаешь, что я смог бы управлять такой студией, если бы иногда не нарушал слова? Хочешь, чтобы я держал обещание, напиши все на бумаге, позови свидетелей, нотариуса и поставь печать. Даже после этого у тебя останется шанс пообщаться с моими адвокатами. Но мы отвлеклись. Пока ты меня не сбила с пути, я говорил о том, что Бодкин считает тебя лучшим созданием на свете и готов отдать полцарства за возможность поставить твои тапочки рядом со своими. Только одно его держит — это самое обязательство.

— Он помолвлен с Гертрудой Баттервик.

— Знаю. Он мне все сказал. Она — дочь человека, который приглашает на обед и кормит овощами с морковкой. У такого отца не может быть приличная дочь. Чем раньше Бодкин от нее отделается, тем лучше.

— Как он от нее отделается? Он очень благородный. Вот кто всегда держит слово.

— Молодой еще. Подрастет — образумится.

— Он не может сказать ей, что любит меня.

— Почему? Может. Позвонит по телефону… Да ты не беспокойся! Очень скоро она его сама выгонит.

— Хотела бы я так думать!

— Ну и думай. Что за прок сидеть и плакать? Честно говоря, он уже кое-что сделал. Надеется попасть в тюрьму, а это все разрешит.

— В тюрьму?!

— Он увез этот фальшивый жемчуг и обронит его по дороге. А когда он вернется без жемчуга и расскажет, как его ограбили, миссис Лльюэлин сейчас же его посадит. Собственно, она уже собирается. Тогда эта мымра его прогонит, и все хорошо. Много ему не дадут, а пока что ты сможешь носить ему передачи.

Последние несколько фраз Лльюэлин произнес неразборчиво, и, наконец, опять заснул. Он привык спать восемь часов, а не коротать ночи в креслах. Сквозь дрему он смутно слышал, как Санди что-то еще говорит, но его не смогли бы уже разбудить из пушки.

Когда он очнулся, никого рядом не было, и в воздухе носилась вечерняя прохлада, лишающая очарования отдых на природе. Чувствуя, что теперь лучше бы допить шампанское, Лльюэлин поднялся к себе и прикончил бутылку. После этого он спустился вниз, готовый к любой судьбе. Поразительно, как изменил эликсир его мировоззрение! Если кто помнит, в баре «Веселая креветка» с Монти произошло примерно то же самое. Вероятно, в лучших сортах шампанского есть что-то волшебное, не только оживляющее тело, но и вдохновляющее душу.

Тут он заметил, что откуда-то доносятся неприятные звуки. Сосредоточившись, он установил, что шум исходит из гостиной. В следующий момент он распознал голос Грейс, которая кого-то отчитывала.

Ему не потребовалось долго размышлять, чтобы догадаться, кто это. Очевидно, то был его друг Бодкин, и от этой мысли шампанское забурлило у него в венах. Он грозно нахмурился. Он не мог допустить, чтобы с его другом так обращались.

Айвор Лльюэлин открыл дверь и смело вошел в гостиную.

Как он и предполагал, Грейс стояла посреди комнаты подобно Статуе Свободы, а Монти стоял рядом и выглядел так, словно его нарезали кусочками. Судя по всему, он впервые видел великую актрису в одной из ее любимых ролей. Он ожидал, что когда он вернется без жемчуга и без более или менее благовидного оправдания, в доме будет шум, но его воображение просто меркло перед открывшейся реальностью. Монти был похож на человека, который со свечей в руке ищет, где течет из трубы газ.

Мистер Лльюэлин, напротив, был собран и спокоен, как пристало тому, кто только что выпил кварту первоклассного шампанского. Он чувствовал себя хозяином в доме и не собирался терпеть никаких беспорядков.

— Что здесь происходит? — спросил он.

— Уходи, — ответила Грейс.

— То есть как, уходи? Я только вошел. А, Бодкин, привет! Как съездил?

— Очень выгодно, — съязвила Грейс. — Он прихватил мой жемчуг. Я же тебе говорила!

— Да ну!

— И это все, что ты можешь сказать?

— А что такого? В этом доме нельзя говорить «Да ну»? Надо было меня предупредить.

Если бы Грейс не знала, что муж не может раздобыть спиртных напитков, она бы решила, что он навеселе, а так — отнесла некую медлительность его мысли на счет слабоумия. При всем его оглушительном успехе в кинобизнесе, она считала, что имей он хоть на унцию больше разума, он был бы полоумным. Как ни странно, остальные его жены придерживались того же мнения.

— Тебя, видимо, не интересует, что я потеряла ожерелье стоимостью в пятьдесят тысяч долларов.

— Ха!

— Что ты сказал?

— Я сказал «Ха!»

— Почему?

— Потому что мне хочется. Если мне хочется сказать «Ха», я его и говорю. Вот такой я человек. Прямой и честный. Не люблю ходить вокруг да около. И вообще, что это за бред? Как это — Бодкин украл жемчуг?

— Может быть, ты послушаешь?

— Замечательно! Давай, начинай, Бодкин!

— Я думаю, будет проще, если я тебе перескажу. Он говорит, что по дороге в Брайтон его ограбили.

— Как раз об этом я тебя и предупреждал. Поехать в Брайтон — все равно, что в Нью-Йорке выйти ночью в Центральный Парк. За каждым кустом по бандиту.

В холле зазвонил телефон.

— Бодкин, ответь, — сказал Лльюэлин. — Если меня, скажи что я вышел.

— Стойте на месте, — сказала Грейс.

Монти остался стоять.

— Мистер Бодкин рассказывает, — начала Грейс, — будто на него напал Адэр и угрожал ему пистолетом.

— Очень хорошо, — сказал Лльюэлин, как удовлетворенный книгой критик. — Нет, в самом деле здорово! Адэр? Мой слуга?

— Да.

— Что ж, это все объясняет! Я никогда не доверял этому типу. Бодкина надо пожалеть, а не ругать. Что тут можно сделать, если тебе грозят револьвером? Да, история замечательная.

— Если в нее поверить.

— А ты не поверила?

— Нет.

— Тебе не угодишь. Мне эта история нравится. А, Санди, заходи. Мы вот обсуждаем…

Последние слова были адресованы Санди Миллер, которая ворвалась в комнату с листком бумаги и была совсем непохожа на Санди, которая плакала на скамейке. Глаза ее горели, нос дрожал, тело подергивалось, словно она — девушка из телерекламы, которую только что уговорили попробовать новый чудодейственный шампунь.

— Монти! — вскричала она.

Лльюэлин испытывал к Санди отеческую нежность, но не мог позволить такого обращения.

— Нельзя бегать и кричать «Монти», — сказал он сурово. — Если хочешь что-нибудь сообщить, предупреди хотя бы.

— У меня для него телеграмма. Я ее приняла по телефону.

— Отпечатай в трех экземплярах и передай дальше.

— От Гертруды Баттервик. Монти! Она разорвала помолвку!

Монти вернулся к жизни так внезапно, что чуть не вывихнул спину. Он распустился как цветок, политый добрым садовником. Чувства его были такими, что он забыл о Грейс.

— Санди!

— Я думала, ты обрадуешься.

— Не то слово! Совсем не то! Ты знаешь, что это значит? Мы можем пожениться!

— Скорей бы.

— Я люблю тебя, Санди!

— И я! В смысле, я тебя тоже! То есть люблю.

— О, счастье! О, радость!

— Мистер БОДКИН! — сказала Грейс.

— Не перебивай, — сказал Лльюэлин. — Разве у тебя нет уважения к двум молодым сердцам, соединившимся весною? Что ж, это действительно счастливый конец. Я предчувствовал, что все хорошо кончится. Немножко старомодно, да, но публика это любит.

Опять зазвонил телефон.

— Ответь, Бодкин. Нет, я сам отвечу. Может быть, это викарий хочет попросить денег на починку местного органа. Сейчас я ему не откажу.

Он вышел, и сразу вернулся.

— Это тебя, Грейс. Мэвис. Наконец-то мы одни, — сказал он, когда дверь закрылась. — Теперь я смогу поговорить с тобой, недомерок. Бодкин рассказал мне о твоем плане насчет жемчуга. Я очень долго думал и пришел к выводу, что в нем что-то есть. По некоторым причинам я был против, но сейчас я всеми руками за. Я сильный человек, и никогда не боюсь признавать ошибки. Когда Грейс вернется, я скажу ей: «Грейс…»

Он бы продолжил свою речь, но дверь открылась, в комнату вошла Грейс. Ее волнение, и до этого заметное невооруженному глазу, достигло новых высот. Она перешла к сути, не размениваясь на мелочи.