Грехи и молитвы - Ира Малинник

Если он вообще существует», эта крамольная, пугающая мысль обожгла нутро священника, заставила поежиться.

Покончив с отпеванием Марии, Карл поднялся на ноги и с отвращением посмотрел в сторону часовни. «Ты обязан проверить», напомнил он себе. «Ты священник Ватикана, а не шут в рясе. Тебя не должна пугать смерть, ибо она естественна, и тебя не должны пугать демоны, ибо в том, ком живет вера, нет места страху».

С каждым шагом, приближающим его к часовне, ноги Карла деревенели, наливались свинцовой тяжестью. Тело словно начало жить само по себе и отчаянно старалось увести хозяина подальше от опасности. Карл нащупал голубка в кармане и почувствовал, как ледяные пальцы на руках начали согреваться.

Пригнувшись, он вошел в темную пасть часовни.

Марко был там, на полу, в паре шагов от входа. Круглые от ужаса и боли глаза мертвым взглядом сверлили деревянный потолок, сквозь который пробивались случайные солнечные лучи. Падая на белое лицо ребенка, они делали его похожим на ангела, подобного тем, которых рисовали на картинках и фресках.

Карл с трудом отвел взгляд от лица мальчика. Одна рука ребенка лежала на груди, в попытке прикрыть страшную, рваную рану. «Такую можно получить, только разрывая плоть собственными пальцами», подумалось мужчине. Снова ощутив накатывающую дурноту, Карл прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Справившись с собой, он снова взглянул на труп.

Вот оно, то, о чем говорил Марко. Правая рука ребенка сжимала что-то бесформенное и некогда алое — а теперь, сухое, покрытое бурыми разводами. Нож валялся рядом, и на нем были такие же бурые пятна.

И Карл сломался.

Он выбежал из часовни, и слезы лились по его щекам. Его снова вырвало, и он чуть не задохнулся собственной рвотой, потому что горло сдавливал истерический плач. Когда Карл смог выпрямится, он поднял блестящее от слез лицо к небу и закричал:

— Как ты допускаешь такое?!

Где-то неподалеку хриплым карканьем ответил ворон. Небо же осталось безмолвным.

Карл упал на колени и ударил кулаками по земле, обдирая кожу на руках. И еще раз. И еще. Из ссадин потекла кровь, но священник не остановился.

— Где твоя Божья благодать и справедливость?

Новый крик вспугнул птиц с куста, растущего у изгороди, и они шумной стайкой взвились вверх. Трясущимися окровавленными руками Карл нащупал своего голубка и достал его из-за пазухи, поднес к глазам.

Кое-где краска облупилась, и некогда белая фигурка теперь была покрыта кровью и грязью. Карл замахнулся, чтобы разбить глупую птицу о камень, разбить не только ее, но и свою веру в то, что в мире правит добро, которое сеет Господь, потому что иначе все погрязли бы во тьме и хаосе…

Но он не смог. Вместо этого, Карл Марино снова заплакал, теперь уже тихо, совсем по-детски. Прижав голубка к груди, он свернулся калачиком на земле, выплакивая свое горе по погибшим Марии и Марко, по озлобившимся жителям деревни и по тому, какое зло собирается выйти на землю, чтобы устроить здесь ад.

Наконец, слезы перестали литься по его лицу, а внутри перестало так сильно болеть. Карл поднялся, обтер лицо рукавом и спрятал голубка назад, туда, где ему самое место. Подозвав лошадь, он сел в седло, потрепал коня по холке и развернул его в сторону деревни. Ему нужно было кое-что сделать.

* * *

Увидев приближающуюся фигуру на коне, жители деревни высыпали из своих домов и собрались перед изгородью, что кольцом окружала их дома. Вперед снова вышел тот самый мужчина, который плюнул в Карла при их первой встрече. Рядом с ним стали еще несколько плечистых деревенских парней — видно, они были теми, кто бросили первые камни.

— Тебе было мало, святоша? — крикнул главарь, и Карл с удовольствием заметил, что тот пустил петуха.

Это было неудивительно — Карл являл собой странное и даже пугающее зрелище. Его ряса была покрыта пылью и грязью, а на руках и лице виднелась засохшая кровь. Но самым пугающим в священнике были глаза: жесткие и холодные.

— Он же одержим, Господи, — прошептала какая-то женщина из-за спин мужчин, и хор голосов тут же подхватил ее слова.

«Одержим, одержим, одержим…»

Не обращая на них внимания, Карл спрыгнул на землю, и мужчины отпрянули от него. В руках у одного из деревенских Карл увидел серп.

— Возле старой часовни лежит труп молодой девушки, которая погибла от рук зла, — Карл заговорил, не глядя ни на кого и обращаясь ко всем. — А в самой часовне лежит труп ребенка, которым овладел демон. Похороните их с честью, в могилах с крестами, как велит Церковь.

Мужчина, который стоял ближе всех к Карлу, открыл было рот, чтобы возразить, но священник стремительно подошел к нему и крепко схватил за ворот рубахи.

— Ты все понял? — глядя в глаза мужчине, медленно процедил Карл. — Кивни.

Он тряхнул мужчину, от чего голова крестьянина качнулась вверх и вниз, как у болванчика. Краем глаза Карл заметил, что остальные сделали шаг назад.

Дождавшись кивка, Карл продолжил:

— Я знаю, вы боитесь того зла, что заставляет детей поднимать руку на родителей, и заставляет невинных марать руки кровью. Я сам его боюсь — и там, в той часовне, я был готов отдать все, лишь бы не видеть мертвого ребенка, сжимающего в руках собственное сердце. Вы правы в том, что священники Ватикана не видят того, что каждый день видите вы. Мы слишком долго были заперты в наших церквях, с расписными потолками и дымными от кадил залами.

Но я, Карл Марино, заставлю их увидеть. Я направлю письмо архиепископу, я приведу в деревни людей и я поеду в Ареццо, чтобы попытаться сделать хоть что-то. Вы можете кидать мне вслед камни — но ничто не ранит меня сильнее, чем мертвый мальчик в часовне. Я прошу у вас прощения за то, что не приехал раньше. И я от всего сердца благословляю каждого жителя этой деревни.

Карл выпустил ворот мужчины, и тот, пошатнувшись, отошел в сторону, глядя на священника изумленным взглядом. Над деревней повисла тишина, и в этой тишине Карл Марино повернулся спиной к неспокойному людскому морю и медленно пошел назад к лошади.

Когда он подошел к коню и взялся за поводья, что-то коснулось его руки, но то было легкое, почти невесомое касание. Карл вздрогнул и обернулся.

За его спиной стояла женщина. Он узнал ее: то была жена того самого мужчины, что выступал от всей деревни. Чуть поодаль, Карл разглядел мужа — тот